О. КЛИНДТ-ЙЕНСЕН. ДАНИЯ ДО ВИКИНГОВ

Глава VI. Римский железный век

В первые несколько веков нашей эры у Дании были прочные связи с Римской империей и ее новыми провинциями к западу от Рейна и к югу от Дуная. Коренное население этих новых провинций было, главным образом, кельтским; но с приходом римлян ремесленники и купцы отправились в новые владения одновременно с солдатами и администраторами. Было организовано и скоро достигло процветания производство, росли размеры и значение городов, а присутствие крупных военных контингентов открывало возможности для усиленной торговли.

В течение последних лет правления Августа экспансионистская политика Римской империи, вскормленная на завоеваниях Цезаря и Августа, подошла к концу. Без сомнения, римляне намеревались устранить угрозу со стороны германских народов с помощью Дальнейших завоеваний, но сокрушительное поражение армии Вара от херусков Арминия в Тевтобургском лесу помешало этим Планам.

Август не стремился к возобновлению этого конфликта и с помощью соглашений с различными германскими племенами дипломатично достиг мира. Он разумно полагал, что разрозненные племена не смогут организовать широкомасштабного союза против Римской империи, поскольку они слишком поглощены своими мелкими войнами и раздорами. Его предположение оказалось верным, и в течение двух сотен лет между римлянами и германцами почти не возникало заметных трений. Только в середине III в. н. э. приграничные территории восстали, и римлянам пришлось отказаться от своих самых удаленных владений.

Политические и культурные разделения этой эпохи позволяют для удобства расчленить римский период на две фазы: первую – до 200 г. н. э., вторую – с 200 по 400 г. н. э. Обратимся к первой фазе.

Одним из германских племен, с которыми римляне установили контакты, были богемские маркоманы, которые лишь недавно прибыли в эту страну и завоевали ее. Б то время как большинство кельтов покинули эти места, какое-то количество осталось и, под влиянием купцов и ремесленников из сопредельных областей, вскоре достигло культурного господства в Богемии. Кельтские мастера работали на маркоманов, и два этих культурных влияния породили некоторые новые типы предметов, которым суждено было приобрести значимость в течение римского железного века. Например, брошь с плоской дутой, развившаяся в этом регионе, с германской территории проникла и в Скандинавию. Известный как "глазчатый", ажурный узор на дуге у некоторых типов этих брошей имитирует кельтскую брошь типа Аучисса, в то время как пластинку на застежке других типов украшает ажурный узор в виде углов, являющийся романо-кельтской особенностью. О кельтских мастерстве и вкусе свидетельствуют и другие характерные предметы – пряжки и наконечники рогов для питья. Прототипы последних, по которым изготавливались литейные формы, вытачивались на токарном станке.

Богемия стала центром торговли и культуры. Реки Висла, Одер, Эльба, Везер, Некар и Липпе служили главными торговыми путями на юг, и самое большое значение для датских купцов имела Эльба, которая впадает в море к югу от полуострова Ютландия. Связи эти стремительно развивались. Германские народы и скандинавы охотно ввозили продукты из Римской империи; например, они пристрастились к вину и, по-видимому, использовали римские монеты. Римляне, со своей стороны, с радостью приобретали северные товары; например, нам известно, что одним из них был балтийский янтарь. Римский всадник, посетивший побережье Балтики в I в., чтобы купить большое количество янтаря для важного празднества, рассказывает о рынках, где люди собираются для торговли и обмена.

Огромное количество римских товаров, ввозимых в Данию, включая металлические предметы, которые обнаруживаются в захоронениях этого периода, можно было приобрести только в обмен на значительный объем экспорта. Янтарь и рабы, которых продавали на юг, едва ли могли являться единственным объектом вывоза. Кажется вероятным, что в течение римского периода вывозилась, главным образом, молочная и сельскохозяйственная продукция (на которую до сего дня приходится столь большая доля экспорта Дании) в виде живых животных, кож и зерна. Проблемы транспортировки в этот период представляли не большую сложность, чем в Средние века, когда скот, птицу и лошадей гнали на юг по ютландским дорогам. За корову ее владелец выручал достаточно хорошие деньги, чтобы вознаградить себя за трудности путешествия. Лодки с грузом продуктов и товаров пересекали Балтику и достигали берегов Северного моря.

Это относится к большинству привозных предметов, найденных в датских могилах римского железного века; но некоторые из них совершенно необычны и могли попасть в Данию разными путями. Из одной могилы, найденной в Хобю, на острове Лолланн, были извлечены две серебряные чаши, изготовленные греком Хейрисофом, которые отличаются высочайшим качеством; они не посрамили бы стола императора или сенатора. Прочие германские сокровища – например, находка из Хильдесхайма – по качеству уступают чашам из могилы в Хобю.

Другие датские захоронения содержат исключительно роскошные предметы, вроде сосудов из цветного стекла и бронзы. Такие предметы нельзя трактовать как простые товары; кажется вероятным, что они попали в Данию либо в результате ограбления, либо в качестве дара влиятельным вождям от римских сановников. Имя владельца чаш из Хобю, Силий, выгравировано на их основаниях вместе с именем художника (Хейрисоф) и информацией о ее массе. Мы знаем, что в Майнце в этот период жил влиятельный римлянин по имени Силий, и, возможно, в Дании оказался его красивый комплект чаш; однако можно предположить, что он расстался с подобным сокровищем не по своей воле.

Из могилы в Хобю были извлечены и Другие предметы: плоский поднос, несколько бронзовых сосудов, небольшая кастрюля с длинной ручкой, тарелка и ковш. Сцены, изображенные на чашах из Хобю, взяты из произведений Гомера. На одной чаше Приам умоляет Ахилла отдать ему тело его сына, а на другой Одиссей принимает лук Геракла из рук старого Филоктета. Кувшин изящно декорирован изображениями Купидона, натягивающего свой лук, а на тарелке мы видим Венеру, окруженную Купидонами. На кастрюле имеется клеймо мастера, Кн. Требеллия Романа из Капуи.

Из Капуи происходят многие римские сосуды, найденные в Дании, и их присутствие красноречиво. В Дании известно несколько римских сервизов для питья – лучший образец был найден в Хобю, – свидетельствующих о наличии там утонченного общества, что не очень-то согласуется с нашим традиционным взглядом на манеры древних германцев. Мы можем изучить употребление этих комплектов посуды для питья, состоящих из кувшина, двух чаш, тарелки и ковша, по настенной росписи и другим источникам того времени. Кастрюля, найденная в могиле в Хобю, возможно, использовалась для подогрева пищи или вина.

Примечательно, что в германских могилах, содержащих римские стеклянные или серебряные чаши и кубки, присутствуют также рога для питья. Это означает, что присутствие в местном обществе того, что можно назвать "фешенебельным кругом", не упраздняло традиционных обычаев, связанных с питьем. На самом деле, можно задаться вопросом: а вообще употреблялись ли когда-нибудь более изысканные чаши? Скорее всего, ими пользовались лишь в особых случаях; по-видимому, эти случаи и впрямь были весьма редкими, и тогда их по римскому обычаю наполняли винами с юга. Тот факт, что подобные предметы помещались в могилы, указывает на то, какое значение им придавалось. В одном из захоронений Йеллинге на острове Лолланн археологам встретился весьма трогательный пример того, как высоко ценились такие привозные предметы. Умершая женщина легла в могилу, держа перед лицом римское сито, как будто оно было одним из самых драгоценных ее сокровищ, с которым она не желала разлучаться и после смерти. Черпак, относившийся к ситу, был уложен в бронзовый кубок, в котором, как показали лабораторные исследования, находилось нечто вроде пива. Эта женщина была похоронена с богатым набором погребальной утвари, золотым кольцом, серебряными булавками с золотыми филигранными головками, граненым стеклянным сосудом, двумя рогами для питья и маленькой коробочкой с замком. Но, судя по ее деформированной ноге, жизнь у нее, несмотря на богатство, была не слишком легкой. Два рога, принадлежавшие одному и тому же животному, найденные в болоте в Южной Ютландии, еще раз рассказывают нам об обычаях этого периода, связанных с питьем, поскольку в один из них некогда был налит мед, а в другой – пиво. Ясно, что эти различные и возбуждающие напитки

требовали отдельных сосудов, и этим может объясняться то, что рога, как и римские чаши, почти всегда встречаются парами. Тацит достаточно уныло описывает германское пиво или похожий на сидр напиток как незаконнорожденную разновидность вина, на римский вкус до крайности неприятную. После тщательного химического анализа ученые приготовили напиток, аналогичный тому, который был помещен в могилу в Йеллинге, и, надо заметить, что мы можем только согласиться с заключением Тацита.

Накладные наконечники рогов для питья из парного захоронения в Доллерупе, Восточная Ютландия, представляют особый интерес. Они оформлены как головы быков с изящно изогнутыми рогами и стилизованными очертаниями, принадлежащие к тому типу, который был очень популярен в тогдашней Дании. Кроме того, доллерупская могила содержала в себе две серебряные чаши, возможно, изготовленные в северных римских провинциях, и ряд красивых бронзовых сосудов – чуть более поздних, чем найденные в Хобю, и несколько уступающих им по качеству. Эти бронзовые изделия отражают постепенное падение римского вкуса в результате роста экспортной торговли и порожденного ею массового производства, необходимого, чтобы обеспечить ее товарами. Очевидно, что могилы, подобные памятникам в Доллерупе, Йеллинге и Хобю, принадлежат богатому высшему классу, поскольку и привозные предметы и изделия местного производства производят впечатление значительного благосостояния. Следует отметить, что тела в этих богатых захоронениях не были кремированы, и, действительно, в течение этого периода снова обрела популярность практика ингумации. Присутствие захоронений с кремацией и ингумацией на территории одного и того же кладбища указывает на то, что эти две практики не отражают религиозного или ритуального антагонизма. Но должна быть какая-то причина для быстрого распространения практики ингумации вскоре после Рождества Христова; римским влиянием этого объяснить нельзя, поскольку в Италии по-прежнему практиковалась кремация. Более правдоподобным выглядит то, что этот обряд обусловлен контактами с кельтами; поскольку, хотя они и другие иммигранты с Востока перенимали местные обычаи, связанные с кремацией, в Центральной Германии уже в доримский период можно видеть ряд захоронений с ингумацией, порожденных, предположительно, кельтским влиянием.

Какой бы ни была причина этой перемены, новый обряд очень помог археологам, поскольку тела хоронились в полном облачении, вместе с украшениями, драгоценностями и оружием. Интересно отметить положение этих украшений относительно тела; в бесчисленных женских захоронениях находят по броши на каждом плече, что дает некоторый намек на господствовавшие в то время модели одежды. Когда броши этого же типа встречаются в могилах I в. до н. э., то они не могут поведать ничего подобного, поскольку в них были захоронены кремированные тела. Мы можем больше узнать о том, как носили эти парные броши, изучая археологические отчеты из кельто-римских провинций. Например, известно, что в Паннонии, в то время как мужчины переняли римское одеяние, женщины продолжали носить традиционную одежду кельтов. На надгробиях этой области мы видим мужчину, одетого как утонченный римлянин, а рядом его жену в одежде предков; вероятно, ее наряд можно сравнить с современными народными костюмами европейских стран. Она носила длинное платье, застегнутое на плечах брошами, и, судя по остаткам, найденным во многих могилах, очевидно, что в I в. до н. э., эти кельтские платья были заимствованы германскими народами.

Другой особенностью могил с ингумацией является набор керамических сосудов, которые помещались туда вместе с умершим. Обычай убирать могилы подобным образом обычен для Восточной Ютландии, где найдено множество одинаково укомплектованных захоронений, да и другим областям Дании он не чужд. Этот типичный набор керамической посуды время от времени встречается и в могилах с кремацией, но их назначение становится куда более понятным по аналогии с ингумациями. Эти сосуды всегда находят в определенном порядке, и разумно предположить, что именно в таком порядке они ставились на стол во время трапезы. На большой тарелке в ногах усопшего находился маленький сосуд; рядом с его головой стояли еще несколько: небольшая ваза, кубок с ручкой, еще один на подставке (с небольшой чашей внутри) и сосуд большего размера. Представляется вероятным, что в этот сервиз входили еще деревянные подносы для хлеба и мяса, поскольку керамические емкости, наверное, использовались только для жидкостей. В том же наборе утвари часто находят ножи, и можно допустить в нем наличие деревянной или роговой ложки того типа, который известен нам только по раскопкам поселений.

Другой набор, найденный на о. Борнхольм, продемонстрировал высокое качество керамической посуды этого периода и то значение, которое придавалось гончарному ремеслу. Здесь были обнаружены большой сосуд, кувшин, чаша с ручкой и изящно закругленная рифленая чаша, сделанные из превосходной темной глины высочайшего технического качества.

Мы уже рассматривали возможные верования людей доримского железного века относительно жизни после смерти, и эти захоронения с их богатым убранством подразумевают аналогичную традицию. Необходимо предположить, что, по представлениям людей этого времени, мертвые нуждаются в пище, пока не достигнут своего последнего пристанища. Народная культура Скандинавии всегда настойчиво твердила о том, что покойник способен участвовать в своем собственном погребальном пире. В более современный период мы находим в Южной Швеции примеры того, как перед похоронами пищу и питье с погребальной тризны, вместе с ножами, кладут в гроб. Таким образом, мы получаем подтверждение нашего понимания погребальных обычаев железного века, когда видим их следы, сохранившиеся до наших дней в традиционных слоях скандинавских обществ.

Но не только пищу и питье помещали в могилу, чтобы обеспечить человеку благополучное отбытие в потусторонний мир; в них находят также инструменты и оружие. Кузнец, например, отправлялся в это путешествие со своими профессиональными орудиями. Из оружия в этих могилах обычно встречаются мечи, либо обоюдоострые, либо однолезвийные (причем первые копируют римские образцы), копья и щиты, оснащенные железными умбонами, призванными принять на себя удар. Даже бедняков хоронили с копьем.

Многочисленные поселения этого периода дают нам сведения о жизни их обитателей. Но этот материал – главным образом такой же, как и в предшествующий период, – мы рассмотрим в конце этой главы.

В течение этого периода датские археологи снова оказываются в долгу перед находками, подаренными им болотами. Наиболее часто в них встречается оружие, что, по-видимому, отражает беспокойное настроение, охватившее в это время все окраины Римской империи.

К концу I в. н. э. римляне выстроили надежную оборонительную линию чуть к северу от верховий Рейна и Дуная. Эта линия включала в себя ряд крепостей, перед которыми от Рейна, у Кобленца, до Майна, около Франкфурта, и в другую сторону до Дуная, возле Регенсбурга, тянулся непрерывный палисад. На равных расстояниях вдоль этого палисада стояли смотровые вышки. Эта фортификационная система была рассчитана не на то, чтобы предупредить фронтальную атаку германских племен, а, скорее, на то, чтобы ослабить подобный натиск и отрезать путь к отступлению любому грабительскому племени, которое попробует вернуться домой с добычей.

В течение III в. н. э. враги неоднократно преодолевали эту оборонительную линию, а в 260 г. от нее пришлось полностью отказаться, и тогда римляне отошли на другой берег Дуная и удерживали там свои позиции до тех пор, пока в конце IV в. не произошел прорыв тевтонов и гуннов.

Великолепные болотные трофеи, особенно из Торсбьёрга, Вимозе, Нюдама и Иллерупа, содержат огромное количество римского материала. Предметы вроде длинных мечей и декорированных дисков, прикрепленных к погону, а также несколько образцов более изысканного оружия, шлемов и принадлежностей к ним, указывают на очень тесные связи с римскими приграничными территориями. Имеется два возможных объяснения их присутствия в датских болотах: или они были добыты в набегах на пограничные территории, или представляли собой снаряжение, купленное германским наемником, служившим в римской армии. Известно, что германские воины во множестве использовались римлянами в качестве союзного войска и размещались на аванпостах, в то время как регулярные солдаты стояли у них в тылу в легионных крепостях.

Как раз в этих союзных войсках и могли служить владельцы найденных в болотах предметов. Сравнив материал, найденный, например, в Вимозе, со снаряжением из пограничных крепостей, мы можем заметить, что скандинавские предметы должны были принадлежать партизану, а не регулярному солдату, защищающему крупный постоянный форт. Дан не был заинтересован в типичных видах оружия, предназначенных для полномасштабной обороны, вроде баллисты или еще более сложного военного снаряжения; более всего он нуждался в длинном мече, оружии конного воина. Клинки этих мечей изготавливались из закаленной стали на больших заводах. Они были кельтскими по стилю, что вовсе не удивительно, учитывая то, что многие римские кузнецы были кельтами. Германские и скандинавские племена восприняли это оружие – не просто эффективное, а ставшее необходимостью – в позднеримский период. В более раннюю эпоху варварам приходилось иметь дело с римским легионером, вооруженным коротким рубящим мечом, но позже они столкнулись с наемником, пользовавшимся длинным кельтским мечом. И, чтобы выжить, они последовали его примеру. Германские племена восприняли и римскую традицию использования ножен, которые привешивались к идущему через плечо ремню с помощью вертикальной петли.

Хотя общение дана с римским миром часто сводилось к вооруженному конфликту, между ними иногда возникали и другие отношения. Бронзовые и стеклянные сосуды свидетельствуют о каких-то мирных контактах, а некоторые произведения искусства из датских могил указывают на связи с романо-кельтским миром. Более того, скандинавский рунический алфавит представляет собой самостоятельную транскрипцию римского алфавита германскими племенами.

Снова обращаясь к свидетельствам датских могил, рассмотрим ряд хорошо укомплектованных памятников, найденных в Зеландии, которые, должно быть, стали местом упокоения зажиточных землевладельцев. Помимо богатого ассортимента изделий местного производства они содержат несколько римских бронзовых и стеклянных сосудов и ряд серебряных чаш (которые всегда встречаются парами). Последние по форме напоминают наградной кубок и состоят из полусферической чаши с тонкими рельефными стенками, поставленной на высокую ножку. Под ободком находится позолоченная кайма, с орнаментом из животных, человеческих фигур, масок, розеток и пр., выполненным в технике барельефа. Их декор напоминает о романо-кельтских рельефах – например, один из странных рельефов из болота в Торсбьёрге изображает бегущих оленей с согнутыми вовнутрь ногами, что характерно и для звериного орнамента чаш. Та же техника присуща и нескольким декорированным дискам. Ремесленники, изготовившие эти чаши, явно обучались в русле романо-кельтской традиции и вполне могли прийти из северных провинций Римской империи на о. Зеландия, где им, возможно, были предоставлены лучшие условия для работы, чем в тесных кварталах среднего римского города.

Эти бронзовые и стеклянные сосуды и эмалевые орнаменты данного периода говорят о том, что в ремесленном мастерстве провинции успешно соперничали с Италией. Большая часть привозных предметов, найденных в датских могилах этого времени, представляла собой продукцию массового производства из Галлии и сопредельных территорий. По мере своей романизации кельты научились пользоваться римскими художественными приемами, однако сохранили верность звериному орнаменту с его странными, витыми, абстрактными формами ярких цветов, которые были восприняты германскими племенами, чей орнаментальный репертуар испытал влияние кельтских образцов.

Однако не весь импорт и не все влияния приходили с Запада. Дания вступила в контакт и с Юго-Востоком. Находка из Брангструпа, о. Фюн, представляет собой лишь один из многих кладов, содержащих золотые украшения, вроде виноградных листьев и человеческих фигур из золотой фольги; он включал и диск, декорированный филигранью. Хотя некоторые из этих предметов имеют прямые аналогии в Венгрии, один из листьев демонстрирует местное влияние: на нем традиционную жилку заменяет мотив в виде птичьей головы, который встречается на золотых кольцах и обкладке ножен местного производства. Следовательно, этот лист можно рассматривать как скандинавскую копию иностранного оригинала. Ту же птичью голову можно видеть и на скандинавских копиях романо-кельтских обкладок ножен, первоначально лишенных украшений. В последующий период мы проследим дальнейшее развитие этого пристрастия к звериному орнаменту.

Новые подтверждения наличия юго-восточного влияния предоставляют предметы из нескольких богато убранных могил в Орслёве, о. Фюн, где были найдены львиные маски из гравированного золота, к которым прикреплены цепочки и подвески, отделанные красными полудрагоценными камнями. Эти подвесные украшения, должно быть, тихо позвякивали при легчайшем дуновении ветра и при малейшем движении. Массивные броши, декорированные в том же стиле красными камнями на золотом фоне, представляют разительный контраст со сдержанной модой предыдущего периода. Новому веянию следовали и богатые римские дамы, и их скандинавские товарки, и можно представить себе ту зависть, которую испытывали те, кто не мог позволить себе этих ярких сверкающих драгоценностей.

Эта страсть к броскому и красочному присутствовала уже в кельтском вкусе, но соответствующая мода получила импульс с Востока. Этот новый стиль декора полудрагоценными камнями пришел в Европу через Дунай и Южную Россию или же через Римскую империю.

Большинство украшений из памятника в Орслёве и многие из брангструпского клада происходят из Дунайского региона и попали в Данию через Центральную Европу.

Помимо изготовления украшений большие достижения имели место и в других областях. Лодки этого периода стали больше и приобрели клинкерную обшивку из частично перекрывающих друг друга досок; стали появляться многие специализированные инструменты; совершенствовалась технология ткачества. Несмотря на то, что в этот период у нас больше возможностей для изучения фактов, связанных со строительством, одеждой и хозяйством, существенных изменений в этих областях не произошло. Обратимся, прежде всего, к новым особенностям материальной культуры этого периода.

По находкам из болота, расположенного на торфянике в Нюдаме, можно сделать вывод о том, что в течение этого периода получила серьезное развитие технология кораблестроения. В этом болоте в середине XIX века было найдено несколько крупных ладей вместе с большим количеством оружия и украшений. Одна из них сохранилась достаточно хорошо, чтобы выдержать перевозку, и ее до сего дня можно видеть в музее замка Готторп в Шлезвиге. В длину это судно достигает порядка 70 футов и имеет осадку примерно в 4 фута. В его конструкции задействовано одиннадцать массивных досок одна из них служит килем, а остальные – поясами обшивки, по пять с каждого борта; планшир сделан из двух соединенных частей. Судно двигалось с помощью весел, и количество уключин – по пятнадцать на каждой стороне – указывает на то, что его команда состояла, по крайней мере, из тридцати одного человека. Мачта и паруса отсутствовали, поскольку парусные суда появились в северных водах только в начале эпохи викингов. Рулем этому судну служило массивное весло, опускавшееся с кормы по правому борту, – эту особенность мы уже наблюдали на примере ладьи из Хьёртспринга. Но конструкция этого судна является большим шагом вперед по сравнению с его предшественником, отчасти благодаря увеличению поставок железа. Прочные борта, образованные клинкерной обшивкой, скреплялись железными гвоздями, а довольно непрактичные двойные штевни уступили место приподнятым форштевням. То, что ладья передвигалась с помощью парных весел на уключинах, а не весел для каноэ, сберегало силы команды. Судно было высоким, но весьма прочным, и, вероятно, было в состоянии выдержать напор многих морей, кроме, конечно, самых бурных. Тем не менее, в отличие от позднейших кораблей викингов, оно было еще недостаточно прочным, чтобы пересечь океан.

Самым ходовым плотницким инструментом по-прежнему оставался топор, и он с успехом применялся в таких работах, для которых сегодня потребовались бы два-три инструмента. Хотя в этот период появился рубанок, он, вероятно, предназначался для более тонких работ – например, для шлифовки круглых древков копий и стрел. Болота подарили нам образцы такого деревянного оружия, а также луки, сделанные из одного куска дерева, и колчаны для стрел.

В болотах обнаружена и одежда. Одеяние мужчины состояло из куртки с длинными рукавами и брюк с дополнительными деталями, служившими носками. Женщины носили длинные платья из тканей различного переплетения, но от них в болотах сохранились только фрагменты. В частности, одежда, найденная в Торсбьёрге, свидетельствует о высоком качестве тканей того периода – их переплетение создавало изящные узоры.

Раскопки ряда поселений дали нам большой объем сведений о земельном хозяйстве и его экономике в этот период. Самой обычной находкой являются фундаменты домов, а иногда археологу выпадает удача обнаружить несколько домов, построенных один над другим. Больше всего свидетельств, относящихся к этому периоду, дали нам Ютландия, Фюн и Борнхольм, хотя ряд образцов известен и на о. Зеландия. Строительные практики основываются, главным образом, на традициях доримского железного века, и только на о. Фюн мы встречаемся с другим типом домов, который, между прочим, использовался в этом регионе до самого последнего времени. Дом на о. Фюн имеет в плане прямоугольник с центральным рядом столбов, поддерживавших главную балку кровли. Обычно же крыша строения в этот период опиралась на двойной ряд столбов, соединенных друг с другом и усиленных связующими перекладинами. Раскопки в Дальсхёй на Борнхольме, во Фьянде, Западная Ютландия, и в Гиндерупе, Северная Ютландия, дали особенно важные сведения о конструкции домов той эпохи. Так, в Гиндерупе один из домов, очевидно, сгорел, и обугленные остатки крыши упали на землю. Покрытие кровли опиралось на стропила толщиной от 1,5 до 3 дюймов. К этим стропилам был привязан слой соломы, а поверх нее были уложены два пласта поросшего вереском торфа, изнанка к изнанке, так что поверхность с вереском была обращена наружу. Хотя крыша этого дома была покрыта дерном, возможно, что другие дома имели более легкую соломенную кровлю.

Один из домов в Гиндерупе жителям пришлось покинуть в такой спешке, что несколько животных им не удалось вывести из огня, и они сгорели заживо. Этот дом достигал примерно 38 футов в длину и 14 в ширину, стены имели защитное торфяное покрытие, возможно, достигавшее крыши, в то время как внутренняя сторона была обшита деревом (ср. тип, упоминавшийся в связи с домом римского железного века в Тофтинге). Западная часть дома имела глиняный пол, а около квадратного декорированного очага был найден жернов ручной мельницы, обугленная деревянная ложка и глиняные сосуды с обгоревшим зерном. В восточной части дома присутствовали следы нескольких отделений, или стойл, а кости свидетельствовали о том, что это было помещение для животных. Здесь были найдены останки четырех овец, свиньи и коровы, а остальные животные, предположительно, были спасены до того, как пламя охватило всю постройку.

Важным поселением был Фьянд, и ниже Мы рассмотрим его. Стены одного из домов этого памятника были построены из ряда вертикальных кольев, остальные строения представляли собой мазанки. Особенный интерес представляет найденная в этом поселении обугленная дверь, сделанная из двух дубовых досок, каждая примерно в фут шириной, соединенных между собой с помощью двух расположенных встречно деревянных дуг, вставленных в пазы досок. Высота этой двери, которая подвешивалась на стержнях, составляла всего 4 фута, и это кое-что говорит о высоте стен.

Как выяснилось, дом С поселения в Дальсхёй содержал необычайно большое количество предметов. Этот дом был построен в плодородном районе, резко отличавшемся от бедных песчаных земель Ютландии, и он в состоянии дать нам важные сведения об аграрном хозяйстве этого периода. И если памятники Ютландии предоставили ученым лишь немного зерна, то найденное здесь огромное количество обугленного ячменя и овса превосходного качества говорит о плодородии почвы вокруг поселения в Дальсхёй.

Прямоугольный план дома можно восстановить по обожженной докрасна глине стеновой обмазки; в восточной части дома находилась небольшая комната с гравийным полом, где, по всей вероятности, содержались животные, а рядом с этой комнатой рас полагался высокий глиняный очаг с бордюром из камней, препятствовавшим распространению огня. На полу лежали железные ножи, блоки веретен, ткацкие гири и броши, очевидно, приколотые к платьям, которые были развешаны на колышках по стенам. Были также найдены следы полукруглой хлебной печи, и, хотя в течение последних лет использования этого дома она бездействовала, это, все же, некоторый признак существования в тот период хлебопечения.

Углубления, оставленные в земле, показали, что крыша опиралась на двойной ряд столбов, расставленных парами и соединявшихся с более тонкими стойками стен. Основные стеновые опоры были скреплены между собой вдоль гребня стены горизонтальными перекладинами, а также связаны с внутренними рядами столбов, в свою очередь, соединенными друг с другом. Между ними находились второстепенные вертикальные стойки, скрепленные плетнем и штукатуркой, часть которой была обожжена во время пожара, и сохранившийся на ней сложный узор плетня выявляет конструкцию стен.

По-видимому, у торцевой стены кровля была наклонной, поскольку внутренние столбы, несущие основную тяжесть крыши, чуть-чуть не доходят до задней стенки. Если бы торцевая стена по высоте доходила до самых балок кровли, следовало бы ожидать, Что массивные столбы будут включены в Конструкцию этой стены, однако здесь ничего подобного не наблюдается, несмотря на то, что стена построена прочно.

Обугленное зерно и множество костей животных, найденных на этом памятнике, подтверждают предположение о том, что это было зажиточное хозяйство. Усадьба располагалась в центре своих плодородных полей, небольшой уклон обеспечивал им естественный дренаж, и вода стекала по склону, не задерживаясь на болотистых участках.

Самым обычным домашним животным была корова, причем скот, вероятно, использовался не только для получения молока, но и для вспашки. Если же еще учесть мясо, кожу и рог, которые они давали при убое, то можно считать их весьма выгодным капиталовложением. Овцы, дававшие шерсть и мясо, также были очень распространены, как и свиньи, которые содержались в лесу и были несколько мельче обычных животных современных пород. На ферме могла присутствовать и парочка дойных коз, а иногда и лошадь для верховой езды.

Анализ обугленного зерна с этого памятника показывает, что оно было практически свободно от сорняков, а тот факт, что зерно разных видов находилось в разных кучах, указывает на то, что разные сорта выращивались раздельно. Большинство полей было засеяно ячменем, но выращивался и эммер. Колосья злаков срезались высоко по стеблю, что, возможно, и объясняет редкость сорной травы в раскопанных образцах. Но немногочисленные следы сорняков все же дают нам некоторое представление о состоянии земли. Ханс Хельбек, исследовавший это зерно и другие семена, сообщает, что, вероятнее всего, поля были дренированы неравномерно, так что отдельные участки оказывались достаточно влажными, а другие более сухими. Следовательно, злаки занимали неправильные участки, но они были здоровыми и давали достаточный урожай, чтобы пережить зиму.

Но на песчаных полях Ютландии жизнь земледельца представляла собой совсем другую картину. Здесь зерно было плохого качества, и, чтобы восполнить его нехватку, приходилось примешивать к культурному зерну дикие семена. В поселениях, расположенных вблизи озер и рек, важным дополнением к сельскому хозяйству было рыболовство. Сочетание земледелия и рыболовства отражают и грузила для сетей, найденные на земледельческом памятнике во Фьянде.

В Ютландии мы располагаем множеством следов полей этого периода, но приусадебные участки, относящиеся к домам Фьянда, представляют особый интерес, поскольку здесь их межи оказались покрыты наносным песком, а ограждающие их валы, видимо, во Многом сохранили свой первоначальный характер. Эти валы, совсем низкие, отделяли Небольшие поля, площадью от четверти до трех четвертей акра. По откосам холмов и на Наклонных участках из-за эрозии верхнего слоя почвы и своеобразных подпорных стенок, образованных валами, местность имеет вид характерных террас.

Во Фьянде следы работы арда можно видеть как темные полосы, идущие крест-накрест по поверхности полей параллельно межам.

Однако качество почвы было не единственной чертой, отличавшей поселения Ютландии от таких же памятников на Борнхольме. Очевидно, что отдельные поселения Ютландии отличает весь их характер, поскольку там были обнаружены несколько ферм, сгруппированных во что-то вроде деревни. Это можно наблюдать в Эстербёлле в Северной Ютландии, где дома, окруженные полями, образуют параллельные ряды. Но хотя эти сельские дома были расположены близко друг к другу, факт разграничения полей, видимо, говорит о том, что они были не коллективным владением, а частной собственностью. Предположительно, в таком поселении бытовало чувство общей безопасности, поскольку соседи могли помочь друг другу в трудную минуту.

С другой стороны, на Борнхольме фермы не встречаются подобными группами; правда, остров сохраняет эту особенность до сегодняшнего дня – там нет деревень, В восточной части острова распределение древних памятников повторяется расположением современных ферм. Свободного пространства там хватало лишь для полей и лесов, отделявших одно хозяйство от другого (первобытные леса были вырублены задолго до этого). Едва ли основанием для подобной разбросанности домов могла быть бедность земли, поскольку почва здесь необычайно плодородна; скорее это могло быть стремлением к уединению.

ОГЛАВЛЕНИЕ