О. КЛИНДТ-ЙЕНСЕН. ДАНИЯ ДО ВИКИНГОВ

Глава IV. Бронзовый век

Хотя между поздним неолитом и ранней бронзой нет фундаментальных различий, зарождение искусства бронзового литья было эпохальным событием. В этот период социальная структура сообщества проступает с большей ясностью, чем когда-либо раньше. Поразительно, что датские ремесленники, не имевшие возможности опереться на традицию металлообработки и лишенные местных источников меди и олова, в столь короткий срок смогли сравняться в мастерстве со своими собратьями из стран, более щедро наделенных необходимым для их работы сырьем. Еще удивительнее то, что качество исполнения и декора у произведений скандинавского кузнеца по бронзе часто, как минимум, не ниже, чем в любой другой европейской стране. Возможность для подобной демонстрации мастерства ремесленника могла возникнуть только вместе с приобретением материальных ценностей в результате активной торговли. Мы не знаем наверняка, учились кузнецы за пределами страны или нет; но ясно то, что без непосредственного обучения они не смогли бы овладеть столь новым и сложным искусством. Торговля, поддерживавшая их ремесло, должна была основываться на эффективном транспорте: вместительных лодках и телегах или, по крайней мере, вьючных лошадях, – и в связи с искусством обработки бронзы нам необходимо рассмотреть и этот вопрос.

Сырье для работы кузнеца по бронзе нужно было ввозить в виде слитков, преодолевая очень большие расстояния. Медь добывали во многих частях Западной и Центральной Европы, но олово было более редким товаром, который в доисторическую эпоху был доступен лишь в нескольких областях Европы. Самой известной областью добычи олова в Западной Европе в это время являлся Корнуолл, и мы знаем, что именно оттуда в римский период этот металл ввозился в Средиземноморье по рекам Франции.

Медные рудники в Миттерберге, Австрия, могут рассказать о горнопромышленных технологиях того периода: туннели прокладывались с помощью нагрева скалы огнем с последующим охлаждением горячего участка холодной водой. Растрескавшийся камень затем разбивали молотами и выносили из туннеля в корзинах. Проход был облицован деревом, прилагались усилия для обеспечения вентиляции. Рудники были расположены в лесистой местности, поэтому лес был доступен в достаточном количестве для поддержания огня, с помощью которого металл отделялся от пустой породы.

В природе олово обычно встречается в кристаллической форме, и достойно внимания то, что уже в этот древний период человек выявил весь сложный процесс, необходимый для высвобождения этого металла. Еще примечательнее то, что он раскрыл возможность применения олова в сплаве с медью в соотношении 1:9, то есть в составе бронзы. Однако открытие это было совершено не в Европе, а в Средней Азии, откуда задолго до этого пришло знание о земледелии. Скоро умевшие использовать металл народы Ближнего Востока обратили свое внимание на Европу, которая являлась источником руды и рынком для их готовой продукции. Умение лить бронзу распространялось в северном направлении и примерно к 1500 г. до н. э. достигло областей на юге Дании.

В этот период в Дании появились первые блестящие бронзовые предметы, и, бросая вызов этим новым диковинам, кремневых дел мастера поспешили изготовить невероятно искусные имитации. Мастер по обработке кремня копировал новые бронзовые кинжалы и топоры в старом материале, он имитировал даже однолезвийные и обоюдоострые мечи; но все было тщетно. Его изощренное мастерство было утрачено; кто бы теперь предпочел хрупкие, пусть и красивые, кремневые орудия крепким и прочным предметам из яркого металла? Ремесленники младшего поколения поступали в учение к иноземным мастерам и заимствовали у них это новое искусство. Весьма быстро мастера Скандинавии выработали свой стиль, мы начинаем обнаруживать бронзовые предметы скандинавского типа высочайшего качества, и именно с их появлением в Дании по-настоящему начинается бронзовый век.

Первые бронзовые изделия, произведенные в Дании, представляли собой простые плоские топоры и кинжалы, современные аналогичным британским и центрально-европейским (унетицкая культура) типам. Эти топоры, которые встречаются вместе с привозными предметами, безошибочно трактуются как изделия местного производства; они изготовлены из бронзы с очень незначительным содержанием олова.

В последующий период кузнецы полностью овладели новым материалом, и предметы из Вальсомагле, Зеландия, демонстрирующие выраженные скандинавские черты, красноречиво говорят об этом. Эта находка состояла из меча, четырех наконечников для копий, трех топоров (предназначенных для использования в качестве оружия), пальстаба (топора с узким лезвием и высокими выступами с обеих сторон) и рыболовного крючка. Возможно, эта находка была не набором погребального инвентаря, а кладом, закопанным, скажем, кузнецом. Ремесленник, изготовивший эти предметы, был мастером своего дела; они свидетельствуют о его тонком и довольно эклектичном вкусе. О его страсти к рыбалке говорит не только рыболовный крючок, но и маленькая стайка рыб, украшающая шейку наконечника копья. На этой же шейке есть и другой мотив – двойная спираль, хорошо известная в период шахтных могил в Греции (ок. 1500 г. до н. э.); через Венгрию она попала в Данию, где этот простой и довольно

игривый узор был применен с виртуозностью и воображением. Этот мотив требует тщательности исполнения, и наконечник копья из Вальсомагле показывает, как искусно и чутко он использовался даже в эту раннюю эпоху с тем, чтобы выявить игру света и тени на блестящей поверхности металла.

Топоры из этого клада имеют горизонтальный ободок вдоль своих сторон, но в остальном схожи с более грубыми образцами. Этот топор украшен тонким геометрическим узором, производящим эффект татуировки на гладкой бронзовой коже. Пальстаб произошел от плоского топора с выступами и увеличенным лезвием. Пальстабы с рукоятями, найденные в гробах из древесного ствола, показывают, что топоршце делалось из прочной ветки с боковым ответвлением, отходящим под острым углом. Это ответвление отрубалось от дерева на нужную длину, а его конец раскалывался, чтобы в образовавшейся расщелине поместился узкий обух пальстаба. На половине высоты лезвия находился выступ, не позволявший топорищу расколоться надвое.

Меч из этого клада с тщательно оформленной рукоятью отличается красотой исполнения. Это было колющее оружие (или рапира), а рукоять была настолько маленькой, что на ней могли разместиться только три пальца руки, а два других, должно быть, сгибались уже за ее головкой. Рубящие клинки в этот период редки, но недавно в болоте в Западной Зеландии был обнаружен изогнутый экземпляр в прекрасном состоянии. Это – тяжелое оружие, главная ставка делалась на его вес, а не на острое лезвие; его загнутый конец утолщен и утяжелен тремя шишечками, меч декорирован в той же манере, что и топор. Характерная форма этого меча, в конечном счете, восходит к рубящим мечам Ближнего Востока.

Можно предположить, что подобные мечи производились в Восточной и Центральной Европе, но их сохранилось мало, и очевидно, что колющие клинки встречаются чаще. Некоторые колющие мечи были ввезены в Данию, один из них – прекрасный венгерский образец – приведен на иллюстрации, внизу слева.

бронзовые мечи и кинжалы: венгерский образец (слева) и датские мечи

Последующий период (период II), охватывающий последнюю часть 2-го тысячелетия до н. э., представлен многочисленными могильными курганами. В течение этого времени были сооружены многие из этих крупных могильных холмов, столь обычных в датской сельской местности, но эти памятники значат куда больше, чем просто неровности на линии горизонта. Эти курганы отражают то общество, которое их возвело. Раскопки дают намек на то, какой объем работ и средств требовался для их строительства. Холмы эти возводились из камней и огромного количества торфа; действительно, ради постройки холма 9 футов в высоту и 60 футов в поперечнике приходилось обнажать целые поля от их торфяного покрова и жертвовать немалым количеством пастбищных земель. Тело захоранивалось в каменном склепе в гробу, сделанном из выдолбленного древесного ствола с ручкой на одном из концов, призванной облегчить его перемещение. Склеп или гроб покрывались грудой камней, а сверху торфом. Подобную работу можно было проделать только при похоронах богатого человека, бедным нечего было надеяться на такие проводы.

Эти захоронения расположены на вершинах холмов, откуда открывается вид на обширную территорию, и сами курганы оказываются видны с расстояния во много миль.

Нередко они выстраиваются рядами, и Софус Мюллер первым предположил, что это явление связано с тем фактом, что эти могильные холмы тянутся вдоль дороги. Пример аналогичного расположения можно найти в пригородах Рима, где могильные камни идут вдоль дорог, расходящихся из города, и их надписи напоминают проходящим об усопших, которые не были забыты. С вышесказанным было тесно связано древнее представление о доме мертвецов, которые продолжают жить и в могиле. В Римской империи это представление было обычным, и для душ усопших строились дома.

Точно так же как в Риме, в бронзовом веке дома для мертвых сооружались и в Северной Европе. Но сохранились они под могильными холмами Тюрингии, где над ними сооружали земляные курганы. В других местах оказалось, что дома эти были сожжены, и представляется, что иной раз они служили погребальными кострами. В то время как в Дании следы подобных строений немногочисленны и незначительны, у самой ее границы, но чуть южнее ее, обнаружены хорошо сохранившиеся образцы.

Иногда прилегающая к могильному холму территория огораживалась огромными камнями или деревянными столбами, и можно допустить, что здесь совершались какие-то церемонии, не оставившие особого следа среди археологических свидетельств. Во многих случаях под основанием холма обнаруживались следы плужного лемеха. Это не обязательно означает, что холм был сооружен на распаханном поле; недавняя находка наводит на мысль о том, что пахота была частью погребального ритуала.

О непреходящем значении могильного холма для окрестных жителей говорит тот факт, что часто он скрывает в себе несколько захоронений, появившихся уже после того, как строительство кургана было закончено. Первое из них нередко представляет собой ингумацию в центре кургана; впоследствии кремированные кости закапывали в сосудах или просто в ямах по склонам холма. Таким образом, могильные холмы становились жилищами и духовными обителями мертвых. Лишь в течение последних нескольких столетий распространилась практика вскрытия этих чтимых и внушающих ужас могил, которые к тому времени почти утратили свое былое значение. Изучение исландских саг и датского фольклора позволяет нам осознать, какую силу представляли собой жители могильных холмов.

Погребальный инвентарь, захороненный вместе с мертвецами, говорит о вере человека бронзового века в продолжение жизни после смерти и в то, что живущие обязаны исполнять определенные надобности и обязанности, чтобы обеспечить себе это существование в могильном холме. Жизнь и смерть рассматривались в неразрывном единстве, и никакие расходы не казались чрезмерными, если речь шла о том, чтобы обеспечить умершего человека предметами и материалами, которые потребуются ему в его посмертной жизни. Зажиточной женщине давали с собой ее золотые и бронзовые украшения, а рядом с мужчиной в могилу укладывали его оружие. Но бывали случаи, когда бедный родственник вместо длинного меча вкладывал ему в ножны простой кинжал: поступок не слишком почтительный, если вообще человечный, изобличенный при раскопке дубового гроба в Ютландии. Эти могилы сохранили почти полные наборы погребальных принадлежностей – таких, как одежда, деревянные и металлические предметы и даже воловьи шкуры, служившие саваном.

Сохранность столь большого количества органических веществ объясняется счастливым сочетанием обстоятельств. Во-первых, дубовый гроб был помещен на глинистую подпочву, препятствовавшую испарению влага и, тем самым, тлению органических веществ; во-вторых, могилу часто полностью изолировали слои определенного соединения железа, образовывавшие вокруг гроба твердую корку. И наконец, кислота, содержащаяся в дубе, обладает превосходными консервирующими свойствами.

Интересный пример захоронения с такими характеристиками был раскопан в 1921 г. в Эгтведе, Восточная Ютландия. В основании могильного холма находился дубовый гроб, ориентированный по линии восток-запад. Он был доставлен в лабораторию Копенгагенского Национального музея, и когда крышка была поднята, внутри оказался побег цветущего тысячелистника, лежавший поверх савана из воловьей шкуры, – возможно, прощальный дар, или же случайность? Таким вот тихим и неприметным способом он сообщает нам о том, что погребение произошло летом.

В шкуру было завернуто тело молодой женщины ростом 5 футов 2,5 дюйма примерно лет восемнадцати-двадцати. Кости истлели, но кожа, ногти и зубная эмаль сохранились. Она была одета в куртку с рукавами до локтя, короткую юбку из веревок, соединенных у талии и по низу, талию обвивал ремень с затейливыми кисточками, к нему был прицеплен роговой гребень. На животе находился круглый бронзовый диск с острием в центре. При ношении таким образом он, должно быть, очаровательно подчеркивал привлекательность ее легкого одеяния, но в то же время, наверно, удерживал восхищенных мужчин от изучения его на слишком близком расстоянии! На запястьях она носила бронзовые браслеты.

Молодая женщины была похоронена не в одиночестве и не осталась без орудий и еды. Рядом с ней лежала коробка, сделанная из березовой коры, в ней находились шерстяная веревка и шило. Веревка едва ли предназначалась для шитья, поскольку на ней было завязано несколько узлов; возможно, это была лента для волос. Около ее ног, поверх шкуры, стояло небольшое берестяное ведро, сшитое с помощью лыка. Исследование осадка показало, что в нем находилось либо пиво, либо фруктовое вино. Под шкурой лежали кремированные кости ребенка в возрасте шести-семи лет. Загадка этого захоронения, вопрос, на который нет ответа: почему ребенок был кремирован, а молодая женщина нет? Не был ли ребенок положен в могилу в качестве жертвы?

Другой очаровательный представитель датского бронзового века – это молодая женщина, тело которой было найдено в Скрюдструпе в Южной Ютландии в 1935 г. Гроб был сильно поврежден, и перед отправкой в лабораторию его пришлось покрыть гипсом. Когда же было открыто тело, оно оказалось на удивление хорошо сохранившимся; скелет был цел, хотя мягкие части тела слегка сморщились. Тело принадлежало молодой женщине восемнадцати-девятнадцати лет 5 футов 1/6 дюймов ростом, с длинной головой, узким лицом и светлыми волосами, уложенными в изысканную прическу. У нее были правильные черты лица, длинные ресницы и великолепные белые зубы; в уши были продеты две большие спирали из тонкой золотой проволоки; волосы покрывали сетка и красивая шапочка, завязанная под подбородком двумя длинными лентами. Ее куртка походила на одежду эгтведской женщины, а по низу рукавов был вышит узор. Тело было завернуто в длинный кусок материи, закрепленный на талии ремнем; хотя он и напоминает юбку, это, вероятнее всего, просто саван. Ноги были обмотаны маленькими кусками ткани; тем не менее можно предположить, что она, как и прочие люди бронзового века, носила кожаную обувь типа мокасин, известную по более поздним находкам. Кервель на дне гроба говорит о том, что скрюдструпская женщина тоже была похоронена летом.

Другая важная находка происходит из Борум Эсхёй в Восточной Ютландии. Женщина, найденная в этой могиле, была одета так же, как скрюдструпская, но в том же могильном холме была обнаружена и мужская одежда. Комплекты мужской одежды были найдены также в Триннхёй в Восточной Ютландии и в Муллебьёрге в Западной Ютландии. Во всех этих случаях одежда состояла из тоги или набедренной повязки, плаща и круглой шапочки. Брюки вошли в обиход позже, возможно, под влиянием восточных кочевников.

Муллебьёргский мужчина была облачен в тогу, которая охватывала его туловище под мышками, а один конец был переброшен через плечо и закреплен сзади. На талии был ремень, застегнутый на бронзовый крючок, а меч носили на перевязи, надетой через плечо. Плечи покрывал плащ, спускавшийся ниже колен. Как и у эгтведской девушки, это одеяние было легким и прохладным, подходящим для мягкой летней погоды; можно предположить, что зимой мужчина одевался более основательно. Одежды застегивались бронзовыми брошами, принадлежащими к типу, который будет описан ниже.

Полусферическая мужская шапочка является замечательным произведением искусства; материал, из которого она была сделана, напоминает ткань, из которой шьют современные купальные полотенца, за исключением того, что, несмотря на грубые иглы того времени, маленькие петли расположены ближе Друг к другу и лучше по качеству. Это лишь один пример удивительного искусства этих людей, чьи орудия часто были самыми что ни есть примитивными. Использовавшаяся ими ткань чаще всего соткана из шерсти, хотя иногда употреблялись и растительные волокна. Шерсть сначала чесали, возможно, с помощью куска дерева с шипами, а затем пряли и скручивали в прочную нить на прялке. Вероятно, странно, что до нас не дошло ни одного веретена этого периода, но, судя по образцам железного века, – одно, например, было найдено вместе со странной ложкой в Хьёртспринге на острове Альс – мы знаем, что веретено могло представлять собой простую палку, один из концов которой был толще другого.

Станок, на котором ткали шерсть, оставил мало археологических следов, но его можно реконструировать с помощью нескольких найденных ткацких гирь. Имея отверстие в центре и кольцевидное поперечное сечение, они подобны гирям своеобразного вертикального ткацкого станка, использовавшегося в Северной Скандинавии, на Фарерских островах и в Исландии вплоть до XVIII в. н. э. Непрерывность традиции, связанной с этой разновидностью ткацкого станка, подчеркивают и находки из домов железного века. Станок состоял из двух вертикальных столбов, поддерживавших горизонтальный валик, на который наматывалась готовая ткань. Ткацкие гири привязывались к вертикальным нитям (основе) таким образом, что их через одну можно было двигать взад-вперед по мере тканья; уток проталкивался на место с помощью специального ткацкого инструмента; археологи нашли его костяной образец с такой же рукоятью, как у зубцеобразного меча.

Достойны упоминания и другие находки из дубовых гробов – мечи и кинжалы, некоторые дошли до нас в своих деревянных ножнах, целых и украшенных резными орнаментами. Найден был и пальстаб с рукоятью, последняя представляла собой древко, заканчивающееся боковым ответвлением, расположенным под острым углом. Пальстаб был вставлен в расщепленный конец этой боковой ветки, В то время как декор керамической посуды этого периода достаточно посредственен, сохранились красивые деревянные и берестяные коробки. Например, имеется деревянная чаша, украшенная небольшими оловянными гвоздями, которая была найдена вместе с роговой ложкой и рогом для питья.

В одном из гробов было найдено складное сиденье (складной табурет, достаточно похожий на современный походный стул), состоящее из двух рам, надетых на стержень в центре, с деревянными полозьями вверху и внизу; верхние полозья снабжены желобками и отверстиями, служившими для закрепления кожаного сиденья. Как показывают копии этого табурета, он, по всей видимости, был весьма удобным, обладая к тому же тем дополнительным достоинством, что его было легко переносить с места на место. Цилиндрические бронзовые оправы рам от таких табуретов достаточно часто встречаются в могилах этого периода.

Это сиденье представляло собой хорошо сконструированный предмет мебели знакомой формы, которая, наверное, пришла с юга. Такой тип мебели обыкновенен для Ближнего Востока, особенно Египта, но известен также на Крите, и, возможно, именно этот район был отправной точкой пути этой конструкции в Данию.

Солярная колесница из Трундхольма в Северо-Западной Зеландии является одной из самых впечатляющих находок всей датской предыстории. Она относится к этому периоду и состоит из большого диска, покрытого золотыми пластинами, по крайней мере с одной стороны, поставленного на шесть колес и запряженного бронзовой лошадью; центр этого диска украшен (с обеих сторон) рядом кругообразных и спиральных узоров. На краю диска находится петля, соответствующая петле на груди лошади, и мы можем предположить, что они были соединены веревкой или цепью. Во рту лошади проделано отверстие, вероятно, для узды. Лошадь выполнена в объеме, и если вспомнить, что подобный прием не имеет аналогов в этот период и не имеет под собой никакой традиции, то легко понять, насколько изумительным произведением искусства она является. Объемное тело со стройными ногами и привлекательные черты лошадиной морды говорят о том, как хорошо художник знал и любил свою натуру. Шея животного украшена рядом тонких линий, изображающих гриву, а глаза навыкате окружены звездообразным мотивом.

Это произведение, состоящее из лошади и диска, катящегося на колесах, нелегко интерпретировать, но кажется вероятным, что оно изображает скорее солнце, чем луну. Солнцепоклонничество известно по всему миру, и возможно, люди этого периода верили, что по небу солнце влечет лошадь.

Можно предположить, что трундхольмская находка могла быть моделью большего диска, который везла живая лошадь; но в этом случае будет трудно объяснить, почему колеса помещены не только под самим диском, но и под лошадью. Поэтому более вероятным представляется, что здесь мы имеем изображение солнца и лошади, которая в умах людей от него не отделяется, и вся вещь является объектом культа. Но все это не более чем догадка, и мы не располагаем реальным знанием о мыслях и верованиях, вдохновивших создателей этого необычного произведения искусства. При отсутствии письменных источников интерпретация смысла этого предмета представляет непреодолимую трудность, и приходится взглянуть в глаза факту – на современном уровне наших познаний мы не можем постичь религиозных идей и верований бронзового века. С этими оговорками можно рискнуть предположить, что трундхольмский экипаж служил для призывания живительного тепла солнца, которое воспринималось как божество.

Тот факт, что многие предметы, включая трундхольмскую солярную колесницу, были найдены в болотах, может иметь некоторое религиозное значение. Например, недалеко от Трундхольма именно в такой местности были найдены шесть красивых мечей. Но эти болотные находки не обязательно воспринимать как жертвоприношения или вотивные предметы. В болоте в Смёрумовре недалеко от Копенгагена были найдены сто шестьдесят три бронзовых предмета, включая шестьдесят наконечников копий и восемьдесят восемь топоров, и некоторые из этих вещей попали туда прямо из литейной печи и даже не были по-настоящему закончены. Этот клад следует понимать как имущество зажиточного купца или бронзовых дел мастера, который утопил эти бронзовые предметы в болоте в трудный час и, предположительно, оказался не в состоянии получить их обратно.

В этот период привозные вещи встречаются бок о бок с предметами местного производства, как мы видели и в период ранней бронзы. Среди многочисленных привозных типов оружия находится и меч с восьмиугольной рукоятью, происходящий из Центральной Европы. Но не все мечи этого типа были ввезены в Данию; может быть, некоторые из них были воспроизведены и адаптированы скандинавскими кузнецами по бронзе, так как отдельные узоры на них не имеют аналогов на континенте.

Третий период бронзового века, охватывающий начало 1-го тысячелетия до н. э., отмечен более утонченным и изящным декором на оружии и украшениях. Тонкая рукоять меча была украшена ажурным узором с инкрустацией из какого-то другого материала, контрастирующего с блестящим металлом. Другая особенность – небольшая вмятина в верхней части клинка, где находился большой палец. Известны и зубцеобразные мечи, рукояти которых были деревянными, костяными или делались из какого-то другого нестойкого материала. Особый интерес представляют ножны, в которых хранились эти мечи, поскольку они говорят о той заботе и внимании, которыми было окружено оружие; они состоят из тонких деревянных полос, выстланных мехом и покрытых кожей.

Самым распространенным украшением этого периода является бронзовая брошь, служившая как застежка для одежды и появившаяся еще в предыдущий период. Она устроена по принципу английской булавки и, хотя в эту эпоху еще не существовало спиральной пружины (которая впервые появилась в железном веке), она была почти такой же удобной, как и ее более поздние варианты. Первые датские броши этого типа следовали за центрально-европейскими и были достаточно неуклюжими, однако в третьем периоде они улучшаются, и их дуги, с изящной насечкой, заканчиваются спиралями с обеих сторон. Булавка прикреплялась к одной из спиралей и зацеплялась за застежку с другой стороны.

Популярностью пользовался и другой предмет – поясная коробка, которая, как и брошь, в последующие периоды претерпела характерные изменения. Впервые она предстает перед нами в виде небольшой круглой коробочки с декорированным плоским дном и плоской гладкой крышкой с петлей в центре, соответствующей двум петлям на краю. Ремень, на котором она висела, продевался через эти три петли и тем самым удерживал крышку в закрытом состоянии. Возможно, она использовалась для ношения туалетных принадлежностей, то есть ее можно считать двойником современной дамской сумочки в бронзовом веке. Есть основание предполагать, что бронзовая ременная коробочка имитирует деревянный оригинал.

К этому периоду относятся и другие переносные предметы – запястья или браслеты (которые иногда делались из золота), пуговицы и ножи.

Могилы по-прежнему поставляют нам важную информацию. Умерших обычно хоронили в деревянном гробу или каменной гробнице, как и в предшествующий период. Наверное, самый значительный из известных могильных холмов этой эпохи был найден в Кивике в Южной Швеции (некогда датской провинции Скания). Он был вскрыт в 1748 г., и обнаружилась необычайно большая гробница (достигающая размера 12 x 3 фута), построенная из каменных плит. Внутренняя поверхность каждой плиты была украшена странными резными изображениями; некоторые из них, вроде человека на двухколесной колеснице, запряженной двумя лошадьми, понять несложно; другие, например, фигуры с S-образным профилем, облаченные в странные одеяния, нельзя интерпретировать ни с какой долей определенности, и остается только предполагать, что они изображают умерших. На этих каменных плитах присутствуют и другие мотивы: знак в виде омеги и необычный сложный декор, состоящий из трех четвертей окружности, внутри которой стоят двое мужчин, поддерживающих дискообразные концы орнамента, напоминающего перевернутый якорь. Очевидно, что эти сцены обладают вполне определенным смыслом, но теперь уже невозможно понять их значение. Однако мы можем быть уверены, что могильный холм в Кивике был сооружен для весьма влиятельного человека.

Следует сказать, что из этого периода до наших дней дошли не только захоронения богатых; попадаются и бедные могилы, а их сочетание подчеркивает факт существования в то время социального устройства с четкой классовой дифференциацией.

В этот период вводится кремация, которая постепенно завоевывает все большую популярность, пока в период поздней бронзы не становится господствующим погребальным обычаем. По-видимому, эти различные традиции не связаны с каким-то явным антагонизмом; скорее, этот переход следует рассматривать как свидетельство изменения представлений людей о посмертном существовании. Мы уже встречались с ранним примером кремации в эгтведском захоронении.

Странную, но распространенную переходную форму между этими двумя обычаями демонстрирует захоронение обожженных костей в полноценной каменной гробнице. Особый интерес в этой связи представляет могила в Видегордене, Люнгбю, к северу от Копенгагена. По булыжному полу каменной гробницы были рассыпаны обгорелые кости, прикрытые мужской одеждой. Среди погребального инвентаря, включавшего меч и брошь, была найдена кожаная сумка, содержавшая несколько амулетов. Погребенный здесь человек, должно быть, обращался за помощью к колдуну; или же он и сам умел высвобождать силу, заключенную в амулетах. Это не единственная находка подобного рода, и выборочный список предметов, найденных в таких же сумках, напоминает колдовское зелье, описанное в "Макбете": змеиный яд, соколиный коготь, кость из рысьей лапы, небольшие камешки в пузыре, кусочки железного колчедана, части птичьего зоба, нижняя челюсть белки и несколько маленьких палочек, связанных веревкой. К несчастью, мы не в состоянии понять значение и ценность этой странной смеси.

В течение третьего периода бронзового века появляются первые образцы духовых инструментов, известных как "луры", но мы рассмотрим их ниже, говоря о позднейших и более совершенных экземплярах, относящихся к периоду поздней бронзы (периоды IV-VI).

В течение IV периода бронзы кремация становится преобладающим погребальным обычаем, а обгоревшие кости чаще всего закапываются в землю в погребальных урнах. Каменные гробницы еще иногда обнаруживаются, но обычно они меньшего размера, чем в предшествующий период.

Погребальные урны или гробницы помещались либо прямо в землю или, реже, в могильные холмы. В одной урне периода поздней бронзы (датировать ее точнее нет возможности) были найдены обожженные кости молодого мужчины или женщины вместе с четырьмя парами птичьих крыльев: шесть из них принадлежат галкам и еще два – вороне или ворону. Подобная находка способна приоткрыть для нас представления людей, похоронивших эту молодую особу, поскольку на ее основании можно без всякого риска допустить, что по их верованиям после смерти человек отправляется в потусторонний мир на крыльях. Подобные представления не вполне чужды и нынешнему Цивилизованному обществу, и сравнение с птичьими крыльями до сего дня используется, например, в одном из датских народных погребальных песнопений.

Самые богатые клады этого периода дали нам болота. Женщины бросали туда свои большие рифленые ожерелья, возможно, в знак благодарности, ожидания или же приношения какому-либо богу или богине. Поразительна находка, которую можно отнести к этому периоду, представляющая собой целую флотилию маленьких лодок из золота, украшенных концентрическими кругами. Но более всего восхищают и удивляют луры, золотые чаши и оружие.

Как мы уже видели, луры впервые появляются в предшествующий период. Но тогда это были простые инструменты; теперь же они развились во внушительные, полностью сложившиеся инструменты с большими изогнутыми трубами. В Дании найден тридцать один лур, и, хотя несколько было найдено и в соседних странах, очевидно, что этот инструмент был изобретен именно в Дании. Отливка подобного произведения была чрезвычайно сложным процессом, выполнявшимся по методу cire perdue (вытапливание воска): требуемую деталь вылепляли из глины, наносили на нее слой воска, а затем покрывали еще одним слоем глины; бронзовые булавки не позволяли двум глиняным частям соприкоснуться, когда воск вытапливался и вытекал через отверстия во внешней литейной форме. Затем в пустое пространство заливалась расплавленная бронза, и, когда все это остывало, глиняные формы оббивали или срезали с бронзы. Ауры отливали по частям, отдельно изготавливались также цепь и подвесные пластины. Разрозненные части трубы соединялись, и нужно было следить за тем, чтобы металл колец, использовавшихся для их скрепления, обладал меньшей температурой плавления, чем материал труб. Для того чтобы лур был удобнее в употреблении, нижняя часть легко отделялась, а собрать и закрепить вместе обе половины можно было с помощью простого приспособления. Ремесленнику для изготовления этих луров требовался поразительно высокий уровень технического мастерства и колоссальный объем знаний по металлургии.

Примечательно, что луры обычно встречаются парами одинаковых размера и тона. Как музыкальные инструменты они впечатляют, даже при том, что звуки, которые они производят, едва ли можно назвать красивыми. Когда они были впервые обнаружены, считалось, что из них можно было извлекать только основные ноты лада, и исполнение песен без промежуточных нот сообщало игре некое своеобразное первобытное очарование; но недавние эксперименты показали, что им был доступен весь нотный диапазон. На этих древних инструментах были исполнены современные песни, а современные композиторы даже использовали тональный ряд лура в крупных оркестровых произведениях, хотя и без особого успеха. Когда два лура звучат вместе, их музыка обладает большей силой и резонансом, тем не менее маловероятно, чтобы исполнители бронзового века составляли ансамбли.

Тембр лура отличается мягкостью и звонкостью, и его можно сравнить со звучанием современных больших духовых инструментов. Круглая пластина у раструба лура украшена, часто кольцом рельефных орнаментов, разделенных концентрическими кругами. Маленькие подвесные пластины, прикрепленные к раструбу с помощью множества маленьких петель, дополняли звучный голос лура своим резким звяканьем.

Другим роскошным даром болот являются золотые чаши, составившие не менее восьми больших кладов. В Лавинсгорде, о. Фюн, были найдены одиннадцать золотых чаш и большой бронзовый сосуд с узором из отверстий. Тот факт, что эти чаши были коваными, говорит о том, что они были привезены из Западной или Центральной Европы, так как на Севере подобная технология неизвестна. Однако ручки чаш со странными рогатыми лошадиными головами украсили эти чаши уже в Дании. И это не последняя наша встреча с рогатыми лошадьми.

Среди найденного оружия этого периода имеется ряд больших круглых щитов сделанных из кованой бронзы. Все они были ввезены в Данию, а углубления в форме полумесяца на умбонах некоторых щитов, возможно, указывают на то, что они прибыли с Юга. То же верно и в отношении рогатых шлемов, выполненных в той же манере и найденных при нарезке торфа во время Второй мировой войны в Вихё, Центральная Зеландия. Эти шлемы представляют собой наводящее страх украшение великих воинов: по центру купола шлема проходит ребро с бороздкой для гребня или султана, а по сторонам от него расположены два изогнутых рога; центральное ребро продолжается между двумя большими глазами, устрашающими своей величиной и выражением, и заканчивается крючковатым клювом, а весь шлем в целом производит впечатление стилизованной головы хищной птицы. Расположенные рядами маленькие выпуклости своими очертаниями тоже напоминают птичьи головы. Подобные головы являются обычной особенностью орнамента бронзовых изделий из Центральной Европы. Рогатые шлемы встречаются на обширной территории Европы бронзового века, их образцы были найдены, например, на о. Сардиния. Интересно, что маленькая датская фигурка мужчины, выполненная из бронзы, украшена рогатым шлемом, и это означает, что в Дании они не были такой уж редкостью. Шлемы и щиты, с одной стороны, и золотые чаши и луры, с другой, могли принадлежать только представителям высших классов. Возможно, они принадлежали к обществу тех людей, которые носили массивные золотые браслеты – толстые разомкнутые кольца, заканчивающиеся шарообразными или чашеобразными шишечками.

В женских захоронениях более обычны поясные коробочки, которые мы уже рассматривали, говоря о предшествующем периоде. Теперь они сильно увеличились в размерах и приобрели куполообразное основание. Броши также стали крупнее, а рифленая дуга с обеих сторон украсилась большими куполообразными пластинами, придававшими всей броши вид гигантских очков.

Могилы мужчин часто содержат длинные мечи, более солидное оружие, чем в предыдущие периоды, предназначенное для нанесения как рубящих, так и колющих ударов, заканчивающееся Т-образным или почкообразным элементом в месте соединения клинка и рукояти. В некоторых погребальных урнах встречаются миниатюрные мечи этого типа, помещенные туда в качестве символа настоящих, которые не соответствовали размерам урны, но, тем не менее, были необходимы мужчине в его посмертном существовании. В могиле мужчины часто присутствует и бритва, вроде образца, декорированного одним из излюбленных мотивов этой эпохи: длинной и стройной лодкой с изящно изогнутыми двойными штевнями на корме и носу. Другие туалетные принадлежности – это щипчики, гребни и иглы (или шилья) для нанесения татуировки. Все они, должно быть, причиняли своим хозяевам немало болезненных ощущений; к примеру, тупые бритвы, скорее всего, делали бритье достаточно неприятным занятием, и поскольку мыла еще не существовало, его функции исполнял жир или, может быть, растительное масло.

Пятый период бронзового века характеризуется как эпоха барокко. Орнаментальные мотивы состояли из сильно изогнутых, волнистых лент; поясные коробочки стали такими большими, что, наверное, представляли собой чрезвычайно неудобное украшение, а шейные кольца и броши тоже были очень велики. Вероятно, эти украшения было трудно носить, но, по-видимому, они доставляли своим обладателям немалое удовлетворение, поскольку никто не мог устоять перед этой демонстрацией роскоши.

В нашем распоряжении имеется интересная ритуальная находка этого периода (около 800- 600 г. до н. э.), происходящая из колодца в Бундсене на острове Мёен. Колодец был облицован выдолбленным стволом ольхи и камнем, а внутри находился ряд предметов периода поздней бронзы. Там летали несколько подвесных сосудов (или поясных коробок), ременная пряжка и три бронзовые спирали, помимо костей двух волов, трех телят, лошади, свиньи и собаки. Кажется вероятным, что человек бронзового века верил, что в проточной воде или под ней обитает некая сила, возможно, водяная нимфа, которая регулярно подает ему чистую питьевую воду.

Находок, представляющих конец бронзового века, немного, но некоторые ритуальные подношения обеспечивают нас интересной информацией о связях между Данией и странами к югу от нее. Захоронения с кремацией этого периода дали очень мало предметов – горсть булавок и несколько других маленьких вещиц. В эту эпоху довольно необычной формой отличаются урны двух типов: одна из них представляет собой модель дома, а другая украшена человеческой маской. Очевидно, урна воспринималась как посмертное обиталище умершего. Кроме этих урн в этот период появляются другие типы кремации; например, следы обгорелых слоев и ям обнаруживаются на древней поверхности земли или вокруг урн, в которых находятся несколько обожженных в ходе кремации костей.

В эту эпоху наши познания относительно украшений, орудий и оружия происходят из вотивных кладов. В них мы по-прежнему находим огромные витые ожерелья, браслеты и крупные изогнутые булавки бок о бок с более изящными булавками в виде лебединой шеи. Бронзовые предметы этого времени в изобилии дают указания на связи Дании с европейской территорией к югу от Балтийского моря, а такие изделия, как булавки в виде шеи лебедя и зубцеобразные мечи, обязаны своим происхождением центрально-европейской гальштатской культуре железного века. Бронзовые мечи гальштатского типа являются репродукциями железных или бронзовых оригиналов, и конструкция этих мечей пришла в Данию раньше, чем знание о железе.

Гальштат, место, давшее свое название ранним этапам центрально-европейского железного века, находится в Австрии, а экономическое значение в этот период оно приобрело благодаря соли, добывавшейся в его окрестностях и являвшейся важным предметом торговли. Он расположен в долине высоко в австрийских горах, добраться туда можно лишь по узким тропам, но спрос на соль в этот период был так велик, что труднодоступность места не была помехой для его процветания. Соль, которую добывали в Гальштате, спускали с гор, и она расходилась по обширной территории, так что Гальштат разбогател. Жили в нем специалисты, которые, несмотря на то, что им приходилось закупать все пищевые продукты у подножия гор, могли позволить себе предметы роскоши – бронзовые сосуды из Италии и скандинавский янтарь, – удовольствие, способное до некоторой степени возместить неудобства их суровой жизни в горах и сырости шахт.

Гальштат иллюстрирует значение торговли в этот период, но нам мало известно о том, что поставлялось из Дании в Центральную Европу в обмен на оружие и украшения, наводнявшие страну. Возможно, Дания уже тогда получала свой основной доход за счет экспорта молочных и сельскохозяйственных продуктов в области с менее плодородной почвой.

Но несмотря на наши немалые познания о богатой материальной культуре этого периода, они оказываются односторонними, когда речь идет о Дании бронзового века. Нам неизвестно, какие дома строили люди. Мы располагаем несколькими находками периода поздней бронзы, которые дают нам некоторые сведения о тогдашних поселениях, но, хотя такие реликвии, как керамические тигли и литейные формы из глины и мыльного камня, проливают кое-какой свет на хозяйственную жизнь этих людей, нам все же трудно представить себе повседневную жизнь земледельца. Однако это становится возможным в отношении последующего периода, и нет оснований полагать, что условия жизни могли претерпеть существенные изменения.

Пока что мы только слегка коснулись произведений искусства бронзового века, говоря о трундхольмской солярной колеснице. Впоследствии искусство развивается в двух материалах – бронзе и камне.

Современному глазу миниатюрные литые статуэтки из бронзы этого периода могут показаться наивными, но это оригинальные творения художников. Бегло взглянем на две группы литых статуэток. Первая, из Фордаля в Северной Ютландии, объединяет головы рогатых животных. Две головы, смотрящие в противоположные стороны, соединены маленькой птичкой, сидящей между ними. В этой группе присутствует и маленькая коленопреклоненная женская фигура, одетая только в юбку из веревок, с поднятой рукой, в которой некогда она, очевидно, что-то держала, глаза ее подчеркнуты золотой инкрустацией, на шее – ожерелье. Другая фигурка из той же композиции – извивающаяся змея с лошадиной головой и гривой. В основании всех статуэток имеются ушки, с помощью которых они, видимо, были прикреплены к деревянной или металлической подставке. Соблазнительно представить женщину как богиню со своей спутницей-змеей, в дар которой приносили ожерелья и волосы, заплетенные в косы.

Другая странная находка была сделана в XVIII в. в Гревенс Венге, около Нестведа в Южной Зеландии. В течение долгого времени эта находка и всякая информация о ней были утрачены, но недавно были найдены Два современных рисунка, позволившие выявить две из шести фигурок среди коллекций Национального музея. Первоначально эта группа состояла из трех женских фигурок с ожерельями на шеях, одетых в юбки из веревок и наклоненных назад, и двух коленопреклоненных фигурок мужчин в рогатых шлемах (сравнимых со шлемами из Бихё). В одной руке каждый из мужчин держал топор (принадлежащий к типу, известному по датскому археологическому материалу этого периода), другая лежала на животе. Шестой была статуэтка женщины в длинной юбке, одна ее рука была вытянута вперед, другая лежала на животе. Вся группа в целом выглядела как застывшая сцена из спектакля. Коленопреклоненные мужчины с топорами напоминают позднейшие лапландские изображения дохристианских богов Скандинавии; но подобные сравнения, перекрывающие столь длительные промежутки времени, опасны и ведут к ошибочным интерпретациям.

Художник того времени, работавший в камне, был не скульптором, а чертежником или графиком. Его работы можно видеть на отдельных камнях или валунах и, только на о. Борнхольм, – на скальных массивах. Эта резьба достаточно однообразна, самый обычный мотив – это простое отверстие или чашеобразное углубление в камне, но иногда встречаются колеса со спицами, отпечатки ступней и, реже, корабли. Изображения последних довольно просты и обычно состоят из двух параллельных изогнутых линий, соединенных короткими поперечными штрихами; иногда в безыскусной и схематичной манере изображается и команда. На камне иногда вырезаются человеческие фигуры, а другой мотив – это рука и над ней четыре линии.

Эта наскальная гравировка не может быть лишена смысла. На основании ближневосточных параллелей колесо трактуется как символ солнца. В Южной и Центральной Скандинавии известны более важные и разнообразные гравировки. Здесь рисунки неодинаковы – можно увидеть, например, битвы между всадниками и разные другие мотивы, включая большие и маленькие человеческие фигуры, стоящие плечом к плечу: иногда более крупные изображения отмечены огромной рукой. Можно различить повозки и пашущих волов, видны даже борозды на вспаханном поле. Эти резные произведения можно датировать отчасти с помощью оружия и топоров, которые встречаются на некоторых скалах, а отчасти по типам кораблей, известным по бритвам, периодом поздней бронзы.

В сцене пахоты половые признаки мужчины, направляющего плуг, подчеркнуты, и, в контексте акта пахоты, это следует пони-Мать как символ плодородия. Плодородие в Этот период, очевидно, рассматривалось как важная сила, проявлявшаяся в прорастании Зерна и размножении животных и человека. Связанные с плодородием верования можно распознать во многих находках этого периода; на крышке урны (датированной периодом поздней бронзы по изображению ожерелья, идущего вокруг крышки) находится панель, демонстрирующая мужчину и женщину с гипертрофированными половыми признаками под примитивным деревом. Чуть более поздняя находка представляет собой фаллическую фигурку мужчины, вырезанную из дерева и найденную в болоте в Бродденбьёрге, около Виборга в Северной Ютландии. Она была обнаружена в куче камней вместе с простой керамикой, относящейся к началу железного века. Аналогичная статуэтка, на этот раз женщины, была извлечена из другого болота в Северной Ютландии. Особый интерес, уделяемый половым органам бродденбьёргской статуэтки, здесь еще больше усиливается – за счет темного вещества (возможно, смолы), нанесенного на ее живот.

За подобными фигурками и изображениями мы можем разглядеть обычное для людей конца бронзового и начала железного века отношение к плодородию растений и живых существ, представляемых, очевидно, их богами.

ОГЛАВЛЕНИЕ