КНИГА ПЕРВАЯ. ПОХОДЫ ВИКИНГОВ

Глава 12. Варяги в Константинополе

Но не в одну соседнюю Гардарику, ко двору русских князей, ездили храбрые скандинавы; любовь к странствованиям, желание ознакомиться с миром и добиться славного имени везде, где только идет война и где храбрые подвиги награждаются богатством и известностью, завлекали их в Константинополь, Миклагард, великий город северных саг.

Еще Константин Великий, в первой половине IV века, составил 40-тысячный отряд из готов, живших в союзе и дружбе с ним. Они назывались Foederati, союзники, особливо потому, что служили в императорском войске не по обязанности, как покоренный народ, и потому против воли несущий военную службу, но как охотники, по условию союзного договора. С того времени у всех императоров вошло в обыкновение набирать воинов между варварскими народами. Эти иноземные полки в последнее время составляли главную силу империи (47). Многие следы, как видно из истории переселения народов, показывают древнюю, долго сохранившуюся, родовую связь между готами на берегах Балтийского моря и готами на Черном и Адриатическом морях, во Фракии и Италии. Мы находим, что готы долгое время служили в войсках греческих императоров, и почти с верностью можем отнести к тому же времени начало обычая древних скандинавов за жалованье, воинскую добычу и почести поступать на службу к восточноримским императорам. Прокопий, живший в середине VI века, разговаривал с людьми, пришедшими в Грецию с острова Туле. С падением готского царства, вероятно, переселения в эти страны прекратились; с тех пор, при великом, все еще не установившемся, движении народов, новые, чуждые племена вторглись не только в прежние области готов на берегах Балтийского моря, но и в их владения на Днепре и Дунае.

Со всем тем, старинные странствования в Грецию не изгладились из памяти; долгое время после них известны были дороги, ведущие из Балтийского моря в Черное и в Грецию. Это видно из рассказов шведов, которые в первой половине IX века с великой опасностью и затруднениями проложили себе путь между варварскими народами до самого Константинополя. Но спустя некоторое время в Новгороде и Киеве возникли варяжские княжества, скандинавские руссы начали княжить на Волхове, Двине и Днепре, путешественникам из Скандинавии снова стала безопасна старинная дорога для торговли и путешествий. Тогда в жителях Скандинавии опять пробудилась охота к странствованиям в великолепную столицу Греции.

Походы Аскольда и Дира, Олега и Игоря в Константинополь еще больше оживили сообщение между Балтийским и Черным морями. Когда Владимир Великий с помощью варягов опять занял Новгород и снова покорил себе русскую землю, варяги, в награду своих услуг, требовали дани с Киева, утверждая, что этот город принадлежит им по праву завоевания. Самых храбрых и знатных из них Владимир наградил домами и имением; прочих удержал обещаниями, до тех пор пока не привел себя в оборонительное положение. Тогда они просили себе проводников в Константинополь и, получив их, ушли в Грецию. С того времени стали гораздо чаще походы в Миклагард, в великую греческую столицу, славную по богатству и великолепию.

Греческие императоры не доверяли своему народу и не находили в нем воинского мужества, необходимого государству, часто угрожаемому опасными нападениями. Вместе с армянами, персами, франками и другими народами, служившими греческим императорам, византийские писатели Х и последующих столетий упоминают об особенном отряде варангов, секиры носящих варваров из Туле, весьма отдаленной земли на пределах Северного океана. В северных сагах эти люди носят имя Waeringer, означающее воинов, вступивших в службу иноземных государей для защиты их государства и их самих (A).

Waeringer, вероятно, назывались сперва дружины, пришедшие в славянскую землю с варяго-русскими князьями и служившие им вместо земского войска и телохранителей. Тогда и славяне переняли у них это имя, которые они сами придумали себе или получили от русских князей, и потому назвали их варягами. В России это имя стало для них общим и обыкновенным, так что его распространили на их море и народ, от которого они пришли. От славян перешло это имя к булгарам, а от них к арабам, называвших норманнов варенгами. Под тем же именем они стали известны в Византийской империи, когда скандинавы начали ходить в большом числе через Россию в Константинополь и в качестве веренгов (защитников, телохранителей) предлагали свои услуги греческим императорам. Это название, по характеру греческого языка, изменилось в baraggoi, как и произносили его новейшие греки (B).

По словам византийских писателей XII века, эти варанги, веренги, варяги (будем лучше называть их северным именем) долгое время находились в службе восточно-римских императоров и исстари употреблялись для стражи при императорском дворце. С Х или, вернее, с XI века и потом в продолжение многих столетий им вверялось охранение особы императора, его сокровищ и престола. Такое почетное преимущество перед исаврами, армянами, персами, франками и другими иноземными войсками они получили за неподкупную верность, исполинский рост и храбрость (48).

В 1081 году греческий полководец, Алексей Комнин, восстал против императора Никифора Вотаниата и привлек на свою сторону войско, которое признало его государем и пошло с ним к Константинополю. Но без трудной и долгой осады он не мог овладеть этим сильно укрепленным городом. Через кесаря Иоанна, бывшего на его стороне, он старался узнать состояние и дух императорского войска в столице. Ему хотелось подкупить их. Кесарь не советовал обращаться с тем "к варягам, варварам из Туле, носящим на плечах обоюдоострые секиры: упорнее всех они держатся своих старинных обычаев; славу нетленной верности, стяжание предков, варяги хранят как драгоценное наследство, завещанное им отцами; они никогда не нарушают ее; нечего и говорить с ними об измене, потому что преимущественно за верность они и выбраны в императорское охранительное войско". Кесарь советовал Алексею завести тайные переговоры с немцами (C), которых подкупить не стоило никакого труда. Это имело успех: измена немцев открыла Алексею путь в город. Никифор Палеолог, один из высших сановников империи, спешил с этой вестью к Вотаниату и просил отдать под его начальство варваров из Туле; с ними он выгонит неприятеля из столицы. Но дряхлый Вотаниат прибегнул к переговорам, которые имели следствием его отречение от престола. Анна Комнина, составившая жизнеописание своего отца, полагает, что Вотаниат сохранил бы престол, если бы послушал совета Палеолога. Но он уступил его добровольно. Когда же Алексей возложил на себя багряницу, варяги клялись ему в такой же верности, какой всегда могли ожидать от них величество и престол императора.

Вскоре потом Алексей выступил в поход для выручки Диррахия, сильно теснимого герцогом Апулии, Робертом Гвискардом. В этом походе были в Алексеем и варяги. Император решился дать неприятелю решительное сражение, велел варягам спешиться и густым строем идти во главе войска. Гвискорд рассчитывал легко расстроить греков и уничтожить весь план Алексея, если бы удалось дружным ударом опрокинуть варягов, страшных не столько числом, сколько своей известной храбростью. Он поручил нанести этот удар Амицету, начальнику одного крыла норманнского войска. Амицет двинулся вперед с сильным отрядом пехоты и конницы. Варяги, которым на греческой земле привелось помериться силой со своими северными братьями, сражались так, что разорвали норманнские ряды и обратили Амицета в бегство. Увлекшись храбростью в пылу первого успеха, они сильно преследовали врага и отделились от греков. Это заметил Роберт Гвискард и в ту же минуту стремительно ударил на варягов, шедших отважно вперед и отрезал их от главного войска. Усталые от прежней стачки при их тяжелом вооружении и усиленном походе, они были подавлены превосходящими силами неприятеля, однако ж до самой смерти отстаивали свою славу и покрыли своими трупами поле битвы. Немногие убежали в ближнюю церковь и взобрались на ее кровлю. Норманны зажгли ее; все, уцелевшие от меча, сгорели. Потом греческое войско было разбито, и Алексей бежал.

Одна северная сага поминает о чудесной победе, одержанной варягами с помощью св. Олафа. Греческий император, Кирьялакс (D), предпринял поход в Блакманналанд (Волошскую землю). Прибыв на Пецинское поле, он встретил войско язычников с многочисленной конницей и огромными телегами; на них были поставлены высокие деревья с окошками, из которых можно было отражать нападение. Эти телеги, придвинутые очень близко одна к другой, ограждали стан, сверх того обведенный высоким валом и походивший на крепость, под прикрытием которой расположился неприятель.

Греческое войско было разбито с большим уроном. Кирьялакс составил новый строй из франков и флемингов. И эти вернулись с окровавленными головами. Царь очень рассердился на своих воинов, а они говорили: "Пусть он возьмет варягов, его винные мехи". Царь отвечал на то, что не погубит так свое лучшее сокровище и не пошлет горсть людей, как ни храбры они, против такого многочисленного полчища. Но варяжский вождь, Торир Хельсинг, вмешался в разговор и сказал: "Хотя бы на дороге, по которой пойдем, пылал огонь, я и мои товарищи перескочим через него, лишь бы вы, государь, на будущее время жили спокойно". Царь советовал им сделать благочестивый обет св. Олафу и помолиться ему о покрове и защите. Они ударили по рукам, условившись выстоять в Миклагарде церковь во имя св. Олафа на свое иждивение и с помощью других добрых людей. Потом построились, покрылись щитами и смело, весело пошли на неприятельский стан. Они ворвались в него и проложили дорогу грекам и франкам, которые, видя успех варягов, спешили помочь им, также проникли в стан и жестоко разбили неприятеля. Весь варяжский отряд состоял только из 450 человек; неприятелей было в 60 раз больше, но при самой первой стычке на них напал такой страх, что все они тотчас пустились в бегство. Их король видел, что какой-то знатный человек на белом коне разъезжал перед варяжскими рядами. Никто другой не видал его (E).

Весьма вероятно, что это украшенное происшествие в саге указывает на такое же с императором Иоанном Комнином (сын и преемник Алексея, царствовавший с 1118 по 1143 гг.) в походе против печенегов, или так называемых Пацинацких скифов, вышедших из своих жилищ в Подолии и грабивших греческие области. Иоанн нашел печенегов под прикрытием телег и для нападения хотел спешить своих всадников. Войско не соглашалось на то. Тогда император заставил варваров, стоявших возле него с секирами, двинуться вперед и изрубить неприятельские телеги. Они исполнили это, и потом император овладел станом.

Развязка всех сражений обыкновенно зависела от варваров, служивших в греческом войске. Но из этих иноземцев особенно варяги пользовались славой храбрости и воинской опытности. Всегда употребляли их там, где шел самый жаркий бой и где нужна была особенная отвага. Во всех походах, в которых император принимал личное участие, варяги всегда окружали его и защищали знамя империи. Когда же он находился в столице, варяги составляли стражу при большом императорском дворце и при дверях дворцовых комнат. Они стояли на часах у императорских сокровищ и регалий, которые хранились в особенной комнате большого дворца, называемой "вестиарион" (F). При восшествии на престол нового государя, он отправлялся из дворца в церковь для венчания и миропомазания от патриарха империи; когда проходил потом к алтарю для приобщения святых таинств, его окружали с обеих сторон варяги и 100 благородных юношей.

Варяги провожали государя во всех его путешествиях. Когда приезжал он в укрепленный город, им вручались ключи от городских ворот на все время пребывания их в городе. В день Иоанна Крестителя государь посещал Петровский монастырь; в день Сретения с торжественным крестным ходом он отправлялся во Влахернскую церковь; также во все другие празднования священных воспоминаний он ездил на богомолье к святым покровителям города. При таких случаях варягами начальствовал их вождь, шедший возле императора, почему и назывался почетным именем Akoluthos, спутник, как лицо, всегда неразлучное с особой государя. В Рождество Христово, которое праздновалось с особым великолепием, варяги стояли в церкви у столбов и ступеней престола, держа секиры в руках до самого появления императора; потом обыкновенно клали их себе на плечо. В Вербное воскресенье они принимали участие в расхищении богато украшенной и убранной миртами галерее, которая устраивалась между императорскими комнатами и церковью и после торжества отдавалась придворным. В тот же день у государя бывал общественный стол; после высших сановников империи и разных придворных, поочередно приносивших поздравления императору, входили к нему, устроясь по-своему, и варяги желали ему долгой жизни на своем родном языке и при том взмахивали секирами и скрещивали их со страшным стуком. С такой же торжественностью обедал император в праздники Пасхи и Пятидесятницы; тогда варягам отпускались кушанья с его стола на золотых и серебряных блюдах.

Из византийских писателей мы узнаем, что греки не без зависти смотрели на доверие и высокую благосклонность императора к этим полудикарям, которые "не говорили, а скорее плевали из уст, которых греческий язык походил на дикое эхо военных песен, отражаемое устами их родины". С неудовольствием также видели, что "эти варвары, по щедрости государя, получают столько денег и драгоценностей, сколько прилично было бы иметь лучшим людям из благороднейших народов".

Варяги, возвращавшиеся из греческой службы, рассказывали про тамошний обычай, что, по кончине императора, они могли ходить по всем его дворцам, в которых сохранялись его сокровища, и при этом случае имели право брать себе все, сколько могли унести в память своей службы при покойном государе. Это называлось poluta swarf. Сага рассказывает, что Харальд Хардраде, воротившийся на север с великим богатством, три раза принимал участие в таких прогулках (G). Говорили, что норманны, желавшие служить в Миклагарде (Греции), получали очень много всякого добра.

Все, приходившие оттуда, рассказывали о пышном императорском дворе и огромном казнохранилище, описывали его войска, устройство и вооружение и приносили много известий о чудесах Востока. Они видели прекрасные произведения искусства, украшавшие конное ристалище (ипподром), и замысловатые игры, которые давали на этой пышной арене, подобно прежним играм цирка в Риме. Восточные императоры собрали в ипподром все, оставшееся от римской и греческой древности. Тут можно было видеть истуканов богов и обоготворенных героев Древнего Рима и Греции. Посреди этих великих памятников древнего искусства канатные плясуны делали свои воздушные скачки; вольтижеры показывали удивительную легкость; дикие звери и птицы бились друг с другом. Тут же вступали в состязание лошади, запряженные в богатые и дорогие колесницы. Разделяясь на стороны, соперники, одетые в синее, зеленое, белое и красное платье, с разных сторон выезжали на арену через медные ворота ипподрома, украшенные таинственными надписями, и вдруг неслись из-за барьера к столбу, поставленному в середине арены, означая восхождение солнца своим бегом и движениями; семь раз они объезжали вокруг столпа, подражая течению планет. Пока еще цвета одежды ездоков не приняли политического и не утратили первоначального значения, они изображали четыре враждующие стихии или, по другому мнению, четыре времени года. Высокая стена окружала огромную площадь ипподрома. Вокруг сидели зрители на скамьях, устроенных в виде уступов. Для императора поставлен был престол. Горело освещение, сжигались потешные огни, музыка полного хора тешила слух, глазами со всех сторон встречалась многочисленная толпа; тут было собрано все, что только могла представить великого и пышного богатая Византия.

Саги ясно передают нам впечатление, производимое тем на скандинавских варягов, выросших в бедности и простоте в их северных лесах. Перед ними воскресал минувший мир древних северных сказаний, когда они видели и слышали все великое и чудесное в Византии. В баснословных изваяниях греческой и римской древности они думали видеть северных богов и события из времен Асов, Вольсунгов и Гьюкунгов. Они дивились искусству, с каким вылиты эти чугунные и медные статуи; им казалось ,что они живые и принимают участие в играх. "Падреймские игры" (так называли они игры ипподрома), по рассказу возвратившихся варягов, исполнялись с таким искусством, что казалось, будто люди разъезжают по воздуху, что там стреляли каким-то огнем и раздавалась музыка арф и других инструментов.

Один исландец, Болли Боллесон, проживший многие годы между варягами в Миклагарде и считавшийся самым храбрым и лучшим из них, по возвращении в Исландию привез с собой много разных сокровищ и драгоценностей, вел себя очень прилично, одевался в меха и пурпур, подаренные ему царем Миклагарда. На голове носил он золотой шлем, в руках – короткий иноземный меч, на бедре – красный щит, украшенный портретом в золотой оправе; все оружия его были позолочены. И товарищи его одевались в пурпур и имели позолоченные седла. Куда ни приходили они, везде обращали внимание своим пышным нарядом (H).

Молва, разносимая о том всеми, доставляемая походами в Миклагард, значение, ожидавшее варягов в Греции, богатое жалованье греческих императоров и рассказы о чудесах Востока – столько соблазнов было слишком достаточно, чтобы подстрекнуть скандинавов на дальний поход в Византию за богатством и славой. Они отправлялись по рекам и речкам России, той же самой торговой дорогой, по которой обменивались товары Востока на товары Запада.

С конца XI века многие норманны избрали дальний путь морем, переплывали Па-де-Кале на своих длинных кораблях, оттуда мимо берегов Англии и Франции, въезжали, через Ньорва-Зунд (Гибралтарский пролив), в Средиземное море, в архипелаг, и потом, через Геллеспонт, в Византию. Таким путем ездили многие вожди и короли, отправлявшиеся на Восток в XII столетии.

Но дорога через Россию была старинная, прямая и обыкновенная: ее-то выбирали все, ездившие в Византию из Швеции. Самые первые варяги, и в продолжение долгого времени, в наибольшем числе были из Швеции, с тех пор как основание русского царства варяго-руссами положило начало ближайшим сношениям между Россией и противоположной Швецией; отсюда часто посылались вспомогательные отряды русским князьям; отсюда также многие переезжали к своим единоземцам в Россию, через которую лежала им открытая дорога в Византию. Переселения в эту столицу были весьма обыкновенны: часто случалось, что северные пришельцы, пленясь красотой Востока и случаями, там выпадавшими для них к отличию, богатству и счастью, на всю жизнь оставались в Греции; потому-то мужи Готского царства приняли в свое Собрание законов постановление, что "никто, живущий в Греции, не может получать наследство на родине".

В середине или конце XI века толпа варягов значительно умножилась переселенцами из Британии. Вильгельм, герцог Нормандский, проложив себе путь оружием к престолу Англии, поступал с этой страной как с собственностью и ввел тягостный для туземцев феодальный порядок. Нормандское иго стало невыносимо для жителей, всего несноснее оно было для скандинавов, поселившихся там в великом множестве: они привыкли к иному управлению, во многих случаях пользовались независимостью, почему и свои владения считали собственностью, которой могут располагать только они, а не другие. Очень многие из них покинули Англию: одни – чтобы искать помощи на чужбине и воротиться потом для возобновления борьбы; другие, особенно молодые люди, пошли в Константинополь на службу к греческому императору.

Тогда царствовал Алексей I Комнин; в это самое время престол его находился в великой опасности от Роберта Гвискарда и нормандских дружин. Алексей принял беглецов очень ласково и построил для них город Хеветот, близ Константинополя, но, по причине сильных нападений норманнов, переселил их в столицу и принял в свою стражу. Это подтверждают византийские писатели XII и последующих столетий, говоря о варягах, что они большей частью были англичане, пришедшие из Британии, и все вооружены секирами. Нет сомнения, что большая часть из них принадлежали к семействам скандинавских норманнов, поселившихся в великом числе в Англии; не вынеся жестокого нормандского ига, после бесплодной борьбы с ним, они взяли секиры, свое северное оружие, и отправились морем в Грецию, где, как люди одного племени и одинакового вооружения, были приняты в отряд варягов и смешались с ними (I). Этот отряд существовал до середины XV века, когда Византию взяли турки и Восточная Римская империя пала. Уже задолго до того прекратились поселения из Скандинавии и с Британских островов. Варяги двух последних столетий большей частью были потомками прежних поселенцев из Англии по завоевании ее норманнами. И в пору падения империи они все еще сохраняли обычаи и язык своих предков (49).

Сноски:

(A) Название варягов всего проще и естественнее производится от древнего скандинавского, в старинных шведских законах встречающегося слова vaeria (varja, varna) – защищать, оборонять, или от varda (varda) – охранять, беречь; от этого varda, по другому произношению garda, происходит, вероятно, и слово Gardingi, означающее в древних вестоготских законах королевских телохранителей, отсюда Garde – гвардия. Предполагали происхождение имени варягов от англосаксонского vaere, то же, что vara алеманнов, в значении союза и договора; в готском Ульфиловом переводе Библии встречается и слово Gavairthi в значении "мира". Таким образом, "варяг" – то же, что союзник, человек, живущий в мире и союзе с другими, и имеет на северном языке то же значение, которое римляне выражали словом foederatus. Но как, вероятно, название Waeringer, варягов, сначала введенное скандинавами, составляющими дружину и телохранителей русских князей, то мне кажется вернее, что скандинавское слово vaeria было его корнем, а не англосаксонское vaere. впрочем, не особенно важно, от какого из этих слов происходит название варягов, потому что оба они выражают близкие понятия.

(B) В средневековой латыни встречается слово bargania, barganizatio, в значении "союза, договора"; итальян. bargagno кельтское bargen и bargaigne, vargaigne на французском языке средних веков имеет то же значение. Отсюда производится греч. Baraggoi (foederati, союзники), и думается, что исландцы, часто искажавшие иноземные слова по духу северного языка, составили из этого слова Waeringer. Но трудно решить, почему греки оставили употребительное и хорошо известное слово foederati и для обозначения "союзников" отыскали вовсе чуждое для них слово средневековой латыни. Кроме того, Baranger всегда упоминается отдельно итальянцами, французами, германцами и другими и означает только воина скандинавского племени. Причину такого оригинального названия северных дружин надобно искать каким-нибудь иным путем, и всего проще и согласнее с историческими доводами, находят ее в древнесеверном слове Waeringar, которое греки обратили в Barangar.

(C) Так называются у славян германцы: от них это имя перешло к грекам; оно происходит от славянского прилагательного "немой" и означает всех иностранцев, не понимающих славянского языка, а в особенности одних германцев.

(D) Так произносились по-северному греческие слова: государь Алексей. Также в древних сагах встречаются слова poluta swarf, образовавшиеся из греческих: дворец и сокровище, и Aegisif – святая София. Согалсно с таким же обыкновением изменять иностранные слова и имена по свойству северного языка, скандинавы называли Геллеспонт – Ellipalta, ипподром в Константинополе – Padreimr и т.д. "Кирьялакс", первоначально императора Алексея, стало потом общим названием для всех греческих императоров.

(E) Сага о Хаконе Широкоплечем, XXI.

(F) С латинского vestiarium – одеждохранилище. Но так как императорские сокровища и платья хранились в одном и том же месте, то vestiarion византийцев означает одеждо- и казнохранилище.

(G) Сага о Харальде Суровом, XVI.

(H) Сага о людях из Лаксдаля, LXXVII.

(I) Вот еще причина, почему Нестор в своей русской летописи причисляет англичан к варяжскому или скандинавскому племени.

ОГЛАВЛЕНИЕ