А. Я. ГУРЕВИЧ. НОРВЕЖСКОЕ ОБЩЕСТВО В РАННЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Глава вторая. Норвежское общество в XI и XII веках

Хольды и бонды

Имущественная неоднородность свободных не были единственным показателем сложности состава бондов. Мало того, анализ судебников и саг, в частности их терминологии, заставляет усомниться в том, что материальное положение было решающим для определения общественного статуса. Современники были склонны руководствоваться более сложными и многообразными критериями при социальной оценке человека. В их глазах люди не делятся только на богатых и бедных. Более существенной представлялась традиционная противоположность свободных и рабов. В среде свободных выделяли знатных и незнатных, родовитых и неродовитых, причем знатный и родовитый оставался таковым и в том случае, когда он не был имущественно состоятельным, а человек незначительного рода не приобретал знатности, даже обзаведясь богатством (91). Это членение по происхождению сочеталось с противоположностью "могущественных" людей и "мелкого люда" – могущество первых заключалось в обладании властью, общественным влиянием, богатством, широкими связями с другими "сильными" персонами, наличием значительного числа сородичей, друзей, приверженцев, слуг, зависимых, дружинников, арендаторов. Наконец, знатный, могущественный человек отличался в глазах современников от всех других тем, что обладал "удачей", "счастьем" – качествами, которые лишь отчасти были обусловлены его личными доблестями, но в большой мере проистекали из его особо тесной связи с сакральными силами: знатным покровительствовали боги, в этих людях как бы персонифицировалась судьба, в которую верили скандинавы (от веры в нее они далеко не сразу отказались и много времени спустя после принятия христианства) (92). Эта уверенность в том, что вожди и "могучие" люди обладают "удачей", в свою очередь являлась немаловажным фактором общественной жизни; сознание, что некий могущественный муж "богат удачей", побуждало многих искателей славы и добычи вступать к нему на службу, дабы приобщиться к его "везенью".

Социальный анализ состава норвежского общества в период раннего средневековья был бы неполным и односторонним, если б исследователь отвлекся от упомянутых сейчас критериев и воззрений. Самосознание членов, этого общества, социальная рефлексия средневекового человека – неотъемлемая часть общественной структуры и важный ключ к ее пониманию (93).

Поэтому очередная задача нашей работы – это исследование социальной терминологии средневековых норвежских памятников, терминологии, отразившей внутреннее размежевание в среде широкой и неоднородной массы бондов. Прежде всего это проблема соотношения понятий "бонд" и "хольд".

Слово "хольд" (hauldr, höldr) по своему первоначальному содержанию означало "воин", "герой" (94). В произведениях поэзии оно употребляется неизменно в этом именно смысле, иногда даже еще шире, и тогда оно равнозначно понятию "человек" вообще. Введенные в поэтический обиход термины обычно употреблялись скальдами на протяжении столетий без всякого изменения их значения, даже если оно архаизировалось в результате перемен, совершавшихся за это время в действительной жизни. Поэтому скальдическая и эддическая поэзия не отразила эволюции, которую претерпело содержание термина "хольд" с IX по XIII в. Между тем в памятниках права и некоторых других источниках эта эволюция видна достаточно отчетливо. В свое время К. Маурером были рассмотрены все источники, в которых упоминаются хольды (95). Тем не менее представляется необходимым вновь подвергнуть анализу положение этой категории населения.

Судебники для Юго-Западной Норвегии ("Законы Боргартинга" и "Законы Эйдсиватинга"), по справедливому мнению К. Маурера, отражают более раннюю стадию эволюции хольдов, нежели другие сборники права. Хольды в обществе, рисуемом в сохранившихся фрагментах этих двух судебников, занимают промежуточное положение между служилыми людьми (лендрманами) и вольноотпущенниками (лейсингами). В церковном праве "Законов Боргартинга" сказано: "Церковный двор должен быть поделен на четверти для погребений. Лендрманов нужно хоронить на восток и юго-восток от церкви под выступом крыши (96). Но если они не участвовали в ремонте церкви, то пусть они лежат вместе с бондами. Далее [т. е. по соседству с лендрманами] нужно хоронить хольдов и детей хольдов (97). Далее нужно хоронить лейсингов (loeysingia) и детей лейсингов. Еще дальше – вольноотпущенников (frialsgiafa) и их детей (98). Вдоль церковной ограды пусть хоронят рабов (man manna) и тех, чьи тела были выброшены на берег прибоем, если у них норвежская прическа. Если раба похоронят среди вольноотпущенников, уплатят штраф в 6 эре. Если вольноотпущенника (frialsgiafi) похоронят среди лейсингов, уплатят штраф в 12 эре. Если лейсинга похоронят среди хольдов, уплатят штраф в 3 марки..." (99).

Итак, церковное право Боргартинга, вопреки христианскому учению о всеобщем равенстве перед богом, предписывало (под угрозой штрафа за нарушение) раздельное погребение в различных местах кладбища останков представителей различных социальных слоев. Как явствует из приведенного и других текстов (см. ниже), в области Боргартинга в период записи церковного права население по социальной принадлежности и личным правам делилось на лендрманов, хольдов, вольноотпущенников высшей и низшей категорий и рабов. Если оставить в стороне лендрманов, служилых людей короля, привилегии которых не были наследственными, то на верхней ступени социальной лестницы окажутся хольды, ниже их стоят вольноотпущенники. Приведенный текст свидетельствует, что в Восточной Норвегии в XI в. хольды не составляли особой категории помимо бондов или среди бондов, они-то и были бондами. Это подтверждается и другими постановлениями "Законов Боргартинга". В перечне платежей за погребение, которые нужно было уплачивать приходскому священнику, указано, что за лендрмана, или его жену, или его детей следовало уплатить 12 локтей ткани, за человека из рода хольдов (hauidboren man), нужно давать 6 локтей ткани, за сына лейсинга – 4 локтя, за лейсинга – 3 локтя (100), за вольноотпущенника (frialsgiavi) – 1 1/2 локтя, пенни – за раба... (101). Точно так же существовали разные по величине возмещения за женщин, принадлежавших к этим социальным категориям: 6 марок за жену хольда, 4 – за дочь лейсинга, 3 – за вольноотпущенницу из лейсингов и 12 эре за вольноотпущенницу (frialsgjafuu) (102).

В "Законах Эйдсиватинга" мы находим сходные предписания относительно погребений. В отличие от приведенного выше постановления "Законов Боргартинга" здесь упомянут не только сам лендрман, но и его дети и жена, их всех следовало погребать близ церкви. Далее идет речь о хольдах, затем о лейсингах, frialsgjafi и, наконец, о рабах и рабынях (103). Плата за погребение и здесь варьировалась в соответствии со статусом покойного (104). Отличие этого постановления от соответствующего предписания "Законов Боргартинга" состоит в том, что разница в платежах за погребение хольда и лендрмана здесь меньше. Несмотря на некоторую неясность этого текста, можно высказать предположение, что дети лендрманов пользовались здесь (подобно тому, как то было в Западной Норвегии) такими же правами, что и хольды.

Рассмотрение судебников Восточной Норвегии приводит к выводу, что правами хольдов пользовались в этой части страны в период записи судебников все свободнорожденные люди, среди ближайших предков которых не было вольноотпущенников (105). Однако, хотя хольдами здесь называли бондов, эти два термина все же не являлись взаимозаменяемыми и равнозначными. Термин "хольд" встречается лишь при перечислении социальных градаций, и в этих случаях термин "бонд" не употребляется (106). Зато во всех остальных сохранившихся разделах судебников Боргартинга и Эйдсиватинга в качестве свободного полноправного человека фигурирует бонд. Таким образом, в Восточной Норвегии в XI и начале XII в. хольды составляли не особую социальную категорию, а широкую массу свободного полноправного населения. Интересно, что нерасчлененность – в отношении юридических прав – слоя свободнорожденных бондов сочеталась с резкой обособленностью их в этом же отношении от других категорий населения, обособленностью, столь последовательно проводившейся, что она сохранялась даже при погребении представителей той или иной категории населения. Это обстоятельство, как мне кажется, объясняется не развитием классовых или сословных отношений, а скорее, наоборот, устойчивостью старинных общественных градаций (знать, свободные, несвободные), которые сохранились от дофеодальных времен и с которыми приходилось считаться и церкви. На более поздней ступени развития норвежского общества указания относительно подобной практики погребений не встречаются.

Эту следующую ступень отражают судебники западной части страны. Термин "хольд" употребляется в "Законах Фростатинга" тоже, как правило, лишь тогда, когда заходит речь о размерах возмещений или об объеме прав, принадлежавших представителям отдельных социальных разрядов, т. е. в тех сравнительно немногих случаях, когда составители судебников обращаются так или иначе к вопросам, касающимся структуры общества. В этих случаях хольд упоминается наряду с лендрманом, с árborinn mađr (свободнорожденным человеком, имевшим несколько меньшие права, нежели хольд) (107), с recs þegn, стоявшим еще ниже на социальной лестнице, чем árborinn mađr, но выше, чем вольноотпущенник – лейсинг и даже его сын (ибо потомки вольноотпущенников, как уже отмечено выше, делали определенный шаг в сторону приобретения полной свободы, до которой самим вольноотпущенникам было далеко) (108). Для того чтобы положение хольда в этой системе градаций стало более понятным, сведем соответствующие данные о размерах возмещений в одну таблицу. Подобного рода таблицы составлял и Ф. Гекк, проводивший параллели между норвежским и саксонским правом (109); однако он прибегал к сопоставлению данных по обоим судебникам (Фростатинга и Гулатинга), которые отражают обычаи различных областей страны, к тому же на разных стадиях общественного развития. На мой взгляд, в изучении нуждается прежде всего каждый памятник в отдельности. Абсолютные размеры возмещений сами по себе не могут дать правильного представления об общественной структуре, но изучение их в качестве показателей относительного социального веса различных категорий населения могло бы привести к небезынтересным результатам (см. табл. 1).

Как видно из таблицы 1, хольд занимал промежуточное положение между лендрманом и árborinn mađr; возмещения, которые он имел право получать, на 1/3 превышали возмещения, положенные árborinn mađr, в 1,5-2 раза уступая возмещениям в пользу лендрмана. Редкое упоминание в шкале возмещений лендрмана, а также ярлов, епископов, конунга и других представителей господствующей части общества объясняется тем, что судебники фиксировали преимущественно народное право и поэтому трактовали в первую очередь отношения в среде основной массы населения, что не мешало им охранять и интересы избранных высокопоставленных лиц. Поэтому если оставить в стороне представителей знати, то хольды займут в нашей таблице первое место, соответствующее тому положению, которое принадлежало им как верхушке свободного населения Западной Норвегии. Их имущественные и личные права были защищены лучше по сравнению с правами других социальных категорий.

1* Конунг – 48 baugar, ярл –24 baugar. В каждом baugr – 12 эре.
2* Сын и внук вольноотпущенника.
3* Если при отпуске на волю была устроена пирушка с приглашением бывшего господина.
4* Если пирушки при освобождении вольноотпущенник не устраивал.
5* Епископ – 2 марки, ярл – 2 марки, конунг – 3 марки, архиепископ – 20 эре, аббат – 12 эре.
6* Сын вольноотпущенника. Эртог = 1/3 эре.
7* "Другие могут дать столько, сколько позволяет их положение…"

табл. 1. социальные градации по "Законам Фростатинга"

Однако положение хольдов характеризуется не только тем, что они стояли выше, чем остальные разряды свободных и полусвободных. Важно отметить другое: хольд фигурирует в шкале возмещений как основной носитель правовых норм в Трёндалаге. Это явствует из ряда титулов "Законов Фростатинга". Так, говоря о возмещении, которое следовало уплачивать человеку, получившему рану в спину, что изобличало злой умысел виновного в нанесении повреждения, составители судебника указывали, что хольду полагается уплатить за это 6 эре, "а по мере повышения положения человека компенсация должна возрастать на 1/3" (þađan seal vaxa hvers manns réttr þriđiungi uppfrá haulldi) и понижаться в такой же мере; вслед за тем следует перечень возмещений в пользу árborinn mađr, recs þegn и вольноотпущенника (110). Этот же принцип лежит в основе постановления о величине вергельдов: "Хольд должен получать 3 марки в счет своего полного возмещения (at fullrétti sínu). Размер возмещения возрастает от хольда на 1/3, и понижается на 1/3 от хольда в другую сторону" (111). Таким образом, счет возмещений производился на основе размеров пеней, получаемых хольдом. В других случаях это центральное положение хольда выступает в судебнике Фростатинга не менее отчетливо: либо его возмещения названы в первую очередь, либо он один только и упоминается, хотя речь идет о правах, которыми в той или иной степени обладали представители и других общественных групп. Например, определяя сумму, на которую жена домохозяина могла совершить самостоятельную покупку, составители называют лишь жену хольда, подразумевая, очевидно, что для других лиц стоимость покупки можно не упоминать, так как принцип уменьшения на 1/3, исходя из прав хольда, действовал во всех случаях, как это явствует и из нашей таблицы (112). Так же в судебнике указаны только для хольда возмещения за нарушения права собственности на раба (113), хотя рабами владели не одни лишь хольды. В качестве основного представителя полноправного свободного населения фигурирует хольд и в титуле, определяющем права разных лиц на найденных ими китов: "Хольд имеет право находки на всего черного кита. Но если такого кита найдет árborinn mađr, ему принадлежит половина. Меньшие киты принадлежат свободным людям (frjólsum manni), которые их найдут, целиком, но, если кита найдет раб, он принадлежит его господину" (114).

Когда в судебнике определяются размеры возмещений или устанавливается объем прав отдельных социальных категорий, хольды обязательно упоминаются, тогда как представители других слоев могут быть и не названы. Очевидно, составители судебника считали необходимым в первую очередь зафиксировать постановления, касающиеся хольдов как наиболее важной категории населения. В разделе судебника, в котором изложен порядок уплаты вергельда, имеется в виду опять-таки вергельд хольда. Таким образом, через "Законы Фростатинга" проходит мысль о том, что хольд действительно является той фигурой в обществе, с которой связывалось представление о полноправии; его вергельд и иные возмещения лежали в основе шкалы компенсаций, уплачивавшихся в пользу представителей всех других социальных разрядов (115).

Такое приурочение правовых норм к хольдам может, естественно, породить мысль, что эта категория населения и в Трандхейме в период составления "Законов Фростатинга" была основной, включала в себя главную массу членов общества, подобно тому как мы это наблюдали в судебниках Восточной Норвегии (ср. с носителями правовых норм у других германских народов, Правды которых отражают их социальный строй). Между тем хольды отнюдь не составляли (по крайней мере, ко времени записи "Законов Фростатинга") основы свободного населения. На этот счет судебник содержит недвусмысленные указания. Определяя порядок принесения в суде очистительной присяги с помощью соприсяжников, составители сборника указывали, что в случаях, когда требовалась 6- или 12-кратная присяга, присягавшие должны были представить на судебное собрание соответствующее число хольдов (6 или 12) из того фюлька, где разбиралась тяжба. В этих постановлениях делается важная оговорка, предусматривающая возможность замены хольдов "лучшими бондами" (bondr hina bezto), "если недостает хольдов" (ef eigi er haullder til) (116). С одной стороны, отсюда явствует, что соприсяжником, пользовавшимся наибольшим доверием, считался хольд и что заменить его при принесении присяги мог лишь "лучший" из бондов. С другой стороны, хольды были столь немногочисленны, что среди жителей фюлька, довольно обширного и населенного территориального округа (напомним, что область Трёндалага состояла из восьми фюльков), могло не оказаться 12 и даже 6 хольдов! Мысль о том, что за отсутствием хольдов их приходилось заменять в качестве соприсяжников "лучшими бондами", повторяется всякий раз, когда в судебнике заходит речь о привлечении хольдов к участию в судебной процедуре. Так, в постановлении, регулирующем пользование альменнингом, опять-таки высказывается предположение, что 12 хольдов можно не найти и придется заменять их bondr hina bezto (117). Правда, в этом случае имеется в виду тинг половины фюлька, но малочисленность хольдов тем не менее не вызывает сомнений.

На основании этих постановлений можно судить, по каким вопросам требовались свидетельские показания или присяга с участием хольдов. Необходимость очиститься с помощью 6- и 12-кратной присяги возникала в случаях, связанных с тяжкими преступлениями, как, например, по обвинению в измене конунгу или при покушениях на собственность (118). Особый интерес представляет постановление о спорах относительно пользования общинными землями. "Общинные владения должны оставаться в таком положении, в каком они находились издревле, как верхние [горные пастбища], так и наружные [фьорды и море]". В случае, если возникнет спор и кто-либо будет утверждать, что эта земля является его собственностью, тяжбу следует разрешить на местном тинге. Здесь-то и привлекали свидетельство 12 хольдов или, при отсутствии их, "лучших" бондов, показания которых должны были решить вопрос, принадлежит ли земля лицу, претендующему на нее как на свою собственность, или является общинным владением. Для доказательства права собственности нужно было представить свидетелей того, что эта земля была расчищена под частное владение "прежде времени трех конунгов, из которых каждый правил страной не менее 10 зим" (119). В данном случае хольды выступали в качестве хранителей старинных порядков, о которых они, по-видимому, считались осведомленными лучше, чем остальное население. Они же фигурировали как соприсяжники в процессах по особо важным преступлениям.

На то, что хольды в период записи или редактирования "Законов Фростатинга" представляли собою привилегированное меньшинство в среде свободных, указывают и титулы судебника, определяющие вергельд служилых людей конунга. В постановлении о слугах конунга, которые прислуживали ему за столом (scutil sveinar), предписывается, что они "должны пользоваться теми же правами, что и хольды, во всем, в большом и малом". Другие же его слуги (sveinar) находились под защитой прав хольда (taca haulds rétt) лишь в то время, когда привлекались к обслуживанию королевской трапезы. Права хольда распространялись также на штурмана принадлежавшего конунгу корабля и на королевского золотых дел мастера, тогда как конюший приобретал права лендрмана (120). Как видим, даже не все слуги конунга всегда пользовались правами хольдов; во всяком случае они приобретали эти права лишь на службе государю, а не обладали ими по происхождению. Однако при изучении этого постановления возникает и другая мысль. На службе у конунга среди его слуг, несомненно, было немало выходцев из рабов и вольноотпущенников, возвысившихся в качестве министериалов. Известно, что подобные лица могли приобрести права рядовых свободных людей. Не исключена возможность, что конунги, наделяя своих слуг правами хольдов, желали тем самым распространить на них лишь статус полноправных свободных людей, поднять их до того общественного уровня, на котором находились носители правовых норм. Однако положение хольдов уже в силу их немногочисленности стало привилегированным. Недаром даже королевский ármađr получал возмещение, в половину меньшее, чем хольд (121).

Таким образом, положение хольдов в обществе, правовая система которого отражена в "Законах Фростатинга", было противоречивым. В качестве носителей правовых норм, со статусом которых судебник устанавливает соотношение прав всех других социальных категорий, хольды должны, казалось бы, представлять главную часть свободного населения, между тем как в действительности они составляют его меньшинство, и, поскольку основная масса свободных лишена полноты прав, присущей хольдам, последние неизбежно оказываются на положении привилегированных.

Если не вызывает сомнения то, что хольды составляли меньшинство свободного населения Трёндалага, то столь же несомненно, что основой его были бонды. Ни в коей мере не соглашаясь с Гекком, утверждавшим, что все бонды поголовно были вольноотпущенниками (122), я не могу вместе с тем присоединиться и к мнению Маурера, который полагал, что бонды сохранили целиком незатронутым все свое полноправие (123). Будучи защищены более низкими возмещениями, чем хольды, и не пользуясь некоторыми правами в том объеме, в каком ими обладали последние, бонды уже тем самым были неполноправны, не лишаясь, однако, своей свободы. Более того, в "Законах Фростатинга" бонд при сопоставлении с хольдом обычно называется árborinn mađr, т. е. "человеком хорошего происхождения" (124). Этим подчеркивалась его принадлежность к свободному роду. Обозначение "бонд" характеризует его как самостоятельного домохозяина, главу семейства, супруга. В этом смысле понятие "бонд" было шире и распространялось и на хольдов (125). Наконец, представители этого слоя именовались "свободными людьми" (frjálser menn) (126). Сочетание всех этих обозначений в достаточной мере убеждает нас в неправоте Гекка, пытавшегося доказать, что бонды находились в положении зависимых или людей низкого происхождения. Важно отметить, что бонды в Трёндалаге даже не стояли на социальной лестнице рядом с вольноотпущенниками: в шкале вергельдов между этими двумя категориями имеется еще слой recs þegnar, которые, как указывает Маурер, были свободными людьми, находившимися в зависимости от других в силу отсутствия собственного хозяйства (127). Судя по тому, что recs þegn неоднократно упоминается в судебнике, этот разряд населения, можно полагать, прочно занял свое место в общественной структуре. Наличие этого слоя в какой-то мере должно было предохранить бондов от непосредственного смешения с вольноотпущенниками. Свобода бондов несомненна.

Мы можем сделать еще одно наблюдение. В упомянутом выше постановлении о делах, при рассмотрении которых требовалась присяга хольдов, как уже отмечалось, допускалась возможность замены их, при отсутствии или недостаточном числе, "лучшими бондами". Подобная возможность исключает мысль о существовании сколько-нибудь резкой грани между хольдами и бондами. Они, по-видимому, были достаточно близки друг другу по своему общественному положению для того, чтобы можно было допустить замену одних другими. Речь идет, разумеется, о близости к хольдам "лучших бондов", а не всей их массы, но эту близость следует иметь в виду. "Лучшие бонды" представлялись составителям судебников в виде переходной градации от бондов к хольдам.

Итак, мы наблюдаем в Северо-Западной Норвегии наличие двух слоев свободного населения, стоящих между знатью, с одной стороны, и зависимыми людьми – с другой: хольдов и бондов. Чем объяснить это своеобразное явление? Вследствие каких причин хольды выделились из массы бондов? Приведенные данные не содержат ответа на этот вопрос.

Обращаясь к данным о хольдах и бондах, содержащимся в "Законах Гулатинга", я вновь прибегну к составлению таблицы, включив в нее размеры возмещений и некоторые другие данные, характеризующие положение хольдов среди остальных слоев общества в Вестланде (см. табл. 2).

1* "Óđalborenn mađr".
2* Сын вольноотпущенника.
3* Столько же – сын лендрмана, если он не наделен землей.
4* Если он устроил пирушку в знак своего освобождения.
5* Жена сына вольноотпущенника.

табл. 2. Социальные градации по "Законам Гулатинга"

Такого рода сравнение позволяет установить несколько немаловажных фактов. Во-первых, в то время как в Трандхейме между свободным и вольноотпущенником стоит recs þegn, что следует расценивать как обстоятельство, благоприятное для свободного, поскольку понижение статуса не приводило его непосредственно на уровень вольноотпущенников, в Вестланде между свободным (бондом) и вольноотпущенником нет никаких промежуточных ступеней и вследствие этого было вполне возможно сближение части рядовых свободных с выходцами из вольноотпущенников. С этим связано, очевидно, и важное терминологическое различие: в "Законах Фростатинга" при перечислении социальных градаций свободный человек именуется árborinn mađr и, следовательно, подчеркивается его хорошее происхождение, а в "Законах Гулатинга" термин árborinn вообще отсутствует и свободный человек в соответствующих текстах везде фигурирует под именем bóandi. Здесь, таким образом, происхождение, родовитость, являвшаяся в то время важным показателем полноправия, не считается уже существенным признаком рядового свободного человека (128).

Затем нужно отметить, что в Юго-Западной Норвегии сильнее выражены, резче, чем в Трёндалаге определились социальные градации. По "Законам Фростатинга", возмещения и иные платежи, установленные для представителей отдельных категорий населения (лендрман, хольд, árborinn mađr, recs þegn, вольноотпущенник), находились в отношении 12(9):6:4:3:2. Общее правило, формулировку которого мы находим в этом судебнике, гласило, что от хольдов возмещения возрастали и понижались на 1/3. По судебнику же Гулатинга, возмещения изменялись в пропорции 2:1 и отношение платежей, положенных для лендрмана, хольда, бонда и вольноотпущенника, выглядело так: 12:6:3:1 (2). На это можно было бы возразить, что и в "Законах Фростатинга" отношение возмещений свободного человека и вольноотпущенника тоже равно 2:1, как и в "Законах Гулатинга". Но в последних грань между хольдом и бондом более глубока.

Суммируя эти наблюдения и имея в виду, что "Законы Фростатинга" отчасти отражают более раннюю стадию общественной эволюции, чем "Законы Гулатинга", хотя и сохранились в более поздней редакции, можно высказать предположение, что указанные различия были вызваны понижением социального статуса бондов и сближением их с вольноотпущенниками в области Гулатинга. Мы не обнаружили признаков возвышения хольдов в Юго-Западной Норвегии по сравнению с тем положением, какое они занимали в Трёндалаге; обострение грани между ними и бондами вызвано скорее упадком последних. Это наблюдение важно потому, что оно помогает определить направление социального развития.

Продолжая сравнение данных обоих судебников, касающихся общественной структуры, мы должны отметить еще одно явление. Как уже известно, в "Законах Фростатинга" хольд является основным носителем правовых норм. Подобные же указания встречаются и в "Законах Гулатинга". В титуле 180 читаем: "Возмещения в Гуле должны определяться так. За хольда нужно платить 18 марок звонкой монетой, и отсюда возмещения, как и другие штрафы, должны возрастать или убывать в соответствии с положением человека" (129). Но столь обычное для "Законов Фростатинга" положение, что возмещения в пользу хольдов лежат в основе шкалы вергельдов и иных платежей, в судебнике Гулатинга не проводится с такою же последовательностью. Поэтому здесь почти не встречается постановлений, где был бы назван только хольд с его возмещением, исходя из которого всякий раз легко можно было определить платежи в пользу членов других социальных разрядов. В самом перечне возмещений хольды, как правило, первыми уже не упоминаются: хольд – скорее лишь один из членов ряда, чем его основа (130). Если отдельные титулы "Законов Гулатинга" и удается истолковать в том смысле, что в них хольд сохраняет положение носителя правовых норм, то в целом такая позиция для него здесь менее характерна, чем в "Законах Фростатинга". Сравнение обоих судебников позволяет предположить, что хольды были носителями правовых норм на более ранней стадии общественного развития, находящей свое отражение в "Законах Фростатинга", но затем начали, по-видимому, утрачивать это положение.

Однако это ни в коем случае не означало, что хольды в Юго-Западной Норвегии не занимали того привилегированного положения среди свободных, какое было характерно для них в Трёндалаге. Напротив, в "Законах Гулатинга" оно выражено, пожалуй, еще сильнее. Можно заметить, что в то время как в "Законах Фростатинга" хольд стоит ближе к бонду, чем к лендрману, "Законы Гулатинга" обнаруживают скорее обратное: во всяком случае, здесь легче проследить связь хольдов с верхушкой общества, нежели с его низами. Определяя размеры возмещений, которые полагалось уплачивать представителям различных слоев населения, авторы этого судебника указывали: "Все люди должны наследовать такие права, какими пользовались их отцы, исключая тех, для кого установлен иной порядок" (131). Затем названы те лица, на которых распространялся этот "иной порядок". Прежде всего упоминается сын лендрмана: он "имеет такое же право на возмещение, как хольд, если он не наделен землей". Статус лендрмана, как уже отмечалось, не был наследственным, поэтому сын лендрмана не приобретал прав на возмещение, которыми пользовался его отец (если они не были пожалованы ему конунгом), но, независимо от своего происхождения, пользовался правами хольда, даже будучи выходцем из более низкого социального разряда. В данном случае подчеркивается близость хольдов к лендрманам. Здесь же мы вновь встречаемся с положением, знакомым по "Законам Фростатинга", согласно которому личный слуга конунга (skutilsveinn) должен был пользоваться такими же возмещениями, как и хольд. Между тем сын его, а равно и сыновья епископа, ярла, конюшего, священника и армана имели такие права на возмещения, какие были положены им по происхождению (sem þeir eigu kyn til), "если только им не пожалован титул (nafn), которым пользуются их отцы" (132). Авторы этого предписания, очевидно, исходили из предположения, что, как правило, служилые люди конунга по своему происхождению не принадлежали к хольдам, в разряд которых они могли перейти лишь в результате королевской милости.

По-видимому, обладание правами хольда было привилегией, достигнуть которую мог далеко не всякий. Так, далее в этом же постановлении читаем: "Исландцы, когда они во время своих торговых поездок бывают [в Норвегии], должны пользоваться теми же правами, какими обладают хольды, пока они не проживут здесь трех зим и не заведут своего хозяйства, после чего они будут пользоваться такими правами, какие принадлежат им по свидетельству людей. Все другие чужеземцы, которые прибывают в эту страну, должны иметь права бондов, если не докажут иного" (133). Предоставление исландцам, прибывшим в Норвегию, прав хольдов считалось привилегией, которой можно было пользоваться лишь в течение трех лет. Наделение же всех прочих иностранцев правами бондов должно было, по мысли авторов закона, поставить их в такое положение, в каком находилась главная масса населения Норвегии (134).

Кто же такие хольды? К. Маурер установил, что основой прав хольда (die Grundlage des Standes) являлось наличие у них одаля (135). Действительно, в "Законах Гулатинга" понятия haulldr и óđalborinn mađr иногда заменяют одно другое. В перечне возмещений за ранение (наряду с вольноотпущенником, бондом, лендрманом, конюшим, ярлом и конунгом) на месте, где в других случаях фигурируют хольды, назван óđalborinn mađr, получающий возмещение, соответствующее платежу, который в остальных случаях был положен хольду (136). В разделе судебника, посвященном установлению порядка уплаты вергельда, идет речь о вергельде человека, который был рожден с правом на одаль (óđalborinn) (137); однако, далее, в титулах, определяющих отдельные платежи в счет этого же вергельда, убитый назван уже haulldr (138). Это – единственный случай, когда в шкале возмещений судебника фигурирует человек, рожденный с правом на одаль, но значение его тем не менее велико: уже считалось возможным приурочить вергельд известного размера к человеку, права которого определялись обладанием одалем или, точнее, принадлежностью к семье одальманов. Не свидетельствует ли взаимозаменяемость терминов "хольд" и "óđalborinn mađr" о том, что у составителей судебника не возникало сомнения в идентичности хольда и одальмана? Нужно согласиться с Маурером также и в том, что поскольку одальманами были не только те лица, которые реально обладали земельным владением – одалем, но и все другие, имевшие лишь право на одаль, то к хольдам следует относить всех тех, кто по своему происхождению обладал этим правом (139).

Анализ характерных черт и особенностей землевладения в Норвегии в раннее средневековье (140) помогает понять эволюцию одаля в связи с изменениями социального строя и, в частности, с обособлением слоя хольдов. Разложение архаичной системы землевладения, основанной на одале, происходило одновременно с социальным упадком широкой массы бондов и выделением привилегированных одальманов – хольдов из среды свободных.

Очевидно, социальная дифференциация не сразу приобрела столь резко выраженный характер, какой она имела в столетия, когда областные судебники подверглись новой редакции. Вспомним, что в сохранившихся отрывках судебников Боргартинга и Эйдсиватинга противопоставления хольдов бондам еще нет, наоборот, понятия "бонд" и "хольд" употребляются как покрывающие одно другое. В Восточной Норвегии, где "хольд" и "бонд" были двумя обозначениями для одной категории населения, не существовало, насколько можно судить по отрывкам судебников, и иных форм земельной собственности, кроме одаля. Всякое земельное владение являлось одалем, и любой свободный бонд был хольдом (141). Но и в судебниках Фростатинга и Гулатинга хольды упоминаются лишь при перечислении возмещений и по немногим другим поводам, а в остальных титулах деление на хольдов и бондов не проводится, и речь идет просто о свободном человеке (mađr, реже frjáls mađr). Точно так же и в разделах судебников об одале, который впоследствии сделался принадлежностью одних только хольдов, имеется в виду еще обычный свободный соплеменник – член большой семьи óđals mađr, или óđalborinn mađr (142). Мы убедились выше в том, что в судебнике Фростатинга, рисующем в целом картину расслоения свободных на категории хольдов и бондов, социальная природа хольда может быть истолкована как "повышенная" свобода бонда; недаром в суде вместо хольдов при их отсутствии и даже наряду с ними, если их было недостаточное количество, могли выступать в качестве свидетелей и соприсяжников "лучше бонды". По-видимому, и сами хольды были в Трёндалаге чем-то вроде таких "лучших бондов", составляя, однако, в силу обладания одалем, более привилегированный социальный разряд с повышенными возмещениями и некоторыми другими правами. В "Законах Гулатинга" привилегированное положение хольдов по сравнению с бондами выражено еще резче; градации вергельдов здесь более сильны, чем в Трёндалаге, а достижение прав хольда, т. е. приобретение семьей права одаля на свое земельное владение, требует гораздо более длительного обладания землей.

Можно ли, однако, исходя из намеченного таким образом процесса генезиса слоя хольдов, считать вместе с К. Маурером, что он сводился к возвышению одальманов над остальными свободными людьми? Маурер и другие авторы как будто не без основания говорят о последовательной аристократизации хольдов, но необходимо уточнить, каков был характер этой аристократизации. Возвышаясь над бондами, т. е. над основной массой населения, хольды вместе с тем являлись главными носителями правовых норм, причем, насколько можно судить на основании сравнения "Законов Фростатинга" с "Законами Гулатинга", это положение они приобрели не на каком-то позднем этапе своего развития, а, по-видимому, занимали с относительно раннего времени, ибо оно отчетливее выражено в судебнике, отражающем более раннее состояние общества. Еще знаменательнее другое отмеченное выше явление – то, что, согласно "Законам Гулатинга", исландцы по прибытии в Норвегию приобретали право хольдов, в отличие от других иноземцев, которые могли претендовать лишь на права бондов. Не следует ли объяснять особое положение исландцев в Норвегии тем, что в конце IX и начале X в., когда происходило заселение Исландии из Норвегии, в последней свободный человек еще пользовался теми правами, которыми впоследствии стали обладать одни только хольды, и традиция закрепила за исландцами – потомками норвежских эмигрантов эти права? Независимость исландцев от норвежского конунга и знатных господ, сохраняемая ими вплоть до 60-х годов XIII в., давала им права претендовать на вергельд привилегированных свободных людей, а не рядовых бондов. Однако они могли пользоваться этими правами лишь в течение трех лет пребывания в Норвегии, после чего было необходимо выяснить их статус, сообразно которому и определяли в дальнейшем степень их правоспособности. Таким образом, приравнивание исландцев к хольдам в судебниках XII и XIII вв. свидетельствует, возможно, о том, что статус хольдов в этот период соответствовал положению свободного человека в IX и X вв., когда резкого членения на хольдов и бондов еще не было.

Если рассматривать положение хольдов изолированно, вне социальной структуры как целого, то они не предстанут перед нами в качестве родовой аристократии; я скорее уподобил бы их полноправным свободным соплеменникам, знакомым по другим варварским Правдам. Лишь в сравнении с бондами выявляется их привилегированное положение. Следовательно, хольды возвысились прежде всего относительно общего уровня, на котором находилось свободное население Норвегии в тот период, когда произошло расчленение его на две категории. Иными словами, главную причину привилегированности хольдов я склонен усматривать не в наделении их какими-либо новыми правами или привилегиями, а в понижении социального статуса бондов, вследствие чего хольды, удержав положение прежних полноправных свободных одальманов, оказались привилегированными по сравнению с пришедшей в упадок массой свободного населения.

Безусловно признавая большую сложность социальных процессов в период раннего средневековья, позволительно усомниться в правильности мнения К. Маурера о том, что главным их направлением было постепенное возвышение вольноотпущенников до положения бондов, а последних – до вступления в "сословие" хольдов (143). Разумеется, подобные факты имели место и не были единичны, но магистральная линия развития представляется все же иной: происходил социальный упадок массы свободного населения, вследствие чего и вступление вольноотпущенников в ряды бондов должно было отрицательно сказываться на статусе рядовых свободных. Выше, при изучении судебников Фростатинга и Гулатинга, мы уже наблюдали те неблагоприятные изменения, которые происходили в правовом положении бондов, явно сближавшихся с вольноотпущенниками. Это движение удаляло их от прежнего уровня общей свободы, но тем более возвышались над ними хольды, даже оставаясь на этом уровне!

Говоря о том, что в основе отличия хольда от бонда было обладание первым и отсутствие у второго одаля, необходимо не упускать из виду характера этой формы землевладения. Одаль был собственностью большой семьи, лишь постепенно превращавшейся в индивидуальную собственность. Связь хольдов с владением одалем приводит к мысли, что они не порвали с большесемейной общиной. Приобретение права одаля и, следовательно, прав хольда было возможно только для людей, семьи которых на протяжении нескольких поколений непрерывно владели одним и тем же двором, причем он переходил по наследству по отцовской линии и к мужчинам (144). В этих условиях хольды нередко принадлежали к большим семьям, которые часто еще вели совместное хозяйство. Напротив, бонды, не обладавшие более правами на одаль, появились в результате начавшегося разложения этой старой формы земельной собственности, иначе говоря, они сами были продуктом разделов больших семей. Таким образом, различие между хольдами и бондами заключалось, очевидно, в том, что хольды отчасти еще сохраняли связь с большой семьей, и это находило свое выражение в обладании ими одалем, между тем как бонды эти связи расторгли в большей степени. В этом смысле в дифференциации свободного населения Норвегии следовало бы видеть не только результат изменения прежних форм собственности, но и порождение более широкого процесса разложения архаического общественного строя.

Но, отмечая связь хольдов с патриархальным укладом и объясняющееся этим соответствие их социальной характеристики положению старого свободного населения, я не могу присоединиться и к мнению О. А. Ёнсена, который считает их "первоначальным крестьянством" (орprinnelige bondesamfund) (145). От так называемого первоначального сельского населения Норвегии хольды уже существенно отличались. Они сохранили свои наследственные земельные владения в то время, когда значительная масса свободного населения их утрачивала. Хольды образовывали верхушку общества, отличавшуюся от остальных бондов не только полноправием и наследственным характером своей земельной собственности, но сплошь и рядом, по-видимому, также и размерами своих владений. Сохранение права одаля за мелким собственником становилось проблематичным: он мог лишиться и этого права, и самой земли, тогда как крупные бонды имели возможность с течением времени приобрести право одаля и подняться в разряд хольдов. Разумеется, дворы хольдов могли быть самой различной величины, и материальное положение этих лиц варьировало в весьма широком диапазоне, но удельный вес в их среде "крепких" хозяев по мере размывания широкого слоя бондов неизбежно возрастал. Хольды и близкие к ним "лучшие бонды", прочно обладавшие земельной собственностью, должны были сыграть в дальнейших процессах социального развития немаловажную и активную роль.

Нельзя ли уточнить, к какому времени относится выделение хольдов как особой социальной категории из массы свободного населения? Для решения этого вопроса историки обращались к англосаксонским памятникам, в которых хольды спорадически упоминаются, поскольку норвежцы, наряду с датчанами, в IX-XI вв. принимали участие в нападениях и завоеваниях на территории Англии. В юридической компиляции (возникновение ее следует относить скорее всего к X в.), известной под названием "Законов северных людей" (Norđleoda laga), устанавливаются размеры вергельдов у англосаксов и у скандинавов, завоевавших восточную и северо-восточную часть Англии. Среди представителей различных социальных категорий здесь назван и хольд (hold), который, по-видимому, идентичен норвежскому хольду (у датчан такой категории не существовало) (146). Для уяснения места хольда в социальной иерархии районов "датского права" познакомимся со шкалой вергельдов (в тремиссах) (147), содержащейся в "Законах северных людей" (148).

король – 30 тыс.
архиепископ и эрл –15 тыс.
епископ и элдормен – 8 тыс.
хольд и высший управляющий короля – 4 тыс.
церковный и светский тэны – 2 тыс.
кэрл – 266 (267) (или 200 шилл. по мерсийскому праву) (149).

В этой шкале хольд стоит на одном уровне с королевским управляющим и выступает среди представителей знати, занимая более привилегированное место, чем тэн – служилый человек короля. Вергельд хольда в 15 раз превышает вергельд англосаксонского крестьянина – кэрла. На этом основании исследователи делают вывод, что в X в. социальная дифференциация в среде свободных норвежцев была весьма значительна и хольды высоко поднялись над уровнем, на котором находились бонды.

Однако интересующий нас текст не упоминает бондов. Можно ли на основании его судить о степени социального расслоения норвежского общества в X в.? Выходцы из Скандинавских стран занимали в то время в Англии, которую они частично завоевали, привилегированное положение. Достаточно указать на мирный договор, заключенный в конце IX в. между королем Уэссекса Альфредом и предводителем датчан Гутрумом. В главе, посвященной установлению соответствия между вергельдными системами англосаксов и скандинавов, читаем: "...когда будет убит человек, то мы одинаково оцениваем англичанина и датчанина в 8 полумарок чистого золота, исключая кэрла, сидящего на земле, с которой уплачивается подать, и их [т. е. датских] вольноотпущенников; они тоже ценятся одинаково, за каждого по 200 шилл." (150). Вергельд в 8 полумарок был вергельдом англосаксонского тэна. Следовательно, все свободные скандинавы были защищены в Англии таким же вергельдом, каким среди англосаксов пользовались лишь служилые люди короля и крупные землевладельцы. Между тем англосаксонский крестьянин – кэрл приравнивался уже к лейсингу, ибо он сидел на земле, с которой платил подать – гафоль, и был лишен независимости, подобно тому, как не имел ее и скандинавский вольноотпущенник. Договор Альфреда с Гутрумом игнорирует градации в среде свободных скандинавов. Хотя "Законы северных людей" записаны, возможно, позднее заключения этого договора, они, если попытаться обнаружить в них какие-либо указания на социальное развитие Норвегии в X в., лишь сообщают о существовании хольдов, но не о положении их относительно бондов.

Поэтому я не могу согласиться с К. Маурером, который, опираясь на данные англосаксонского права, считает, что в первой половине X в. хольды в Западной Норвегии (откуда происходила главная масса норвежских викингов) уже достигли высокого положения и что отделение их от мелких крестьян уже совершилось к этому времени в областях действия судебников Гулатинга и Фростатинга (151). Необоснованным представляется и мнение А. Тарангера, который относил это разделение бондов к еще более раннему времени – до начала IX в. (152) и проводил аналогию между социальной структурой Англии и Норвегии. Он писал, что подобно тому, как норвежский хольд стоял между лендрманом и бондом, в Англии хольд занимал положение между элдорменом и тэном (153). Подобная аналогия ничем не оправдана, ибо невозможно ставить знак равенства ни между англосаксонским элдорменом и норвежским лендрманом, ни между тэном и бондом. Главное же мое возражение заключается в том, что хольды, участвовавшие в походах викингов на Англию, находились на ее территории в совершенно иных условиях, нежели в Норвегии. Этим объясняется и то, что в "Англосаксонской хронике" хольды упоминаются также среди людей, занимающих высокое социальное положение (154). Хольд в "Законах северных людей" стоит в шкале вергельдов среди представителей социальных слоев не норвежского, а английского общества, вследствие чего судить по этому памятнику о степени отделения хольдов от бондов в Норвегии было бы неправомерно.

Ссылками на английский материал вопроса о времени расслоения свободного норвежского населения на хольдов и бондов разрешить нельзя.

Но, как уже известно, исландцы по прибытии в Норвегию в течение трех лет пользовались правами хольдов в отличие от прочих иностранцев. Выше высказывалось предположение, что, будучи в своем большинстве потомками выходцев из Норвегии, колонизовавших Исландию в конце IX и начале X в., исландцы сохранили право на получение вергельда, который в период колонизации защищал свободного человека вообще. Как представляется, глубоких различий между бондами и хольдами в то время еще не было, в частности вергельдных градаций, которые мы впоследствии находим в судебниках. Не случайно в Исландии не существовало ни одаля, ни хольдов.

Таким образом, если начало дифференциации свободного населения Норвегии и можно отнести к сравнительно раннему периоду, ее оформление в юридических различиях, в вергельдной системе и т. п., по-видимому, произошло не ранее второй половины X столетия, т. е. уже после завершения колонизации Исландии. Но и этот хронологический рубеж представляет собою лишь предположительный terminus ante quem. В действительности процесс социального расслоения свободных протекал и впоследствии, и его углубление было продуктом более позднего развития, шедшего к тому же неравномерно в отдельных областях страны: в Восточной Норвегии, в отличие от Западной, хольды не отделились от бондов еще и в XI в.

От начала XIII в. есть еще другие указания, касающиеся хольдов. В своем трактате о скальдическом искусстве Снорри Стурлусон упоминает социальные разряды в Скандинавских странах, имея в виду преимущественно Норвегию. В обширном перечне кеннингов он дает определения конунга (различая между верховным конунгом и подчиненными ему skattkonungar, которые обязаны были платить ему дань), ярла, херсира, а затем пишет: "Следующие – это люди, называемые хольдами; это те бонды, которые получают полное возмещение сообразно происхождению" (155). Несколько ниже он говорит, что бондов называют (в скальдической поэзии) тэнами и хольдами (156). Тэном (þegn) у норвежцев называли свободного человека (157) или подданного государя. Из этих определений хольдов явствует, что Снорри не видел в них обособленной социальной категории, – они принадлежали к бондам, в то же время отличаясь от остальной их массы лучшим происхождением и вследствие этого более высокими возмещениями. Второе из определений Снорри еще более сливает хольдов с бондами. Снорри отмечает, что к хольдам применимы кеннинги "раздающие богатства", "призревающие и примиряющие людей", т. е. кеннинги, которые могут относиться и к правителям. Действительно, "раздающий богатства" – один из очень распространенных кеннингов государя, предводителя, могущественного человека, окруженного дружиной или прихлебателями. В классификации Снорри, которой, разумеется, нельзя придавать юридического смысла (он исходит из словоупотребления, принятого в поэзии), хольды идут после вождей, а вслед за ними упомянуты дружинники. Если мы не забудем, что раздача богатств в виде подарков и пожалований, помимо очевидных материальных выгод, мыслилась скандинавами как обычный способ, при помощи которого вождь делился со своими людьми "удачей" (158), то кеннинг "раздающий богатства" в применении к хольду может служить указанием на то, что и в хольдах видели людей, "богатых удачей", "счастливых" (в этом именно смысле), покровительствуемых судьбой.

Термин "хольд" в сагах в отдельных случаях употреблялся для определения независимости человека. В "Саге об Эгиле" рассказывается о норвежце Бьярне. Он был могущественным херсиром из Согна (Юго-Западная Норвегия), зажиточным человеком, главой дружины и обладателем корабля. Бьярн отказался вступить на службу к норвежскому конунгу, и "поэтому его прозвали Бьярном хольдом [т. е. независимым, свободным]. Он был человек богатый и влиятельный" (159).

В Fagrskinna рассказывается о красавице Рагне, дочери знатного человека, к которой посватался юный конунг Харальд Косматый. Рагна будто бы отказала ему, заявив, что станет женою только того человека, кто подчинит себе все население Норвегии. Тогда Харальд поклялся, что он добьется этого и сделает ее своей женой, ибо такая женщина более достойна быть супругой знатного конунга, нежели хольда отдельного херада (einhvern herađz hould) (160). Из этих слов трудно заключить, мыслил ли себе автор саги хольда как главу херада-округа, небольшого района, или просто хотел противопоставить его конунгу и в таком случае термин "хольд" понимал как синоним сельского хозяина или даже простолюдина. Однако некоторый свет на этот вопрос может пролить другая версия этого же рассказа о сватовстве Харальда, содержащаяся в "Хеймскрингле". Здесь имя девицы, за которой посылает конунг, правда, не Рагна, а Гида, но ответ, даваемый ею его гонцам, тот же самый. Харальда Гида называет не хольдом херада, а конунгом, который управляет лишь немногими фюльками (161). Вопрос о соотношении текстов "Хеймскринглы" и "Фагрскинны" очень сложен. Вполне возможно, что приведенные рассказы заимствованы авторами обеих королевских саг из общего источника. В таком случае "хольд херада" означал примерно то же самое, что и "конунг нескольких фюльков". Подобная интерпретация термина "хольд" автором "Хеймскринглы", которым, вероятно, был Снорри Стурлусон, не неожиданна: ведь в своей "Эдде", как мы только что видели, Снорри сближает хольдов именно с правителями.

Нужно остановиться еще на двух юридических памятниках, содержащих постановления о хольдах, хотя они относятся к более позднему периоду, чем тот, который является предметом настоящего исследования. В городском праве, действовавшем в Нидаросе (современный Трандхейм) до 70-х годов XIII в. (когда конунгом Магнусом Лагабётиром был принят новый закон), с одной стороны, повторяются некоторые из положений "Законов Фростатинга", касающиеся хольдов (о размерах получаемых ими возмещений, и о их правах на пойманного кита, о роли хольдов как соприсяжников) (162). Но, с другой стороны, в этом же городском праве мы читаем нечто совершенно иное: "В городе все пользуются одинаковым возмещением – возмещением хольда (hauldsrett) в 3 марки, как лендрман, так и вольноотпущенник, который устроил пир при своем освобождении" (163). Это постановление коренным образом противоречит всему предшествующему норвежскому праву, исходившему при установлении возмещений из признания социальных градаций. Согласно этому постановлению, и лендрман, и хольд, и бонд, и recs þegn, и лейсинг – все должны были получать одинаковый вергельд за преступление, совершенное против них в городе. К. Маурер, отметивший изолированность постановлений городского права в норвежском законодательстве XIII в., справедливо считает, что они не отменили других положений о хольдах, которые сохраняли свою силу вне города (164). Но остается все-таки неясным, почему именно вергельд хольда, а не, скажем, бонда был взят в качестве обычного вергельда, взимаемого в городе. Здесь вновь возникает предположение, что хольды рассматривались в праве как носители правовых норм, как единственно полноправные люди; бондов таковыми, очевидно, в то время уже не считали. Наконец, в принятом Магнусом Лагабётиром общегосударственном законе (Landslov, 1274 г.) мы находим новое определение хольда: "Хольдом считается тот, кто имеет одаль, полученный им по наследству от обоих – отца и матери, которым прежде них обладали его предки и который не был одалем других людей, приобретших его посредством покупки или унаследовавших по боковой линии" (165). Этим постановлением подчеркивается наследственный характер одаля – основа статуса хольда. Как отметил уже К. Маурер, здесь к хольдам причисляются не все одальманы, но лишь те, кто унаследовал одаль от обоих родителей. Следовательно, слой хольдов сузился и принадлежавшие к нему лица оказались в более привилегированном положении (166). Однако тем же законом был утвержден новый порядок приобретения права одаля на земельное владение: для этого земля должна была находиться в обладании одной семьи (aetlegg) Уже на протяжении не пяти (как по "Законам Гулатинга") или трех поколений (как по "Законам Фростатинга"), а всего лишь в течение 60 лет (167).

Таким образом, семьи землевладельцев, которые на протяжении одного – трех поколений приобретали новую собственность, превращались в одальманов-хольдов. Естественно, что в период, когда в Норвегии развивались новые социальные отношения, подобные приобретения могли делать в первую очередь представители верхушки общества, но отнюдь не мелкие крестьяне, все более превращавшиеся в то время в арендаторов-лейлендингов (168). Не без основания в этих постановлениях "Ландслова" можно усматривать вмешательство королевской власти в отношения землевладения с целью укрепить положение новых собственников и наделить их привилегиями. Если иметь в виду, что среди этих новых собственников многие возвысились на службе у короля в период гражданских войн в конце XII и начале XIII в. (т. е. именно на протяжении последних двух-трех поколений), то станет более понятной социальная политика Магнуса Лагабётира, заботившегося о возвышении одальманов "новой формации": королевская власть при потомках Сверрира, укрепившаяся в значительной мере благодаря поддержке, которую ей оказала верхушка бондов Трандхейма, заботилась о дальнейшем расширении своей общественной опоры. Как видим, процесс социального размежевания бондов шел не только стихийно, так сказать, "снизу", но и направлялся и ускорялся "сверху", при содействии государственной власти (169). Одальманы – хольды "второй генерации" по своему положению в обществе, по роли в производстве, а подчас и по своему происхождению имели мало общего с хольдами предшествующего периода. В высшей степени символично в этом отношении наименование хольда riddari в законах Магнуса Лагабётира.

В изданном им в 1281 г. законе для Исландии (Jónsbók), повторяющем многие положения его "Ландслова", мы сталкиваемся с заменою термина "haulld", который употреблялся в "Ландслове", термином "ridden" ("riddari"). Однажды такая замена была произведена в титуле о возмещениях за нарушение права владения землей (landnám), полагавшихся представителям различных социальных категорий (170); другой раз – в титуле, устанавливающем размеры имущественных сделок, которые были правомочны совершать жены бондов, хольдов (по "Ландслову"; riddari – по Jónsbók) и баронов (по "Ландслову"; lendrmađr – по Jónsbók) (171). Авторы, очевидно, исходили из представления, что подобно тому, как лендрманы составляли высшее сословие баронов, хольды превратились в рыцарей (172).

ПРИМЕЧАНИЯ

92. Подробнее см.: Гуревич А. Я. История и сага, с. 52, след.

93. См. ниже, гл. III.

94. Ср. нем. Held, швед. hjälta, датск., норв. helt.

95. Maurer K. Die norwegischen höldar. – "Sitzungsberichte der königl. bayer. Akademie der Wissenschaften". Philosophisch-philologische Classe (1889), II. Bd., II. Heft. München, 1890.

96. Т. е. в непосредственной близости к церкви, в "привилегированном" месте для погребения.

97. О детях лендрманов постановление не упоминает, так как привилегия лендрмана не считалась наследственной. Сын лендрмана, не получивший от конунга достоинства своего отца, имел права хольда.

98. Лейсинги были вольноотпущенниками, приближавшимися по личному статусу к свободнорожденным людям; frialsgiafi – вольноотпущенник с меньшими правами, не выкупивший своей свободы у господина, а получивший ее от него (см. Maurer K. Die Freigelassenen nach altnorwegischen Rechte. – "Sitzungsberichte der philosophisch – philologischen und historischen Classe der k. b. Akademie der Wissenschaften zu München". H. I, 1879).

99. B. I, 9.

100. Потомки вольноотпущенников, в силу того, что их родители уже были людьми свободными, приближались по положению к людям со статусом полноправных свободнорожденных.

101. В. I, 12.

102. В. II, 14. Постановление относится к позднейшей редакции церковного права Боргартинга.

103. Е. I, 50.

104. Е. I, 48. Вольноотпущенник – frjálsgjafi – здесь не упомянут.

105. Если сын лейсинга пользовался правами большими, чем сам лейсинг, но меньшими, чем хольд, то различие между внуком лейсинга и хольдом, возможно, уже исчезало.

106. Единственное исключение см. выше, в В. I, 9: если лендрман не участвовал в ремонте церкви, то пусть его положат к бондам. По-видимому, здесь хольд назван бондом для противопоставления его лендрману как неблагородного знатному.

107. По определению Э. Херцберга, árborinn mađr – это "тот человек, который может перечислить пятерых своих предков, следовательно, тот, кто принадлежит к свободным в нескольких (четырех) поколениях людей, свободных от всякого рода зависимости... свободнорожденный бонд, не принадлежащий к более высокому классу хольдов, но из рода купивших землю (kjøblaendings), или держателей (leilaendingsaett)" (NgL. V. 2. Glossarium, s. v. árborinn).

108. По Э. Херцбергу, reksþegn – "человек низкого происхождения" (NgL. V, 2. Glossarium s. v. reks þegn). Reks þegn упоминается только в "Законах Фростатинга"; этимология термина не ясна (см. KHL, Bd. XIV, 1969, sp. 35, s. v. rekstegn)

109. Heck Ph. Die Gemeinfreien der Karolingischen Volksrechte. Halle a. S., 1900. Anbang IV. Höldar und Ethelinge, S. 402, 417.

110. F. IV, 49.

111. F. X, 34.

112. F. XI, 22.

113. F. XI 21.

114. F. XIV, 10. Árborinn mađr и frjáls mađr – понятия равнозначные в "Законах Фростатинга".

115. Ср. KHL, II, sp. 90, 93-94 (Bonde).

116. F. IV, 8; XV, 10.

117. F. XIV, 7.

118. G. 132; F. XV, 10.

119. F. XIV, 7.

120. F. IV, 60.

121. F. IV, 57.

122. Heck Ph. Die Gemeinfreien der Karolingischen Volksrechte, S. 422, ff., 430, f.

123. Maurer K. Vorlesungen über altftordische Rechtsgeschichte, I Bd., S. 121, ff.

124. F. IX, 1.

125. См. F. XI, 22.

126. F. IV, 8; XIV, 10; XV, II, ff.

127. Maurer K. Vorlesungen über altnordische Rechtsgeschichte, I. Bd., S. 124; Cp. Johnsen O. A. Norges bønder. Oslo, 1936, s. 48.

128. Другой термин, обозначающий родовитость, "aettborenn", употреблялся в "Законах Гулатинга" только при противопоставлении свободнорожденного человека рабу или вольноотпущеннику (см. G. 63, 71, 198, 248, 259).

129. G. 180: Nu scolo þeđan gialls vaxa oc sva þverra sem retter ađrer…

130. Исключение составляет G. 129.

131. G. 200: ...Nu scolo aller menn taca rett efter feđr sinum, nema þeir einir menn er til annars ero skildir...

132. Согласно "Саге о Харальде Харфагре" (гл. 27), незаконнорожденный сын ярла Рогнвальда, будучи ярлом Оркнейских о-вов, утомился правлением и отказался от титула ярла, приняв статус хольда (tóc höldsrétt).

133. G. 200.

134. О привилегиях, предоставляемых исландцам в Норвегии, см.: Blom G. A. Kongemakt og privilegier i Norge intil 1387, S. 63-65.

135. Maurer K. Die norwegischen höldar, S. 190.

136. G. 185.

137. G. 218.

138. G. 224, 239.

139. Maurer K. Die norwegischen höldar, S. 207. Ср. Boden F. Das altnorwegische Stammgüterrecht – ZSSR., Germ. Abt., 22. Bd. 1901, S. 132; Robberstad K. The Odal Right according to the Old Norwegian Laws. – "Univorsitetet i Bergen. Ǻrbok 1955. Historisk-antikvarisk rekke, N 1. Annen Viking kongress. Bergen, 1953". Bergen, 1956. p. 36; Skadsem M. Gard og bonde i gamal tid. – "Heimen", Bd. IX, H. 10, 1954. s. 491.

140. См. выше. гл. I.

141. Ср. Shwerin С. v. Der Bauer in den Skandinavischen Staaten des Mittelalters. – "Adel und Bauern im deutschen Staat des Mittelalters". Hrsg. von Th. Mayer. Leipzig, 1943, S. 349, ff.

142. См., например, F. XII, 4; XIV, 4; G. 88, 276.

143. Maurer K. Vorlesungen über altnordische Rechtsgeschichte, I, S. 128, 133.

144. Переход земельного владения в руки женщин вел к утрате им качества одаля (см. G. 275).

145. Johnsen О. A. Op. cit., s. 48.

146. Поэтому соображения К. Рамма о различиях между "датским" hold и норвежским haulldr очень сомнительны (Rhamm K. Die Großhufen der Nordgermanen. Braunschweig. 1905, S. 20, 788, n.2).

147. Тремисса равнялась 1/80 фунта.

148. Liebermann P. Die Gesetze der Angelsachsen, I, S. 458-460; Norđleoda laga, 1-6.

149. Далее речь идет о вергельде уиля – человека кельтского происхождения, а также об изменениях в вергельде кэрла при увеличении его земельного владения, но этот раздел не связан с порядками, существовавшими в областях "датского права", и не представляет для нас в данной связи непосредственного интереса.

150. Liebermann F. Die Gesetze der Angelsachsen, I, S. 126. Aelfred und Guthrum, 2.

151. Maurer K. Die norwegischen höldar, S. 200-201.

152. А. Тарангер ошибочно относит английские данные вместо X в. к IX.

153. Taranger A. The Meaning of the Words Othal and Skeyting in the Old Laws of Norway, p. 163.

154. Plummer Ch. Two of the Saxon Chronicles Parallel, vol. I. Oxford, 1952, AD 905, 911, 918, 921, p. 94, 97, 100, 102.

155. Snorri Sturluson. Edda. Skáldskaparmál, 50 (53): þar naest eru þeir menn, er höldar heita; þat eru búendr þeir, er gildir eru at aettum ok réttum fullum. Разночтение: at aettum eđa réttum fullum,– нужно переводить: "получающие возмещение сообразно происхождению или полное возмещение". Перевод этой фразы в издании "Младшая Эдда", подготовленном О. А. Смирницкой и М. И. Стеблин-Каменским (Л., 1970, с. 88): "Следом идут люди, называемые хёльдами. Это бонды уважаемого рода и пользующиеся всеми правами", – рельефно выражает высокое общественное положение хольдов, но, на мой взгляд, несколько оставляет в тени специфику древнего права: статус того или иного лица материализовался в тех возмещениях, которые защищали его от посягательств.

156. Skáldskaparmál, 63 (65): ...þegnar ok hölđar – svá eru búendr kallađir.

157. Напомню многократно встречающееся в сагах определение всей совокупности населения (обычно при описании всеобщего ополчения): "свободный и раб" (þegn ok þraell).

158. Подробнее см.: Гуревич А. Я. Богатство и дарение у скандинавов в раннем средневековье. – "Средние века", вып. 31, 1968, с. 187, след., 190, след.

159. Сага об Эгиде", гл. 32, 41.

160. Fagrskinna, Tillaeg III, s. 385.

161. Heimskringla. Haralds saga ins hárfagra, 3.

162. Bjarkeyjarréttr, III, 145, 150, 161, 162. Ср. F. IV, 8; X, 34, 35; XIV, 10; XV, 11.

163. Bjarkeyjarréttr, II, 47. (Stadtrecht des Königs Magnus Hakonarson für Bergen. Bearbeitet von R. Meissner. – Germanenrechte Neue Folge. Abteilung Nordgermanisches Recht, 3. Bd. Weimar, 1950, S. 362).

164. Maurer K. Die norwegischen höldar, S. 193-96.

165. MLL, VII. Landzleigu bolkr, 64: En sa er haulldr, er hann hefir ođaul at erfđum tekit baeđe eptir fađur oc mocđor, þau er hans forellrar hafa alt ađr firir þeim, oc engi annara manna ođaul i at telia, þau er međ kaupi eru at komin eđa vtterfđum. Этот же титул повторяет постановления судебников о праве хольда на тушу найденного им кита. Другое толкование слов "baeđe eptir fađur oc mođor": "либо от отца, либо от матери". См. KHL, Bd. VI, 1961, sp. 253, s. v. hauld.

166. Maurer K. Die norwegischen höldar, S, 203-204.

167. MLL, VI. Landabrigđi, 2. В этом титуле механически сочетаются новые положения со старыми, заимствованными из областных судебников: наряду с приведенными постановлениями о 60-летнем сроке владения здесь же вновь упомянуто отмененное им правило о наличии земли в собственности трех поколений предков (F. XII, 4).

168. См. Гуревич А. Я. Основные этапы социально-экономической истории норвежского крестьянства в XIII-XVII вв. – "Средние века", вып. XVI, 1959, с. 49-53.

169. См. Гуревич А. Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии, с. 251-252.

170. Den nyere Lands-Lov, VII Landsleiebolk, 20. Ср. Jónsbók, Landleiebolk, 18.

171. Den nyere Lands-Lov. VIII. Kjöbebolk, 21. Cp. Jónsbók, Kjöbebolk, 24.

172. См. также: Schwerin С. и. Der Bauer in den Skandinavischen Staaten des Mittelalters, S. 354.

173. Судя по тексту закона (MLL IV. Mannhaelgarbolk, 12), принималось во внимание, в частности, имущественное положение сторон. Возмещение уплачивалось лишь наследникам убитого, но не сородичам. Оценщики при установлении размеров платежа должны были руководствоваться соображениями "божьей справедливости".

174. Спорадические упоминания хольдов в законодательстве более позднего времени сводятся к повторению механически заимствованных постановлений областных судебников, давно утративших свое реальное значение (см. Maurer K. Die norwegischen höldar, S. 206).

ОГЛАВЛЕНИЕ