В. Возгрин

НОРМАННЫ В ГРЕНЛАНДИИ
(к 1000-летию открытия острова)

О викингах и их знаменитых походах слышали многие, в том числе и те, кто слабо знаком с историей Скандинавии. Но далеко не все отчетливо представляют себе причины, вызвавшие походы конца VIII – начала XI века. Не все из этих причин были ясны и самим викингам – вряд ли они осознавали, например, что являются свидетелями разложения общинно-родового строя, его феодализации и так далее; более очевидными, чем социальные, были для них пронятой земли. В Скандинавии становилось тесно. И тогда предки нынешних датчан, норвежцев, шведов хлынули за море. Искусные кораблестроители и мореходы, отважные воины, закаленные суровой природой Севера, они покоряли ближние и отдаленные области – вначале с целью грабежа, потом – для сбора дани и, наконец, стремясь заселить новые земли.

В освоении таких территорий больше всех преуспели норвежцы: они обжили Шетландские, Оркнейские, Фарерские и Гебридские острова; в начале X века закончилось заселение Исландии.

Уникальный исторический и литературный памятник раннего средневековья – исландские саги – повествует о жизни исландских бондов, о их характере и обычаях. Это были суровые, сильные люди, не расстававшиеся с оружием, но ценившие счастье труда на просторах новой родины не меньше воинской удачи. Даже став земледельцами, вчерашние завоеватели и пираты сохранили высокое искусство мореплавания; исландцы часто бывали в стране отцов – Норвегии, где их привечали друзья и многочисленные родственники.

О походах исландцев с целью завоеваний или открытия новых земель свидетельств нет. Хотя, случалось, штормы изменяли курс небольших беспалубных ладей норманнов и исландцы сходили на неведомые берега. Именно таким, "невольным", было, очевидно, и открытие европейцами Гренландии. Уже в конце IX века исландские мореходы поговаривали о каких-то островах, лежавших к западу. Первым, кто бесспорно видел их издали, был некий Гунбьерн, который назвал Восточную Гренландию (а дальше он не продвинулся) "Шхерами Гунбьерна". Прошло еще полвека и родился человек, отправившийся в океан с целью "открыть Гренландию".

Это был Эрик Торвальдсен, сын бонда из Южной Норвегии, с детства отличавшийся огненным цветом волос и вспыльчивым, неукротимым характером. Первое свойство принесло Эрику кличку "Рыжий" (под этим именем он и войдет в историю), второе – стало непосредственной причиной трагических и великих событий в его сложной судьбе.

Вначале, как повествует правдивая "Сага о гренландцах", Эрик и его отец Торвальд были высланы из Норвегии, так как оказались "замешанными" в нескольких убийствах. Прибыв в Исландию и едва успев выстроить усадьбу, старик Торвальд умер. Сын его женился на дочери местного вождя-хевдинга, о чем хевдинг впоследствии горько сожалел. Ибо Эрик с годами не избавился от скверных замашек: драка следовала за дракой, многих он изувечил, двое из новых соседей заплатили за участие в потасовках жизнью. Попробовали переселить его в другую часть острова, но не успел Эрик достроить новый дом, как вспыхнула очередная грандиозная драка со многими участниками; в этом побоище от руки Эрика пало несколько человек. Лишь теперь исландцы поняли, чем грозит дальнейшее пребывание на острове медноволосого норвежца, и выслали его.

И вот тогда-то одинокий, вызывавший у всех неприязнь изгнанник решил отправиться на поиски новой земли, которая, как он слышал, находится еще дальше, там, где в океан садится солнце. И в 983 году он нашел эту землю. Колоссальную по размерам, с ее глубокими фьордами и лугами, покрытыми сочной зеленью, с ручьями, в которых плескались форель и лосось, и обширными пляжами, на которых темнели туши морского зверья, с прибрежными скалами, белевшими птичьими базарами.

Открыватель отметил и полное отсутствие здесь следов человека. Теперь Эрик Рыжий мог вздохнуть свободнее – тут на его права никто не "посягал", можно было целиком посвятить себя хозяйственным хлопотам. Устройство на новом месте заняло три года, а в 986 году Исландию покинуло 25 тяжело груженных судов, на борту которых было свыше 700 норманнов, решивших связать свою судьбу с неведомой "Гренландией". Да, именно так – "Зеленой страной" – назвал Эрик величайший остров мира отчасти оттого, что юго-запад в тот век действительно был зелен, отчасти с целью привлечь таким именем переселенцев – отшельничество пришлось ему не по душе. Не исключено, что такое название было придумано в пику изгнавшей Эрика Исландии, которая оставалась всего-навсего "Ледяной страной"! Четырнадцать судов пробились сквозь штормы к берегам новой родины. Остальные вернулись назад, не считая разбившихся у бурного мыса Кап Фарвель, ставших первыми из тысяч деревянных, а потом и стальных судов, что нашли здесь гибель за десять прошедших с тех пор веков...

По праву первооткрывателя Эрик выбрал для своей усадьбы лучшее место – на берегу глубокого, тихого фьорда, названного его именем. Другие исландцы селились неподалеку; постепенно вырос крупный, сильно разбросанный поселок, его назвали "Естербюгд" (Восточное селение). В 400 километрах к северу от него был основан второй город – "Вестербюгд" (Западное селение). Так на девственно-зеленой земле юга Гренландии началась жизнь, длившаяся пять с половиной веков.

Переселенцы были земледельцами, и культура их была типично земледельческая. Они завезли на остров не только домашний скот и птицу, орудия, семена, но и методы ведения хозяйства, свойственные Европе той эпохе. Южная Гренландия была безлюдна, и никто не мог повлиять на духовный мир и бытовой уклад пришельцев. Поэтому-то здесь сохранилась на протяжении столетий в нетронутом виде своеобразная культура викингов X века.

Заселение острова длилось не один десяток лет. Сюда приходили ладьи не только из Исландии, но и со Скандинавского полуострова. Что влекло норманнов на край света, в неведомую, пугающе огромную страну полярных ночей и ледяных гор? Историк скажет: "Гренландские переселенцы стремились избавиться от наступавшего на Север Европы феодализма, от увеличивавшихся с каждым годом налогов королям и их вассалам, они искали в новых землях экономическую независимость" – и будет прав. Однако трудно удержаться от искушения узнать мнение по этому поводу из уст самих норманнов. Вот как отвечает на схожий вопрос Отец, ведущий диалог с Сыном на страницах норвежской рукописи XIII века "Королевское зерцало": "Поскольку тебе захотелось узнать, что ищут люди в этой стране, отчего стремятся туда, несмотря на опасности, то это – от тройственности человеческой натуры. Одно свойство ее – страсть к борьбе и жажда славы; характер направляет многих туда, где вероятна наибольшая опасность – так завоевывают они славу. Другая страсть – к познаниям, ибо в натуре человека увидеть и изведать все то, о чем ему приходилось слышать, дабы узнать, так ли все обстоит на самом деле или нет. И третья – надежда на богатство, ибо повсюду влечется человек за ним и презирает притом великие опасности..."

Впрочем, судя по письменным источникам, дополненным и археологическими материалами, "опасности" в самой Гренландии в период ее заселения возникали сравнительно редко. Жизнь в обоих селениях, потом городах, а также множестве хуторов текла размеренно и спокойно. Центральной власти не было, наиболее важные, общие дела решались на сходке-тинге, собиравшейся, как и в Исландии, раз в году. Хевдинги не имели политической и экономической власти; здесь, по выражению историка П. Нерлунда, "было еще больше демократии (если это возможно), чем в Исландии". С введением христианства и учреждением Гренландского епископства положение не изменилось – епископ из-за долгих отлучек в Европу авторитетом не пользовался и фактически также власти над мирянами не имел.

Главным занятием гренландцев постепенно стало скотоводство. Ладьи первопоселенцев, очевидно, сильно напоминали Ноев ковчег – в центральной части каждого судна, вокруг единственной мачты тесно сгрудившись стояли лошади, коровы, козы, овцы, свиньи, и над пустынными водами Атлантики далеко разносились мычанье, блеянье и лай. Кости из раскопок свидетельствуют, что норманны предпочитали мясо домашних животных морскому зверю, Северяне всегда отдавали должное молоку – об этом писал еще Цезарь в "Записках о Галльской войне". Не были в этом отношении исключением и гренландские норманны; в рукописи "Королевского зерцала" сообщается, что "в Гренландии хорошие выпасы, много больших и прекрасных усадеб, потому что люди владеют там многим крупным скотом и овцами и приготавливают множество масла и сыра; этим, в основном, они и живут, а также говядиной и всяческой дичью – мясом оленя, кита, тюленя и медведя".

Археологами раскопаны прекрасно сохранившиеся стены скотоводческих построек и загонов, каменных сараев – сено, бывшее основным видом корма, запасалось в больших количествах. Всего на одну корову в год требовалось 2,5-3 тонны сухого сена; очевидно, заготовка его доставляла островитянам немало забот, ведь период бестравья здесь длиннее, чем в Европе. Доставлять корм по горным тропам приходилось на себе, не намного легче было везти его с дальних покосов в лодке вдоль сильно изрезанных берегов. Напряженная летняя работа приносила свои плоды – несмотря на низкие удои, в Гренландии не было недостатка в пище, а сыр даже продавали в Европу. Хуже было с хлебом – он созревал не каждый год, поэтому позволить себе его сеять могли лишь самые зажиточные бонды. "Большинство из них, – сообщает "Королевское зерцало", – не знает, что такое хлеб, – они никогда его не видели".

Овцы, число которых измерялось многими тысячами, давали не только молоко, но и массу шерсти. Долгие зимние вечера пряли гренландки у тусклых светильников, заправленных китовым жиром, эту шерсть. Затем из нее ткали сукно, высоко ценившееся в Европе. Кроме сукна вывозились шкуры, выделанная кожа, бивни моржей и нарвалов, жир морского зверя.

Гренландские города не были окружены стенами – обороняться было не от кого; по числу жителей Естербюгд не уступал столице одной из крупнейших балтийских держав – Дании (2 тысячи человек). Все городские постройки были каменными, многие – двухэтажными. Уже в XI веке здесь насчитывалось 16 церквей, августинский и бенедиктинский монастыри, семинария. Жилые дома достигали длины 50 метров, в одном из них был зал площадью 130 квадратных метров. В строительстве использовались каменные блоки весом до 10 тонн. Не исключено, что именно эти глыбы в величественных руинах Вестербюгда послужили для пришедших сюда позже эскимосов источником сказаний об Олафе-великане, носившем китов на плечах. Коровники и конюшни строились по европейскому образцу, но стены их утолщались до полутора метров, а вместо дверного проема устраивался длинный, в семь метров, входной тоннель, изгибавшийся в толще стены – так сберегалось тепло. Хевдинги и епископ имели десятки коров, простые бонды – двух-трех, иногда вместо коров они держали коз. Нередко гренландцы селились вдали от городов, в глубине длинных фьордов, поближе к пастбищам. Хижины хуторян были тесны и низки, вход напоминал нору, окон не было. В город эти отшельники спускались крайне редко: находясь большую часть года в хижине (к которой примыкали и с которой соединились ходами овчарни), они общались только с семьей. Уединенному образу жизни способствовало полное отсутствие в опасности.

Эскимосы появились в окрестностях гренландских городов лишь на закате их истории. В момент норманнского переселения эскимосские стойбища находились далеко, многие тысячи километров к северу (племена, чье переселение из Северной Америки совпало по времени с норманнским) и к востоку (последние представители вымиравшей древней культуры Дорсет). Известия об эскимосах впервые появляются в гренландских анналах в XIII веке – горожане Вестербюгда встретили их в одном из многодневных охотничьих походов далеко на севере – в районе бухты Диско.

Нам неизвестно, какого рода отношения сложились между норманнами и эскимосами, когда последние в начале XIV века спустились к югу, так как именно в этот период поездки европейцев в Гренландию, а значит, и письменные источники, повествующие о гренландцах, становятся крайне редкими.

В 1341 году потомки Эрика Рыжего послали в Вестербюгд, откуда долго не было вестей, Ивара Бродсона с вооруженными людьми – у естербюгдцев возникло подозрение, что город подвергся нападению "скреллингов" (то есть "карликов" – так называли на юге острова невысоких эскимосов-северян). Когда Бродсон добрался до Вестербюгда, то глазам его открылась странная картина: по улицам бродил одичалый скот, город был пуст, в нем "не было ни христиан, ни язычников". Ивар не мог разгадать тайну брошенного города, как не смогли этого сделать и современные археологи. Вот все, что они смогли узнать: люди покинули город в большой спешке, причем их нагнали не голод и не холод (обнаружены большие запасы пищи и топлива), но нечто совсем иное. Несколько домов было сожжено, но в отлично сохранившихся захоронениях и среди руин не было найдено ни одного скелета со следами насильственной смерти.

Существуют две гипотезы, объясняющие уход жителей города. Их могли увести силой эскимосы или горожане сами перебрались в открытый еще сыном Эрика Лейфом Счастливым Винланд (Ньюфаундленд) или Маркланд (Лабрадор). Но гипотезы эти не опираются на веские доказательства. В раскопках эскимосских погребений не обнаружены скелеты норманнского или смешанного типов. Не найдены поселения гренландцев и на указанных островах. Против версии о переселении говорит и тот факт, что вестербюгдцам было проще перебраться в цветущий Естербюгд, но они не только не сделали этого, но и не сообщили о планах переселения ни друзьям, ни – что еще более странно для католиков – церковным властям, своему епископу. Итак, если они и переселились, то поистине это было бегство от людей и бога!

Еще через век пришел черед падению Естербюгда. Крупнейший город острова был с 1411 года изолирован от Европы. Тому было много причин: европейские войны, в которых участвовала Скандинавия, "черная смерть", прокатившаяся через весь материк, подчинение скандинавского мореплавания могущественной Ганзе (островитянам же строить суда было не из чего). Кроме того, гибель Вестербюгда закрыла путь к богатым охотничьим угодьям северо-запада, что резко сократило число товаров, которые гренландцы могли предложить европейским купцам.

Город был обречен – рано или поздно его население, жившее скотоводством и охотой, должно было утратить средства к существованию. Ибо в отличие от эскимосов (которые добывали в море не только пищу, но и материал для изготовления одежды, орудий труда, жилищ, топливо и т. д.) они зависели от подвоза из Европы некоторых товаров, прежде всего – железа.

Тем не менее город, о котором забыли в Европе, боролся за право на жизнь еще более века. Борьба эта, очевидно, несколько облегчалась случайными посещениями европейских кораблей. О том, что такие заходы были, свидетельствуют прекрасно сохранившиеся в вечной мерзлоте одеяния из гренландских захоронений XV века. Среди капюшонов с длинными косицами, остроносых туфель, сильно расклешенных платьев найдены некоторые, вошедшие в моду в элегантном мире Парижа и Бургундии лишь во второй половине XV столетия.

О том, как жил город в последний в его истории период, известно немного. В папской булле 1448 года говорится об упадке гренландской церкви после того, как "30 лет тому назад язычники разорили многие храмы и забрали в плен прихожан". Некоторую информацию дают и эскимосские сказания. В них говорится, что пираты на трех судах напали на "норвежцев". И хотя горожане отогнали разбойников и даже захватили у них один корабль, через год они вернулись "целым флотом", убили многих и захватили часть скота. Нападение повторилось и на третий год, но эскимосы спасли женщин и детей, забрав их из города с собой. К осени северяне вернулись, но застали город сожженным и пустым, после чего горожанки с детьми остались жить с ними. Многое в этом сказании правдоподобно, но многое противоречит истине: так, например, в раскопках Естербюгда не обнаружено следов пожара и военных разрушений.

Согласно другому сказанию, между городом и племенами возникла вражда, в результате которой горожан перебили. Победители сожалели о погибших так сильно, что подвергли свою соплеменницу Наварану, настойчиво разжигавшую огонь междоусобицы, мучительной казни.

Слабое место обоих взаимоисключающих преданий – все то же отсутствие в раскопках скелетов со следами насильственной смерти. Недавно возникла третья версия – о добровольном переселении последних потомков норманнов. Она основана на поразительном факте – в раскопках гренландских церквей не найдено храмового инвентаря. Подобные предметы встречаются в руинах домов, но церкви пусты, будто их вымели. Можно предположить, что ценности похитили пираты – но куда делись громоздкие купели и распятия, не представлявшие для разбойников никакого интереса? В раскопках эскимосских стоянок найдена масса нужных в хозяйстве вещей городского происхождения – и ни одной церковной! Логично предположить, что храмовую утварь забрали с собой те, кому она была наиболее дорога – а именно, навсегда покидающие город прихожане.

Никак не объясняет эту загадку еще одна гипотеза, связанная с ухудшением климата, действительно имевшим место в XV-XVI веках. Если учесть жесткую необходимость для гренландцев содержать крупное стадо скота, то станет ясно, что даже незначительное ухудшение пастбищ могло привести к необратимым последствиям. Заимствовать же культуру морских охотников-эскимосов они не могли из-за слабых контактов со "скреллингами": доказательством тому лишь несколько слов, заимствованных эскимосами у норманнов, а это поразительно мало в условиях многовекового соседства. В пользу версии вымирания южан-скотоводов из-за ухудшения пищекормовой базы и прихода на освободившееся место северян-охотников говорят и материалы раскопок погребений начала XV века. Почти во всех их – скелеты низкорослых, болезненных, страдавших от хронического недоедания людей. Впрочем, эти находки не являются доказательством данной гипотезы: позднее климат мог измениться, ведь известно, что жизнь в городе продолжалась 130 лет после даты этих захоронений.

...В 1540 году один немецкий парусник был заброшен непогодой к Южной Гренландии. Шкиперу удалось ввести судно в спокойные воды длинного фьорда, закрытого от ветра скалами. На борту парусника был некий Йон прозвищем Гренландец, ранее бывавший в Естербюгде и теперь узнавший местность. Матросы отправились в шлюпках на берег, где виднелись дома и сараи для сушки рыбы. Причалив к пристани, моряки вышли на берег и здесь же у причала обнаружили человека, одетого в меховую куртку и суконные брюки, лежавшего ничком. Перевернув островитянина на спину, матросы увидели, что он мертв. Рядом с ним лежали красивая, европейского покроя шляпа и нож, сильно истончившийся от долгого употребления. Моряки взяли нож с собой, а вернувшись домой, рассказали о странном поселке на краю света, чей единственный житель был мертв. Этот рассказ был записан и дошел до нас.