С. Д. КОВАЛЕВСКИЙ. ОБРАЗОВАНИЕ КЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА
И ГОСУДАРСТВА В ШВЕЦИИ

Глава 3. Разложение остатков общинно-родовых отношений в Швеции

В предыдущей главе было показано, что в эпоху викингов общественные отношения в Швеции находились еще на последней стадии родового строя. Цель данной главы – попытаться проследить процесс разложения остатков общинно-родовых отношений в Швеции.

Как уже говорилось во введении, С. Пекарчик считает, что еще в VI-VIII вв. в Швеции произошло полное и окончательное разложение родового общества, и возникла частная собственность на землю (1). Ограничения права отчуждения земли, известные из шведских областных законов XIII-XIV вв., он считает не пережитком родовых отношений, а вторичным явлением, "ренессансом родового строя" (2), Однако нельзя согласиться не только с этим выводом С. Пекарчика, но и с его методом исследования проблемы. Он исследует лишь большую семью (главным образом с точки зрения неделимости ее земельной собственности) и взаимные права родственников на земельную собственность, но совершенно не исследует сам род и его общественные функции. Между тем род нельзя отождествлять с большой семьей и взаимные права и обязанности его членов не ограничивались землевладением. Для решения вопроса о том, разлагались или "возрождались" родовые отношения в Швеции в изучаемый период, необходимо проанализировать данные областных законов о роде и его функциях.

В последние годы среди советских этнографов развернулась дискуссия по вопросу о сущности рода. В ходе ее выяснилось, что нет единства взглядов по вопросу об историческом соотношении рода и семьи, рода и общины. Пет единства и во взглядах на сущность самого понятия "род". В большинстве работ, в которых затрагивается проблема рода, исследователи, пользуясь термином "род", не дают его определения. В тех же случаях, когда такие определения даются, они оказываются неидентичными (3).

Как известно, сущность рода впервые раскрыл Л. Г. Морган. С его концепцией о сущности рода согласился Маркс, и развил ее дальше Энгельс (4). Морган определил род как "совокупность кровных родственников, происходящих от одного общего предка, отличающихся особым родовым именем и связанных узами крови" (5). Он показал, что от других социальных институтов родоплеменного общества род отличает, прежде всего, обычай экзогамии, исключавший возможность браков внутри рода. Следовательно, муж и жена неизбежно принадлежали к двум различным родам. Поэтому, как подчеркивали Морган и Энгельс, род не мог состоять из семей (6). Анализируя родовую организацию в ее двух исторических формах – материнской (ирокезский род) и отцовской (греческий и римский роды), Морган установил, что члены рода имели определенные "права, привилегии и обязанности". Для ирокезского, греческого и римского родов можно выделить следующие идентичные права, привилегии и обязанности их членов: 1) взаимное право наследования в имуществе умерших родичей, 2) общие религиозные обряды, 3) владение общим кладбищем, 4) взаимная обязанность помощи, защиты и отмщения обид, 5) право усыновлять в род чужих. Члены греческого рода, кроме того, владели общей собственностью, а члены римского рода коллективно владели землей (7). Как и большинство советских историков и этнографов, мы считаем концепцию Моргана-Энгельса о сущности рода единственно научной и нисколько не устаревшей. Ниже попытаемся проследить разложение остатков родовых отношений в Швеции, исходя из этой концепции.

Шведские областные законы отражают родовые отношения на стадии их разложения. Причем разные областные законы отражают различные стадии этого процесса.

В шведских областных законах род обычно называется термином aett (et). Этимологически это слово связано с готским aihts – "собственность" (8). Реже для обозначения рода и родства употребляется термин kyn (kun, kön).

Наиболее древние родовые отношения отражает право Готланда – Гуталаг (9). Согласно Гуталагу, род (ett) состоял из ближайших родственников (scyldir menn), членов одной и той же ветви рода (quislar menu) и остальных членов рода (etar menn) (10). Гутский род был патриархальным агнатическим родом, т. е. в его состав входили только родственники по мужской линии в пределах четырех поколений (11). Кроме мужчин – родственников по отцу, в род входили их дочери, дочери их сыновей, их сестры и тетки по отцу, даже если эти женщины выходили замуж за мужчин из других родов (12). Но в род не входили ни родственники их бабок по матери, ни потомки их дочерей и внучек (13). Агнаты-родичи назывались niþiar (ед. ч. niþi), Слово niþiar означало родственников-мужчин и этимологически связано с латинским nepos (14). Гуталаг нигде не называет родственников по матери и не знает никакого термина для их обозначения, так как таковые вообще не считались родственниками. Рисуемый Гуталагом род, несомненно, – реликт первоначального германского патриархального рода. Из "Германии" Тацита видно, что у южных германцев уже в I в. н. э. родственные отношения были когнатическими. Родство у них уже считалось и по отцу и по матери, и родственники по матери получали наследство наряду с родственниками по отцу (15). Это фактически означало разложение патриархального рода; один и тот же человек одновременно принадлежал к двум разным родам, роду отца и роду матери. Когнатическое родство выступает и в варварских: правдах V-IX вв., и в норвежских и датских областных законах XII-XIII вв., и в континентальных шведских областных законах.

Членам гутского рода было присуще родовое самосознание. Из Гуталага видно, что по крайней мере в XIII в. существовали. писаные родословные каждого рода (etarmanna skra) (16).

Из Гуталага можно сделать вывод, что члены гутского рода имели следующие права и обязанности.

Все члены рода имели взаимное право наследования имущества, умерших родичей в порядке близости родства. Как и у остальных, германских племен, у гутов был третий основной порядок наследования: ближайшими наследниками умершего были его дети. Но дочь не получала наследства, если имелся сын: "Если у человека будет несколько сыновей и у всех будут дети, [a] у одного из них не будет сыновей, тогда пусть все (остальные сыновья и их потомки, – С. К.) в пределах четвертого поколения будут одинаково близки к наследству" (17). Здесь виден пережиток второго основного порядка наследования, при котором наследовали сообща все агнаты (18). Братья получали имущество (движимость и землю) за своих родных сестер, замужних и незамужних (19). Очевидно, братья были обязаны содержать сестер до замужества. Брат обязан был устраивать брак сестры. Если он не хотел этого делать, он обязан был дать ей одну восьмую своей земли на содержание. За ее землей должны были наблюдать ближайшие родичи и жители прихода, "дабы она не могла легкомысленным образом лишиться своей собственности" (20). Если отец при жизни выделял сына и у того не было сыновей, а были только дочери, они должны были оставаться под надзором деда "и ждать своего наследства" (21). После смерти деда, если у их отца были братья, они получали наследство своего отца. Если у их отца не было братьев, они делили наследство деда вместе со своими тетками по отцу, дочерями деда, "по числу голов" (22). Если у умершего не было сыновей, наследство получали дочери или дети (сыновья) дочерей, если у него не было дочерей – его сестры или дети сестер, если не было сестер – тетки по отцу или их дети, если не было и теток – то ближайший родич в пределах четырех поколений. Если такового не было, наследство оставалось "во дворе у родичей" (23). Если наследниками были мужчина и женщина, равной степени родства с умершим, наследовал мужчина (24). Жена не наследовала мужу, а муж жене. После смерти мужа жена получала из его наследства только свое приданое, "hogsl ok id" (25). После смерти жены ей наследовали ее сыновья, а если их не было, наследство после нее получали ее ближайшие родичи-агнаты, мужчины и женщины, в пределах четырех поколений (26). Если женщина имела детей от разных браков, все ее дети делили ее наследство поровну, причем сыновья получали долю наследства своих родных сестер (27).

Гутский род был верховным собственником всей земли, принадлежавшей сородичам. Земля вообще не могла отчуждаться за пределы рода: "Если ближайшие родичи не могут купить землю .у того, кто вынужден [ее] продать, тогда пусть [ее] купят люди из ветви рода или сородичи... Но земля никогда не может покупаться вне рода" (28). Согласно Гуталагу, землю можно было продать только в случае нужды. Это должны были проверить на тинге ближайшие родственники и сородичи вместе с прихожанами. Покупатель, купивший землю без такой проверки, терял свои деньги и должен был заплатить штраф: 12 марок родственникам продавшего, расторгнувшим куплю, и 12 марок ланду (29). Если кто-нибудь был вынужден продать землю "за пищу", он должен был постараться заложить ее, а не продавать (30). Закладывать землю следовало с той же проверкой, что и при продаже (31). Если землю покупали не ближайшие, а более дальние родственники, то продавший обязан был заплатить ближайшим родственникам, и мужчинам и женщинам, так называемый "afraþr", одну восьмую цены проданной земли (32). Под "ближайшими родственниками" разумелись родственники, не жившие в одном хозяйстве с продавшим землю. Им "afraþr" не уплачивали только в следующих случаях: когда земля отдавалась в уплату вергельда или штрафа за воровство или когда земля, дающая в виде арендной платы одну марку ежегодно (marclaigi), давалась в качестве приданого (haimfylgi) дочери (33). Тот, кто продавал всю свою отчину (sett feþrnj), лишался права наследования после братьев и родичей, и за него должен был платиться вергельд не гута (т. е. 10 марок серебром, а не три марки золотом, как за гута) (34). Но его сыновья, если они приобретали землю, приносившую арендную плату в три марки (þriggia marca laigi), были "в наследстве и в законе с родичами" (j lutum ос j lagum miþ njþium) (35).

Согласно дополнению к Гуталагу, гут, без нужды лишившийся земли, приносящей три марки арендной платы, должен был быть даже казнен, а его жена лишалась своего места на скамье в церкви и должна была во время богослужения стоять позади у столба (36). Если кто-нибудь владел не только родовой, но и приобретенной землей, его сородичи имели преимущественное право на ее покупку: "Если люди имеют землю, которая не принадлежит роду, гутскому или не гутскому, и они вынуждены [ее] продать, тогда пусть они продадут [ее] тем, кои должны [ее] наследовать, если они в состоянии [ее] купить" (37). Бездетный человек, ушедший в монастырь, мог сам распоряжаться своей землей, но не имел права ни; обменять, ни продать ее. После его смерти одну треть его земли, получал монастырь, а две трети его родичи. Если у него были дети, то он мог распоряжаться только своей "долей головы" (hafuþlutr) (38). Без согласия родичей мирянин мог подарить монастырю или церкви только 1/10 своей земли (39). Оба последние предписания возникли явно под прямым влиянием церкви.

Члены гутского рода обязаны были оказывать друг другу помощь и имели право мстить за своих сородичей. Гуталаг, как и все остальные шведские областные законы, допускал кровную месть. Мстить убийце сородича имели право "все, кои имеют право получить после него наследство" (40). Защищать убийцу обязаны были, его отец, сын, брат или ближайшие родичи (41). Согласно Гуталагу убийца мог предложить вергельд (vereld) за убитого его ближайшему родичу только спустя год после убийства. Лишь тогда принявший вергельд считался "неопозоренным человеком" (oskemdermader). Если родичи убитого отказывались принять вергельдг, убийца мог предлагать его еще дважды, каждый раз спустя год. Если вергельд не был принят и в третий раз, его получал "весь народ" и после этого родичи убитого уже не могли мстить убийце (42). Здесь закон стремится ограничить право на кровную месть тремя годами. Право на кровную месть и на вергельд передавалось по наследству (43). Родичи не были обязаны, но имели право выкупить своего сородича из плена или от судебного наказания (44).

В некоторых судебных делах родичи обязаны были выступать в качестве свидетелей и соприсяжников своего сородича. Родичи обязаны были наряду с соседями быть свидетелями в спорах о земле. Причем свидетелями могли быть родичи не ближе четвертой степени родства (45). В случае убийства беременной женщины клятву о том, что она была беременна, должны были давать ее ближайший родственник и 12 ее сородичей (46).

Гутский род был собственником земли, но не был хозяйственной ячейкой. Таковой была большая и малая семья. Ни один сын гута не мог выделиться от отца против его воли, если только отец не был признан слабоумным (oraþamaþr) или сам не женил его (47). В последнем случае отец должен был выделить сыну его "долю головы" движимого имущества. Но двор отца оставался неделимым. Из него отец должен был дать выделенному сыну участок земли в аренду или, если они владели несколькими дворами, дать один из них "под отчет" (48). Взрослые сыновья не могли после смерти отца отделиться от своих младших братьев до тех пор, пока те не достигали совершеннолетия, т. е. 15 лет (49). Если несколько братьев оставались жить в неразделенном дворе, имущество, приобретенное одним из них, становилось общим достоянием (50). Если один из них попадал в плен, остальные обязаны были выкупить его за счет общего имущества (51). Но если один из них совершал убийство, он сам должен был платить вергельд за убитого (52).

Право эстъётов, Эстъёталаг, отражает переходную стадию от агнатического к когнатическому счёту родства. В Эстъёталаге родственниками считаются не только родственники по отцу, но и родственники по матери. И те и другие называются niþiar и fraender. Первоначально слово fraender (53), вероятно, означало только родственников по матери (54). Родственники-агнаты, однако, еще имели большие права и обязанности по сравнению с родственниками-когнатами. При уплате или получении вергельда за убитого родственника агнаты должны были платить или получать, две трети, а когнаты одну треть причитавшейся родственникам части вергельда (55). Опекунами над женщинами и несовершеннолетними должны были быть ближайшие агнаты. Когнаты могли быть опекунами лишь в том случае, если агнаты признавались, "противниками" (viþerdelu maþer) опекаемых (56). Это показывает, что переход от агнатического к когнатическому счету родства произошел у эстъётов сравнительно недавно (57).

Членами эстъётского рода считались родственники до шестой, степени родства включительно со стороны отца и со стороны матери (58). Они имели следующие права, привилегии и обязанности: 1) взаимное право наследования имущества умерших родственников, 2) преимущественное право покупать или брать в залог землю у родственника, 3) взаимная обязанность помощи, защиты и отмщения обид, 4) право усыновления в род чужих, 5) право получать подарки от жениха за родственницу-невесту, 6) обязанность участвовать в разделах наследства между родственниками, 7) обязанность приглашать на свадьбу родственников.

По-видимому, эстъётский род имел также общее место погребения, "родовой курган" (aettaehögh). В Эстъёталаге упоминаются старинные деревни с курганами, основанные еще во времена язычества (gamall, högha byr ok heþnu byr) (59). Очевидно, это были родовые курганы. В разделе о церкви Смоландслага упоминается такой родовой курган (aetaehögh) (60).

В отличие от Гуталага, Эстъёталаг допускает к наследованию когнатов. Он содержит два порядка наследования, "старый" и "новый". Старый порядок наследования был следующим: 1) сын, 2) дочь (61), 3) отец, 4) мать, 5) брат, 6) сестра, 7) сын сына (62), 8) дочь сына и сын дочери, 9) отец матери и мать отца, 10) сын сестры и дочь брата, 11) брат матери и сестра отца. Сонаследники наследовали поровну (63). Мужчина имел преимущественное право на наследование перед женщиной, агнат – перед когнатом и прямой наследник – перед наследником по восходящей линии (64). Согласно старому порядку наследования, дочь наследовала только в том случае, если у умершего не было сына. Согласно новому порядку наследования, дочь наследовала вместе с сыном, но сын наследовал две, а дочь одну треть имущества (65). Из Эстъёталага видно, что право наследования дочери вместе с сыном возникло незадолго перед записью дошедшей до нас редакции Эстъёталага (66). В "Хронике Эрика" рассказывается, что ярл Биргер (правитель Швеции в 1247-1266 гг.) издал закон, по которому сестра наследовала вместе с братом одну треть имущества после отца и матери, а также после других родственников (67).

Согласно Эстъёталагу, земля уже могла отчуждаться (закладываться, продаваться и дариться) за пределы рода. Однако родственники имели преимущественное право покупать или брать в залог землю у своего родственника. Если кто-нибудь хотел продать землю, он обязан был предложить (ataer biuþa) ее своим родственникам. Причем земля, полученная от отца, должна была предлагаться родственникам по отцу, а земля, полученная от матери, родственникам по матери (faeþrinis fraendum fraeþrini: ok möþrinis fraendum möþrini). Таким образом Эстъёталаг стремился воспрепятствовать отчуждению земли за пределы рода. Человек, желавший продать землю, должен был взять с собой двух родственников, созвать тинг и предложить своим родственникам, "одному во дворе и всем на тинге", прийти к нему во двор и купить у него землю в течение пяти дней (faemt). Таким же образом он должен был приглашать их на три тинга и ждать три пятидневки. Если в течение этого времени никто из его родственников не покупал у него землю, он мог поехать на тинг и объявить, что законно предлагал им землю. После этого он мог безнаказанно продать ее, кому хотел 68. Если его родственники доказывали, что земля не была им законно предложена, покупка была недействительна; продавший должен был отдать деньги покупателю и заплатить три марки штрафа ("эре возмещения" – viþerlags öri), а землю должен был купить тот, кто опротестовал покупку (69). Однако человек не обязан был предлагать родственникам меньшую земельную собственность, чем одну шестую аттунга в деревне и землю ценой в три марки вне деревни (i humpum aella hapum) (70). Согласно Эстъёталагу, если землю хотел продать король, он обязан был предложить ее своим родственникам так же, как бонд (71). Если человек хотел заложить свою землю, он обязан был также предложить ее сначала своим родственникам. Очевидно, так же землю отца – родственникам по отцу и землю матери – родственникам по матери. Если родственники не хотели (или не могли) дать ему взаймы за нее деньги, он должен был получить на тинге разрешение заложить ее кому угодно (72).

Эстъёталаг допускал кровную месть (73). Все родственники убитого имели право мстить всем родственникам убийцы до тех пор, пока не получали причитавшегося им штрафа от родственников убийцы: "Родственники человека, который убит, должны искать, мести, чтобы получить штраф, против родственников [убийцы] по отцу, до тех пор пока получат две доли штрафа, и против родственников [убийцы] по матери, до тех пор пока получат третью, часть штрафа..." (74). Все родственники убийцы и убитого по отцу и по матери были обязаны и соответственно имели право платить, или получать "штраф мести" (oranbot) (75) в шесть с половиной марок четыре эртуга. Родственники по отцу платили или получали, две трети, а родственники по матери одну треть "штрафа мести". Родственники более близкой степени родства платили или получали вдвое более высокую долю "штрафа мести" по сравнению с родственниками следующей степени родства (76).

Родственники были обязаны выступать соприсяжниками своего сородича на тингах в гражданских и уголовных делах. В важнейших делах – для доказательства, что человек – не раб, а свободный, при выкупе сородича из рабства, для доказательства, что человек – законнорожденный, при разделах наследства, при продаже наследственной земли (77), в спорах о приданом в виде земли между женихом и опекуном невесты (78) – требовалась "полная клятва родственников" (fuldaer niþiareþaer), которую должны, были давать 14 родственников до третьей степени родства включительно (79). Родственники (вместе с неродственниками) должны, были быть соприсяжниками в делах об ограблениях и кражах со взломом. Родственники могли выступать в качестве соприсяжников во всех делах, в которых требовалась клятва трех дюжин соприсяжников. Родственники, однако, не могли быть присяжными заседателями на королевских тингах (80), учрежденных во второй половине XII в.

Как уже говорилось, родственники и в первую очередь агнаты должны были быть опекунами родственниц и несовершеннолетних родственников.

Родственники имели преимущественное право брать на содержание больного или состарившегося родственника вместе со всем его имуществом (81).

По-видимому, каждый член рода имел право "ввести в род" (aettleda), т. е. принять в свой род, чужака. Согласно Эстъёталагу, в род вводились вольноотпущенники (82). Для "введения в род", вероятно, требовалось согласие остальных членов рода.

Не только опекун невесты, но также все ее остальные родственники должны были получать подарки от жениха при обручении (83). Вероятно, это правило было пережитком того времени, когда дочери сородичей считались общей собственностью рода (84).

Родственники до третьей степени родства включительно обязаны были делить наследство между братьями и сестрами (85).

Человек, устраивавший свадьбу, обязан был пригласить на нее всех своих родственников до третьей степени родства включительно (86). Если он не приглашал одного из них, то должен был заплатить три марки штрафа или доказать с 12 соприсяжниками, что он не знал, что тот столь близкий его родственник (87).

Родовые отношения играют в Эстъёталаге огромную роль. От наличия или отсутствия родственников зависел вергельд. За убийство свободного-нищего, который бродил по хераду и "среди своих родственников", но нигде не проживал постоянно, платился вергельд свободного в 40 марок (88). За убийство свободного-нищего, который бродил по всей области и родственники которого были неизвестны, платилось только три марки, т. е. столько же, сколько и за раба. Отпущенный на свободу раб получал права свободного человека только после того, как он был "введен" в какой-нибудь род (89).

Эстъёталаг содержит данные о существовании и больших и малых семей. Большая семья могла состоять из отца и взрослых сыновей, ведущих общее хозяйство. "Старик" (gambli karlin) имел право отдавать своих взрослых сыновей в работники. Сыновья могли самостоятельно делать покупки на сумму не выше стоимости раба, т. е. трех марок. В случае смерти одного из сыновей ему наследовал отец, т. е. имущество семьи оставалось неделимым (90). Большая семья могла распадаться, когда отец женил и выделил одного из сыновей или сам вступал в новый брак. В этих случаях "старик" должен был дать своим сыновьям urgaef, т. е. поделить с ними пополам все имущество. Причем отец получал свою долю в самой деревне (i bolby), а сыновья за ее пределами. В самой деревне они могли получить землю лишь в том случае, если у них не было другой земли. Если один из сыновей был несовершеннолетним, отец распоряжался его долей до достижения им зрелого возраста (т. е. 15 лет). Дочери получали при разделе приданое (91). После смерти выделенного сына ему наследовал отец (92). Если у отца рождались в новом браке сыновья, они должны были получить свою долю из urgaef своих сводных братьев, а не из доли "старика" (93). После смерти отца братья могли остаться в общем хозяйстве. Все, что они приобретали трудом или другим способом, пока жили вместе, было их общей собственностью (94). Главой семьи был старший брат. Он имел право делать покупки на сумму, равную стоимости всего их имущества, но для продажи земли требовалось согласие всех братьев (95). В случае женитьбы одного из братьев расходы на подарки и свадьбу делались из общего имущества. Но если он затем хотел выделиться, остальные братья имели право получить возмещение за эти расходы (96).

Право вестъётов, Вестъёталаг, отражает более позднюю стадию разложения родовых отношений по сравнению с Эстъёталагом. При уплате или получении вергельда за убитого родственника агнаты и когнаты платили или получали половину причитавшейся родственникам части вергельда (97). Когнат, более близкий по степени родства, чем агнат, мог быть опекуном несовершеннолетних (98) и, вероятно, также опекуном незамужней родственницы (99).

Членами вестъётского рода считались родственники по отцу и матери вплоть до шестой степени родства включительно (100), Согласно Вестъёталагу, они имели следующие права, привилегии и обязанности: 1) взаимное право наследования имущества умерших родственников, 2) преимущественное право па покупку земли у родственника, 3) взаимная обязанность помощи, защиты и отмщения обид, 4) право усыновления в род чужих, 5) право получать подарки от жениха за родственницу-невесту. Членов вестъётского рода, по-видимому, хоронили в родовых курганах, Вестъёталаг, так же как и Эстъёталаг, упоминает о деревнях с курганами, основанных еще во времена язычества (högha byr ok af neþnu bygdaer) (101).

Порядок наследования "Старшего" Вестъёталага, составленного в 20-х годах XIII в., почти идентичен порядку наследования Эстъёталага. Он был следующим: 1) сын, 2) дочь, 3) отец, 4) мать, 5) брат, 6) сестра, 7) дети сына, 8) дети дочери, 9) дети брата, 10) дети сестры, 11) дед по отцу, 12) дед по матери, 13) бабка по матери, 14) дядя по отцу (102). Дед по матери и бабка по отцу, дядя по матери и тетка по отцу, сын дочери и дочь сына, сын сестры и дочь брата были сонаследниками (103). Согласно "Старшему" Вестъёталагу, так же как и согласно старому порядку наследования Эстъёталага, дочь наследовала только в том случае, если у умершего не было сына. Женщины других степеней родства и их потомки наследовали только в том случае, если не было мужчин и: их потомков той же степени родства.

"Младший" Вестъёталаг, составленный между 1281-1300 гг., в. целом сохранил прежний порядок наследования, но внес важное изменение: женщины получили право наследования вместе с мужчинами одинаковой степени родства, а их потомки право наследования вместе с потомками мужчин одинаковой степени родства. При этом мужчина получал две трети наследства, а женщина одну треть. В той же пропорции наследовали их потомки одинаковой степени родства (104). Это важное изменение порядка наследования, несомненно, произошло под влиянием вышеупомянутого закона о наследовании ярла Биргера.

Согласно Вестъёталагу, все наследники имели преимущественное право на покупку земли у человека, хотевшего ее продать (105). Таким образом, в отличие от Эстъёталага, по Вестъёталагу когнаты имели возможность приобрести землю агнатов и наоборот. Человек, желавший продать свою землю, обязан был предложить ее своему наследнику (106). Сначала должен он был сделать предложение во дворе у наследника. Затем он должен был позвать наследника на тинг, и присутствующие на тинге должны были установить месячный срок (manaeþaer staemna). Если наследник (или наследники) не покупал землю в течение месяца, продающий имел право продать ее тому, кто давал самую высокую цену (107). Согласно "Младшему" Вестъёталагу, земля должна была покупаться за цену, установленную особыми оценщиками на тинге (108). Если земля была продана неродственнику за меньшую цену, наследники продавшего имели право выкупить ее у него в течение месяца за ту же цену. В "Младшем" Вестъёталаге подчеркивается, что землю можно продавать только из-за голода и нужды (109).

Вестъёталаг стремился ограничить кровную месть. Наследники убитого имели право немедленно, "у его ног", убить убийцу. В этом случае оба убийства оставались безнаказанными (110). Если убийца не подвергался немедленной мести, наследник убитого мог с помощью установленной процедуры добиться на тинге объявления убийцы "лишенным мира" (friþlös). Таким образом тот ставился вне закона и ему можно было безнаказанно мстить (111). Но наследники убитого, если хотели, могли получить за него вергельд. Часть вергельда, равная 12 маркам, называлась "штраф рода" (aettarbot). Половину "штрафа рода" должны были соответственно платить или получать убийца или наследник убитого, а половину – их родственники по отцу и по матери вплоть до шестой степени родства включительно. Три марки платили или получали родственники по отцу и три марки родственники по матери. Родственник более близкой степени родства платил или получал вдвое большую долю штрафа по сравнению с родственником следующей степени родства (112). Согласно "Старшему" Вестъёталагу, родственники обязаны были платить "штраф рода" всякий раз, независимо от того, сколько убийств совершал один и тот же родственник. Согласно "Младшему" Вестъёталагу, "штраф рода" за одного и того же человека должен был платиться только один раз (113). Обязанность родственников платить "штраф рода" была отменена в Вестеръётланде королем Магнусом Эрикссопои только в 1335 г. (114). Из судебных книг Веренда известно, что в южном Смоланде штраф рода платили еще в первой половине XVII в. (115).

В некоторых судебных делах родственники должны были выступать соприсяжниками. Так, человек, обвинявшийся в подстрекательстве к убийству, должен был защищаться от обвинения клятвой 12 родственников по отцу и шести родственников по матери (116). Женщина, обвинявшаяся в воровстве, должна была очиститься от обвинения клятвой 24 соприсяжников и двух ближайших родственников (117).

Родственники должны были быть опекунами незамужних родственниц и несовершеннолетних родственников. Они имели преимущественное право брать на содержание больного или состарившегося родственника вместе со всем его имуществом (118).

Как и в Эстъёталаге, в Вестъёталаге упоминается о праве родственников "вводить в род" вольноотпущенников (119).

Все родственники невесты, как и в Эстъёталаге, должны были получать подарки от жениха при обручении (120).

В Вестъёталаге имеются данные о существовании больших семей. Но их гораздо меньше, чем в Эстъёталаге. В нескольких местах упоминается совместное хозяйство братьев (121). Старший брат имел право бить младших братьев и сестер (122). Братья сообща должны были платить причитавшуюся с них долю "штрафа рода" (123).

Свейские областные законы отражают родовые отношения на более поздней стадии разложения по сравнению с Гуталагом и ётскими законами. Среди свейских законов более раннюю стадию родовых отношений показывают Далалаг и Хельсингелаг (124).

Древнейший порядок наследования содержит Далалаг. Согласно Далалагу, дочь наследовала только в случае, если у умершего не было сына (125). Этим Далалаг напоминает Гуталаг и древний порядок наследования ётских законов (126). "Этот закон действует с тех пор, когда заселялась Даларна" (127), сказано в Далалаге. Очевидно ко времени составления Далалага закон о наследовании ярла Биргера еще не начал действовать в Даларна. Согласно Вестманналагу, сын и дочь умершего уже наследовали вместе, сын две трети, а дочь одну треть. Но дети дочери наследовали только в случае, если не было детей сына. Сестра умершего наследовала только в случае, если не было брата, и т. д. Иными словами, женщина или ее дети наследовали только в случае отсутствия мужчины равной степени родства или его детей (128). Согласно Сёдерманналагу, сын и дочь и их дети, брат и сестра и их дети наследовали вместе. Дети сына и брата наследовали две трети, а дети дочери и сестры одну треть (129). Согласно Уппландслагу и Хельсингелагу, прямые потомки умершего вплоть до праправнуков наследовали раньше всех других наследников. Потомки сына получали две трети, а потомки дочери одну треть наследства (130).

Все свейские областные законы предоставляли родственникам преимущественное право на покупку наследственной земли у родственника. Далалаг, как и Эстъёталаг, предписывал предлагать землю, полученную от отца, родственникам по отцу, и землю, полученную от матери, – родственникам по матери (131). Остальные свейские законы, подобно Вестъёталагу, давали преимущественное право на покупку наследственной земли всем наследникам – и агнатам и когнатам (132).

Все свейские областные законы допускали кровную месть. Наследник убитого имел право выбора, мстить или получить вергельд (133), Хельсингелаг предписывает особый порядок наследования кровной мести (vigharf), отличавшийся от порядка наследования имущества. Он был следующим: 1) сын, 2) отец, 3) брат, 4) сын сына, 5) дед по отцу, б) племянник, сын брата, 7) племянник, сын сестры, 8) сын дочери, 9) дед по матери, 10) дядя по отцу, 11) дядя по матери, далее – "как все другие наследства" (134). Согласно остальным свейским законам, право на месть имел ближайший наследник.

Согласно Далалагу, родственники должны были платить и получать половину вергельда (135). Согласно Хельсингелагу, родственники до четвертой степени родства включительно (fiurmaenningar) должны были платить и получать "штраф рода" (aettaebot). Более близкий родственник должен был платить и получать вдвое больше родственника следующей степени родства. Как и в "Младшем" Вестъёталаге, в Хельсингелаге предписывается, что "штраф рода" за каждого родственника должен платиться лишь один-единственный раз (136). Согласно Уппландслагу, Сёдерманналагу и Вестманналагу, родственники уже не должны были платить "штраф рода"; платить и получать вергельд должен был наследник убийцы и убитого.

Только родственники должны были выступать в качестве свидетелей и соприсяжников в некоторых делах на тингах (137). Но согласно Далалагу, брат не мог быть свидетелем брата, а согласно Хельсингелагу, свидетелями и соприсяжниками друг у друга не могли быть отец, сын и брат (138).

Ближайшие родственники по отцу и матери имели право быть опекунами над незамужними родственницами и несовершеннолетними родственниками (139).

Согласно Хельсингелагу, за обесчещение девицы штрафы платились ее отцу и родным и двоюродным братьям (140).

Согласно Уппландслагу и Вестманналагу, делить наследство братьев должны были 18 двоюродных братьев по отцу и 18 двоюродных братьев по матери (141).

Родственники имели преимущественное право брать на содержание больного или состарившегося родственника вместе с его имуществом (142).

Свейские законы содержат данные, свидетельствующие о существовании больших семей (143). Уппландслаг и Вестманналаг поощряют их раздел. В них описывается казус, когда после смерти отца остаются два брата и один из них требует раздела наследства. Его брат отвечает ему: "У нас был отец, бережливый и хороший, умевший приобретать и беречь. Самое лучшее для нас, – чтобы мы приобретали и оба берегли, ибо самое лучшее имущество братьев – неделимое". "Нет", говорит другой, "я хочу выкроить и разделить, хочу знать мою долю и распоряжаться моим наследством". Тогда он получает право доказательства на право законного раздела (144). В Ландслаге Магнуса Эрикссона упоминаются большие семьи, состоявшие из родителей и их женатых сыновей и замужних дочерей (145). Большие семьи были широко распространены в Швеции вплоть до нового времени (146).

Приведенные данные показывают, что родовые отношения в Швеции в XIII – первой половине XIV в. но "возрождались", а, наоборот, быстро разлагались. Из них также видно, что право преимущественной покупки земли родственниками было пережитком родовой собственности па землю.

Из древнейших областных законов, Гуталага, "Старшего" Вестъёталага, Эстъёталага и Далалага, которые не различают наследственную и приобретенную землю, можно заключить, что первоначально родственники имели право преимущественной покупки и наследственной, и приобретенной земли. Более поздние законы, "Младший" Вестъёталаг, Уппландслаг, Сёдерманналаг, Вестманналаг и Хельсингелаг, устанавливают различие между наследственной землей (aerfþaiorþ, opal) и приобретенной землей (aflinga iorþ) (147). Родственники имели право преимущественной покупки только на наследственную землю и землю, купленную у родственника (148). Приобретенная на стороне земля могла свободно отчуждаться (149). Однако после того, как приобретенная земля переходила по наследству, родственники получали на нее право преимущественной покупки.

В городах родственники также имели преимущественное право покупать и брать в залог наследственное имущество (aerfþ aeller aerft goz) родственника (150).

Право преимущественной покупки наследственной земли родственниками действовало в городах до 21 декабря 1857 г., а в сельской местности до 22 декабря 1863 г. Таким образом, вплоть до нового времени земля в Швеции не стала свободно отчуждаемой частной собственностью.

Согласно Тациту, древние германцы не знали института завещаний (151). Энгельс писал, что "у германцев ввели его попы, для того чтобы добропорядочный германец мог беспрепятственно завещать церкви свое наследство" (152). Шведский материал подтверждает справедливость этого мнения Энгельса. Он показывает, что право завещания и дарения земли возникло в Швеции под прямым влиянием церкви.

В 60-х годах XII в. папа Александр III в булле, адресованной королю Карлу Сверкерссону, епископам, ярлу и народу Ёталанда, требовал, чтобы имеющие одного сына завещали церкви половину имущества, имеющие двух сыновей – треть и т. д., лишая наследства своих братьев и сестер (153). Из буллы папы Иннокентия III от 1206 г. к шведскому духовенству видно, что еще в начале XIII в. обычное право всех областей Швеции запрещало дарение имущества без согласия наследников. В ней, между прочим, говорится: "Из страны нашего дражайшего сына во Христе короля Швеции славного Сверкера дошло до наших ушей, что, когда лагманы (legislatores) его королевства ежегодно собираются перед народом объявлять обычное право (legem consuetudinis publicare), они требуют соблюдать в числе [этих] самых обычаев [такой]: что никто не имеет права в свой предсмертный час отдавать имущество богу или церквам иначе, как в присутствии и с согласия наследников... Итак, дабы обнародование такого рода закона или дурной обычай (consuetudo peruersa) не портили людей и не разделяли вашего братства, мы [этим] письменным апостолическим посланием поручаем и предписываем [вам] всем нашим авторитетом публично объявлять подопечным [вам] людям этой страны, что все имеют право свободно распоряжаться своим имуществом, когда в предсмертный час, побуждаемые благочестием, отдают его церквам или бедным, или другим..." (154). Следующее предписание "Старшего" Вестъёталага является откликом на эту папскую буллу: "В день смерти согласно закону нельзя [ничего] дарить из наследства без согласия самого наследника. Но ученые люди говорят, что, согласно божьему праву, нельзя говорить "нет"" (155). Еще в 1274 г. папа Григорий X в булле к ярлу, лагманам и херадсхёвдингам Швеции требовал отменить "дурной обычай" (praua consuetudo), запрещавший завещать имущество без согласия самого наследника, ссылаясь при этом на вышеупомянутую буллу Александра III (156).

В конце концов, церковь добилась права получать дарения "за спасение души" без согласия наследников. Но законы ограничивали их размеры. "Младший" Вестъёталаг и Эстъёталаг разрешали дарить в здоровом состоянии целую "долю головы" (huvuþlott) дарителя и на смертном одре только половину "доли головы" (157). Далалаг разрешал дарить землю ценой не выше трех марок (158), а Гуталаг, как уже говорилось, – только 1/10 земли (159). Согласно Уппландслагу, Вестманналагу, Сёдерманналагу и Хельсингелагу, можно было дарить всю приобретенную землю и лишь часть наследственной. Уппландслаг, Вестманналаг и Сёдерманналаг разрешали дарить лишь 1/10 наследственной земли (160), а Хельсингелаг – землю ценой не выше 16 эре, т. е. двух марок (161). Согласно разделу о церкви Смоландслага, можно было завещать лишь один эртугсланд из маркланда, т. е. 1/24 земли (162). Право Бирки не разрешало дарений "за спасение души" без согласия детей или их ближайших родственников. Бездетный человек мог подарить, кому хотел, одну треть своего имущества (163).

*

В статье "Марка" Энгельс писал: "Два стихийно возникших факта господствуют в первобытной истории всех или почти всех народов: разделение народа по признаку родства и общая собственность на землю. Так было и у германцев" (164). И далее: "...весь народ первоначально составлял единую общину-марку для распоряжения землей, остававшейся в непосредственном владении народа, и осуществления верховного надзора над марками, входившими в ее состав" (165). Говоря о разных подразделениях общинных земель в Швеции – альменнингах деревень (byalmaenningar), альменнингах херадов (haeradsalmaenningar) и альменнингах ландов (landsalmaenningar) (166), Энгельс высказал предположение, что этот старошведский земельный общинный строй с его точно определенными подразделениями относится к более поздней ступени развития (167).

Некоторые современные зарубежные исследователи считают" что у древних германцев не существовало коллективной собственности на землю и что сельская община у германцев вообще и в Швеции в частности была не продуктом разложения общинно-родовых отношений, а вторичным явлением (168). По мнению С. Пекарчика, земля в Швеции первоначально была res nullius (169).

Однако анализ шведских областных законов приводит к иному выводу. Из Гуталага видно, что вся земля на Готланде считалась собственностью всего племени гутов. Это вытекает из следующего предписания: "Если люди имеют землю, которая не принадлежит роду, гутскому или не гутскому, и они вынуждены ее продать, тогда пусть они продадут [ее] тем, кои должны [ее] наследовать, если они в состоянии [ее купить]. Не в состоянии они [ее купить], тогда пусть [ее] купят люди хундари (hunderismenn) в той самой: хундари, где расположена земля. Тот, кто нарушит это, пусть платит 12 марок штраф ланду" (170). За пользование неподеленными землями, лесами и торфяными болотами платился штраф истцу и "народу" (mogha) (171). То, что земля первоначально считалась собственностью всего племени, ясно видно из Вестъёталага. В нем встречается термин "земля всех ётов" (aldra göta mark). Речь идет о земле, которая не принадлежала ни какой-либо деревне, ни какому-либо хераду (172). В Вестъёталаге говорится о земле, принадлежавшей совместно трем деревням (þriggia by markum). Если на ней был убит человек и убийца не был найден, все три деревни должны были совместно заплатить штраф за убийство и после этого разделить землю (173). В "Младшем" Вестъёталаге также упоминается общий, неподеленный, лес между деревнями. Закон предоставлял право доказательства на тинге тем, кто хотел разделить этот лес (174). При разделе земли между деревнями спорящие стороны могли последовательно апеллировать к тингу херада и тингу ланда (175). Вестъёталаг упоминает споры об альменнинге между новым поселением (þorp) и старинной деревней, между деревней и херадом и между херадом и ландом. Во всех случаях право доказательства получал больший коллектив (176). Таким образом, Вестъеталаг отражает процесс раздела общинных земель между деревнями, херадами и ландом.

Первоначально, по-видимому, существовали только две категории общинных земель: альменнинг всего племени (aldra göta mark) и альменнинги деревень (byalmaenningar). Эту стадию, очевидно, отражает одно предписание Вестъёталага, в котором упоминается "луг всех ётов или всех соседей" (aldra göta aeng aellaer alþa grannae) (177). Думается, что альменнинг херада не упомянут здесь не случайно (178), по-видимому, ко времени составления данного предписания таковых еще не было. В дополнении к "Младшему" Вестъёталагу, в так называемых Lydekiui excerpter (около 1300 г.) сказано, что заимку на альменнинге херада нельзя делать без согласия всего херада и херадсхёвдинга, а на альменнинге ланда – без согласия всего ланда и приговора лагмана (179).

В Эстъёталаге предусматриваются споры из-за альменнинга между двумя херадами, между херадом и деревней, между "материнской" старинной деревней, основанной во времена язычества, и "дочерней" деревней (afgaerþisby). Во всех случаях право доказательства, как и в Вестъёталаге, получал больший коллектив (180). В Эстъёталаге упоминаются споры о межевых знаках на альменнинге между херадами и деревнями. Следовательно, предполагается, что уже ранее альменнинг был поделен между херадами и деревнями. Альменнинг ланда (landsalmaenning) в Эстъёталаге не упоминается совсем. По-видимому, он уже был поделен между херадами ко времени составления сохранившейся редакции закона. Эстъёталаг предусматривает возможность покупки части альменнинга херадом или деревней (181).Уппландслаг предполагает наличие поделенного и неподеленного альменнинга между двумя или несколькими деревнями, между двумя хундари и между хундари и фолькландом. Если альменнинг был не поделен, закон предписывал разделить его веревкой и поставить межевые знаки. Каждая сторона должна была получить половину альменнинга (182). Пользоваться альменнингом хундари можно было только с разрешения тинга херада (183). В Вестманналаге также предполагается наличие поделенного и неподеленного альменнинга между несколькими или двумя деревнями и между двумя хундари. Если альменнинг был не поделен, его следовало разделить. Каждая из двух сторон должна была получить половину альменнинга. Обрабатывать альменнинг хундари можно было только с разрешения тинга хундари (184). Сёдерманналаг предусматривает только раздел пашен и лугов между двумя деревнями. Пастбище между ними могло остаться общим (185). По-видимому, в Сёдерманланде еще не происходил раздел альменнинга между деревнями, хундари и ландом. В лесных редконаселенных областях Даларна и Хельсингланде можно было свободно расчищать целину. Согласно Далалагу, если кто-нибудь расчищал участок за оградой деревни, он получал на него полное право одаля (186). В Хельсингланде каждый мог завладеть участком леса в одну квадратную милю. "Миля (stultungs ras) должна быть такой длины: человек может выехать из дома до солнца во время солнцестояния на рождество, нарубить кольев и вернуться к обеду". Под пашню разрешалось расчистить участок, урожай с которого можно было собрать в три копны (187). Но если владелец расчистки бросал ее в течение трех лет, ее мог взять для обработки кто угодно (188).

Таким образом, анализ шведских областных законов подтверждает правильность мнения Энгельса, что первоначально земля была собственностью всего племени, и разные категории общинных земель Швеции возникли позднее. Из областных законов видно, что в XIII-XIV вв. как раз происходил раздел общинных земель между ландом, херадами (хундари) и деревнями.

Один из аргументов сторонников теории позднего возникновения сельской общины состоит в том, что первоначально германцы якобы селились не деревнями, а отдельными дворами или хуторами из двух-трех дворов, расположенных поодаль друг от друга. Деревни же возникли в ходе массовой внутренней колонизации в XI-XII вв. (189). Что касается Швеции, то, как уже говорилось в первой главе, археологические раскопки показали, что еще в начале нашей эры там уже существовали поселения типа деревень (190). В "Житии св. Анскария" упоминается деревня (villa) – по-видимому, неподалеку от Бирки – и деревенский сход (consilium). Из текста вытекает, что он собирался в определенное время и что на нем жителя деревни советовались друг с другом (191). Таким образом, в Уппланде можно констатировать существование сельских общин с регулярными сельскими сходами еще в середине IX в. Слово "by" в значении "деревня" встречается в нескольких рунических надписях XI в. из Уппланда, Сёдерманланда, Эстеръётланда, Вестеръётланда и с Эланда (192).

Как уже говорилось выше, в Эстъёталаге и Вестъёталаге упоминаются старинные деревни с курганами (193), основанные еще во времена язычества (gamal, högha byr ok heþnu byr (194), högha byr ok af heþnu bygdaer) (195). Согласно Вестъёталагу, деревня считалась "полной деревней" (fullbyaer), если в ней было самое малое шесть домохозяйств (196). Для доказательства права деревни на альменнинг – в случае спора между двумя деревнями из-за альменнинга – требовалось доказать, во-первых, что данная деревня – деревня с курганами и основана во времена язычества и, во-вторых, что она была "полной деревней" и в языческое и в христианское время (197). Из приведенных источников видно, что сельские общины существовали в Швеции с древних времен.

С. Пекарчик полагает, что анализ возможностей занятия индивидом части альменнинга, предоставлявшихся отдельными областными законами, "позволяет проследить генезис, характер и объем общины" (198). Он считает древнейшими те предписания областных законов – а рисуемые ими отношения первичными, – которые предоставляют наибольшие возможности для занятия земли на альменнинге и "превращения ее в частную собственность". В результате он приходит к следующим выводам, "Общее право всех жителей деревни на землю выкристаллизовывалось по мере того, как общих угодий становилось гораздо меньше". Ётские законы отражают сельскую общину на более поздней стадии развития, чем свейские законы. Сельская община развивалась параллельно с процессом колонизации и "почкованием" деревень. Ее возникновение свидетельствует о развитии солидарности бондов, выступавших против захвата деревенских угодий феодалами, по инициативе которых, прежде всего, проводилась колонизация (199).

Однако нельзя согласиться ни с этими выводами С. Пекарчика, ни с его методом исследования генезиса сельской общины. Большая или меньшая свобода в праве делать заимки на альменнинге деревни зависела, как это видно из областных законов, от избытка или недостатка пригодной для обработки земли в данной деревне. По одному праву па заимки на альменнинге нельзя судить о стадии развития сельской общины. Из приведенных выше данных явствует, что сельские общины существовали в свейских областях, так же как и в ётских, с древних времен. Как будет показано ниже, областные законы свидетельствуют, что в XIII-XIV вв. в Швеции не возникала коллективная собственность всех жителей деревни на землю, а, наоборот, разлагалась.

С. Пекарчик считает также, что "первоначально сельская община не распространялась на обрабатываемую землю данной деревни" (200). Однако древнейшие деревни могли образоваться в результате сегментации большой семьи из одного или нескольких дворов. В этом случае сельская община возникала непосредственно из родовой общины. В таких "родовых деревнях" (släkt byar) – термин С. Эриксона – обрабатываемая земля первоначально была коллективной собственностью (201). Как уже говорилось в первой главе, в Уппландслаге и Сёдерманналаге упоминается "деревня-одаль" (oþalby) (202). В тех случаях, когда в ходе колонизации в эпоху областных законов образовывались новые деревни путем "отпочковывания" старых деревень, их земля первоначально также была коллективной собственностью, ибо они основывались на альменнинге материнской деревни (203). Согласно Эстъёталагу, если жители старой деревни основывали новую деревню, но один из них оставался жить в старой, он мог принудить всех их переселиться назад (204). Как уже говорилось, в спорах об альменнинге между старой и новой деревнями право доказательства предоставлялось старой деревне (205).

В областных законах сельская община выступает как община-марка. Приусадебные участки и пахотные и луговые наделы находились в наследственном индивидуальном владении отдельных домохозяйств и могли отчуждаться (обмениваться, закладываться, продаваться и дариться). Но на Готланде, где, как говорилось выше, обрабатываемая земля еще была родовой собственностью, приусадебная земля и пахотные и луговые наделы могли отчуждаться только родичам. В остальных областях Швеции родственники имели на них право преимущественной покупки. Вся остальная земля вокруг деревни, т. е. все, что не входило в усадьбы и в пахотные и луговые наделы: лес, пастбища, пустоши, болота, озера, реки, пруды, места охоты и рыбной ловли – были альменнингом жителей данной деревни (206).

Наделы общинников были не равны, а их права и обязанности были пропорциональны их наделам. Областные законы устанавливали определенные минимумы землевладения для полноправных общинников. Согласно Вестъёталагу, полноправным общинником, имевшим право на необработанную землю вне деревни (utskipt), был владелец усадьбы в 20 локтей в длину и 10 локтей в ширину (207), пахотного надела в один эресланд (öraess land) (208), луга, дающего шесть возов сена, и одной восьмой аттунга (209) "в калитках, и в мостах, и в изгородях, и во всех работах в деревне". Тот, кто имел меньше земли, чем указанный минимум, имел право только на траву, листья, мелколесье и упавшие деревья (210). Заимку (intaka) на альменнинге можно было сделать только с согласия всех общинников–владельцев одной восьмой аттунга в деревне. Но при этом каждый из них мог потребовать раздела всего альменнинга пропорционально наделу каждого общинника (211). Согласно Эстъёталагу, полноправным общинником, имевшим право требовать передела деревенской земли, был владелец одной шестой аттунга (212). В неподеленном лесу каждый общинник мог срубить сколько угодно деревьев. Но каждый полноправный общинник мог потребовать раздела леса пропорционально величине наделов (213).

Согласно Уппландслагу, Вестманналагу и Сёдерманналагу, каждый житель деревни имел свою определенную долю в пахотной земле и альменнинге, свою постоянную "деревенскую меру" (byamali): маркланд, эресланд, эртугсланд или пеннингланд. Права и обязанности каждого жителя деревни были пропорциональны его "деревенской мере". Согласно Уппландслагу, владелец одного эресланда или большего надела имел право ездить в лес за дровами с любым числом быков, владелец менее одного эресланда, но более половины эресланда – с четырьмя быками, владелец половины эресланда – с двумя быками, владелец менее половины эресланда – только с салазками. Тот, кто не имел никакого надела, совсем не имел права на рубку леса (214). Согласно Сёдерманналагу, владелец одного эресланда или большего надела также имел право ездить в лес за дровами с любым числом быков, владелец одного эртугсланда – с двумя быками, а владелец половины эртугсланда – только с одним быком. Человек, не имевший никакого надела, совсем не имел права на рубку леса (215). Согласно Далалагу, неподеленным лесом в равной мере могли пользоваться все землевладельцы в дерерне (216). В то же время Уппландслаг, Сёдерманналаг, Вестманналаг и Далалаг, подобно Эстъёталагу, поощряли раздел деревенского леса, предоставляя право доказательства на тинге желающим его разделить (217). Это показывает, что в XIII-XIV вв. в Швеции происходило разложение коллективной собственности жителей деревни на угодья.

В Свеаланде, где было еще много необработанной земли, каждый полноправный общинник мог сделать заимку на деревенском альменнинге под пашню или луг. Заимкой, сделанной в пределах деревенской ограды (innan waern), можно было пользоваться от 3 до 6 лет (218). После этого она подлежала разделу между всеми общинниками пропорционально "деревенской мере" каждого. Заимкой, сделанной вне деревни (utaen waern), можно было пользоваться от 3 до 12 лет (219), после чего она также подлежала разделу, если не оставалось другой пригодной для обработки земли. В противном случае она становилась одалем расчистившего ее двора.

Шведские областные законы не упоминают о периодических переделах деревенской земли. Но в Уппландслаге и Вестманналаге упоминаются деревни, расположенные "j hambr i ok i forni skipt" (220), а в Сёдерманналаге предписывается, что "всякий hamarskipt должен быть отменен и не имеет никакого права доказательства" (wari all hamarskipt af lagð oc hawi engin wizorþ") (221). Слово fornskipt буквально означает "старинный раздел". Слово hamar означает, по мнению Г. Хафстрёма, "каменистую, нерасчищенную землю", а слово ha m arskipt – раздел такой нерасчищенной земли, т. е. раздел альменнинга (222). В одной рунической надписи XI в. из Вестеръётланда упоминаются три двора (или деревни) i hamri (þria buja i hamri) (223). Полагают, что там говорится о hamarskipt'e (224). Из областных законов совершенно непонятно, что означали fornskipt и hamarskipt (225). Ясно только одно, и fornskipt, и hamarskipt означают какие-то (или какую-то) старинные формы раздела деревенской земли. Уппландслаг, Сёдерманналаг, Вестманналаг и Далалаг предписывали провести вместо этих старых форм раздела деревенской земли новую – "правильный солнечный раздел" (raettaer solskipt) (226).

Из областных законов можно сделать вывод, что "солнечный раздел" означал следующее: бонд, усадьба которого была самой южной (ближе всего к солнцу) в деревне, должен был получить самую южную полосу пашни; бонд, усадьба которого была самой северной (дальше всего от солнца), должен был получить самую северную полосу пашни. В законах этот принцип выражен формулой: "усадьба – мать полосы пашни" (aer tomt teghs moþaer) (227). "Солнечный раздел" не был уравнительным: при переделе земли каждый общинник получал пахотно-луговой надел, равный его постоянной "деревенской мере" в данной деревне. Согласно Уппландслагу, Вестманналагу и Далалагу, передела деревенской земли имел право требовать лишь тот, кто владел четвертью всей деревни (aengin ma ok by til iaemföres delae. þaen minnae a aen en fiaerþung, j bynum) (228). По Уппландслагу и Вестманналагу, при переделе должен был распоряжаться "тот, кто владеет наибольшим в деревне" (þaen a ok lighri raþae sum maest. j. by aghaer) (229). Таким образом, требовать "солнечного раздела" и распоряжаться при переделе могли лишь самые богатые общинники, Очевидно, что при этом они захватывали лучшие наделы (230). Зато после того как "солнечный раздел" в данной деревне был проведен, новый передел мог произойти лишь с согласия всех общинников (231).

В Эстъёталаге упоминаются "старинный раздел" и "новый раздел", а также деревня, которая должна быть приведена к "законному расположению" (lagha laeghi) (232). Из контекста видно, что под "законным расположением" подразумевается "солнечный раздел". В Гуталаге, Вестъёталаге и Хельсингелаге не упоминается ни о "солнечном разделе", ни вообще о каком бы то ни было переделе деревенской земли. "Солнечный раздел" упоминается, однако, в более ранних, чем шведские, датских областных законах. Вероятно, он был введен в Швеции во второй половине XIII в. по датскому образцу.

Сельская община регулировала не только пользование альменнингом, но и сельскохозяйственное производство. Из областных законов видно, что в Швеции существовали система открытых полей и принудительный севооборот (233). Вся пахотная земля каждой деревни представляла собой одно или два (при двухпольной системе земледелия) поля, огороженных от скота общей изгородью, где каждый двор имел одну (или несколько) полос (234). Каждый двор отвечал за часть общей изгороди соответственно своей "деревенской мере". "Изгородь мирит соседей", говорится в Гуталаге (235). После уборки урожая изгороди снимались, и пашня превращалась в общее пастбище, где по жнивью пасся скот. Это вынуждало всех общинников одновременно сеять и жать. Областные законы предписывали определенные сроки для установки и снятия изгородей и для сева и жатвы (236). Гуталаг предписывал также определенный срок сбора фруктов (237). Согласно Уппландслагу и Вестманналагу, если кто-нибудь из бондов не мог сам убрать в срок урожай, тогда "каждый бонд в общей ограде" обязан был помочь ему одним днем работы (238).

73. ÖgL Dr 2 pr; 5:1; 7:1-2.

86. Два его родственника до третьей степени родства включительно, один по отцу и один по матери, должны были приглашать от его имени на свадьбу остальных родственников (ÖgL Ä 8 pr).

208. В большинстве областных законов (а также в дипломах) пахотная земля оценивалась в денежных единицах: марках, эре, эртугах и пеннингах (1 марка = 8 эре = 24 эртуга = 192 пеннинга). По вопросу о принципах такой оценки в историографии высказывались следующие точки зрения: 1) маркланд (эресланд и т. д.) – пахотная земля, за которую ежегодно платилась арендная плата в 1 марку (эре и т. д.) серебром (Schlyter С. J. SGL, bd. 13, s. 433 f.; Dovring F. Attungen och marklandet. Studier över agrarförhållanden i medeltidens Sverige. Lund, 1947, s. 190); 2) маркланд (эресланд и т. д.) – пахотная земля, за которую платился налог в 1 марку (эре и т. д.) серебром (Lönnroth S. Statsmakt och stalsfinans i det medeltida Sverige. – GH Å 1940, s. 107; SLL, ser. 3, s. 95 f.; Ståhle C. I. De medeltida ledungsskalterna i Svealandskapen. – HT 1941, s. 121, 131); 3) маркланд (эресланд и т. д.) – пахотная земля, за которую родственники платили при покупке земли у родственника "справедливую цепу" (justum pretium) в 1 марку (эре и т. д.) серебром (Sandström J. Markland och bördsrätt. Uppsala, 1927, s. 46); 4) маркланд (эресланд и т. д.) – пахотная земля, на которой можно было посеять зерно ценой в 1 марку (эре и т. д.) серебром (Hafström G. Leung och marklandsindclning, s. 196 f.). По вопросу о времени и причинах введения оценки земли в денежных единицах существуют разные точки зрения. См. Hafström G. Ledung..., s. 193-228 и Andrae С. G. Kyrka och frälse i Sverige under äldre medeltid. Uppsala, 1960, s. 118 f.

212. ÖgL В 1:1: "Nu will man by til lagna laeghis laeggia: þa skal ban egh rniniia i by agha aen siatung attung..." Ср. В 3:2 – Аттунг в Эстеръётланде, Смоланде и на Эланде был земельной мерой = приблизительно 1/2 маркланда (см. Dovring F. Attung. – KL, bd. 1, sp. 277). Следовательно, 1/6 аттунга = 2 эртугсландам. Согласно ÖgL J 3:2, 1/6 аттунга была; наименьшей земельной собственностью, на которую родственники имели право преимущественной покупки. Согласно Эстъёталагу (Kr 1), усадьба преста имела пашню на 12 мер зерна, "когда половина – под паром", и луг, дающий 12 возов сена.

230. С. Пекарчик не без оснований полагает, что "солнечные разделы" иногда могли приводить к разорению беднейших бондов. См. Piekarczyk S. Op. cit., s. 63.

231. UL В 1:2: "...hawi aengin wald at rywae þaen by. j. raettri solskipt. liggaer utaen allac iorþcehandae wiliae": VmL В 1:2 – идентично.

232. ÖgL В 1:1, 4.

233. О системе открытых полей у южных германцев см. Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI-VIII вв. М., 1956, с. 14, 22, 24, 27-29, 100, 102-103, 336, 340.

234. В Гуталаге говорится о "нескольких людях", имеющих совместно пахотные поля (GL, I 47 pr) и об общей изгороди между полями и лугами (GL I, 26 pr). В Уппландслаге и Вестманналаге упоминаются "бонды обшей ограды" (UL В 6:1; 9 pr; 10:2; VmL В 5 pr; 9:2).

235. GL I, 26 pr: "...et garþr ir granna setr".

236. GL I, 26; VgL I FornS 5:1, VgL II Forn 19. Неусыхин А. И. (Указ. соч., с. 102, прим. 5) сравнивает эти предписания VgL с § 358 эдикта Ротари; ÖgL B 20, 21; UL В 10; VmL В 9; SdmL В 1:1; 7 pr; DL В 41; HL В 5, 9.

237. GL I, 59.

238. UL В 9 pr; 10:2; VmL В 8 pr.

239. О датской общине см. Meyer P. Bystaevne. – KL, bd. 2.

240. ÖgL В 1:4; SdmL В 11 pr.

241. VgL I FornS 4 pr; UL В 6:1; VmL B 5 pr; SdmL В 1 pr.

242. UL В 4:1; VmL В 4 pr; SdmL В 12 pr.

243. UL Kg 12:1.

244. См. Meyer P. Op. cit., sp. 446.

ОГЛАВЛЕНИЕ