П. СОЙЕР. ЭПОХА ВИКИНГОВ

Глава 2. Письменные источники

Наиболее важными письменными свидетельствами, относящимися к эпохе викингов, являются не скандинавские, а христианские и мусульманские источники. Из скандинавских произведений письменности того времени до наших дней сохранились только рунические надписи, и лишь немногие их них принадлежат периоду до XI века. Предания о викингах были впервые записаны лишь спустя долгое время после обращения Скандинавии в христианство и сохранились в таких текстах, как средневековые исландские саги, которые в качестве источников гораздо более ценны для периода своего написания, чем для эпохи викингов, К счастью для историка, скандинавы входили в соприкосновение с другими, более грамотными обществами, и западноевропейские литературные памятники являются особенно ценными источниками информации об их деятельности и той реакции, которую она встречала. В Россию, как и в Скандинавию, искусство письма пришло вслед за принятием христианства, и первая русская летопись была составлена только в XI веке; но, к счастью, для IX и X веков имеются византийские и, что еще важнее, мусульманские источники, упоминающие о присутствии скандинавов на Востоке. Мусульманские источники ценны еще и тем, что дают информацию о набегах викингов на Испанию.

Пользоваться этими письменными свидетельствами непросто. Самая очевидная трудность связана с тем, что они написаны на огромном множестве языков – скандинавском, ирландском, английском, латыни, русском, греческом, персидском и арабском. Кроме того, существуют и текстуальные проблемы, которых никогда нельзя избежать, имея дело с письменными материалами. При переписывании произведение может измениться, либо по ошибке, либо в результате намеренных пропусков или вставок, и зачастую, когда, пройдя через множество рук, тексты сохраняются только в позднейших копиях, бывает трудно, если не сказать невозможно, определить, что же в них было сказано первоначально. Некоторые тексты, вроде уже упоминавшейся русской летописи XI века или исландских саг XII и XIII веков, были составлены поздно, и в таких произведениях поиск верных ключей к эпохе викингов в толще искаженных и полузабытых преданий и художественного вымысла – сложное и запутанное дело. Следовательно, интерпретация письменных свидетельств об эпохе викингов – это трудная работа, требующая таких же специальных методов, как и те, что необходимы для осмысления свидетельств археологии, нумизматики и топонимии, сложность которых еще более очевидна. Делать акцент на этих трудностях необходимо, потому что их очень легко упустить из виду. Смысл хроник, саг и даже хартий часто кажется самоочевидным, и, пользуясь печатными текстами, а иногда и в переводе, очень просто забыть, что основой для них являются рукописи, которые и сами почти всегда представляют собой копии, если не копии копий, и при их передаче возникало множество возможностей для пропусков и добавлений, далеко не все из которых были упущены.

Каждый раз, когда делается копия, могут происходить ошибки. Более того, придя в восторг от древности источника или от красочных подробностей, которые мы в нем находим, очень просто забыть, что он был написан с определенной целью. Все те письменные источники, на которые мы опираемся, создавались с неким замыслом, если только это не было пустым времяпрепровождением, и одна из самых важных составляющих работы историка заключается в том, чтобы определить, каким был этот замысел: если цель писателя не понята, его слова могут легко ввести в заблуждение.

Иллюстрации к этим тривиальным правилам исторического расследования удобно и полезно поискать в "Англосаксонской хронике", которая во многих отношениях превосходит все летописи, относящиеся к эпохе викингов, что парадоксально, ибо в том, что касается переломных периодов правления Альфреда и его сына Эдуарда, она совершенно не похожа ни на какие другие. Хронисты обычно не были историками; составление истории, изучение и прослеживание процессов, очевидцами которых они являлись или которые они желали объяснить, не было их задачей. Задача состояла, скорее, в том, чтобы расставить в прошлом ряд вех. Средневековые хронисты почти всегда входили в монашеские общины и писали для того, чтобы помочь своим собратьям различать прошедшие годы, фиксируя важные события. Такие хроники служили коллективной памятью общины. Восшествие на трон нового короля, смерть епископа или аббата, набег викингов, знамение на небе или сырое лето – достойным внимания считалось все. По словам Чарльза Пламмера, "то, что нам представляется убогим и бессодержательным высказыванием, для них было текстом, пригодным для развлечения зимними вечерами" (23). В отборе важных или памятных событий хронисты, естественно, выдавали собственные интересы и заботы. Их произведения ценны не только воспроизведением событий – вдобавок они рассказывают о том, какие происшествия выбирались для фиксации: то, что хронисты оставили за кадром, если только это можно узнать, не менее интересно, чем записанное. "Англосаксонская хроника" за периоды правления Альфреда и его сына Эдуарда особенно любопытна именно в этом отношении, поскольку автор явно сосредоточил внимание почти исключительно на датских грабителях. Большинство хронистов этого времени, каковы бы ни были их частные интересы, упоминают о широком спектре событий; но "Англосаксонская хроника" этого не делает. С 865 по 920 г. в ней мало что можно обнаружить, кроме сообщений о борьбе западно-саксонских правителей против скандинавов. Это обеспечивает этой хронике особое место в ряду современных ей произведений.

В действительности, "Англосаксонская хроника" на языке англосаксов существует в четырех вариантах, которые сохранились в семи рукописях (24). Другие версии, существовавшие в прошлом, были утрачены и теперь известны лишь благодаря тому, как ими пользовались другие писатели. Все они основывались на компиляции, созданной в конце IX века где-то в западной части Уэссекса. Первоначально считалось, что ее составителем был сам король Альфред, но теперь это уже не является общепринятым мнением, хотя он вполне мог способствовать ее появлению. В его время было сделано несколько списков этой хроники, и, к счастью, одна из них сохранилась. Это "Хроника Паркера", названная так в честь прежнего владельца. В ней все записи вплоть до 891 г. сделаны одним писцом, и у нас нет палеографических причин сомневаться в том, что от этой даты его отделяло не более одного поколения. Другие версии этой основной хроники IX века являются позднейшими копиями, но все они восходят к одному оригиналу, который, вероятно, включал и запись за 892 г., хотя в "Хронике Паркера" она была добавлена другим писцом. В этом оригинале почти все записи между 756 и 842 гг. сдвинуты на два или три года вперед, эта хронологическая неувязка имеет огромное значение для текстуальной истории хроники, но в то же время является и питательной средой для ошибок.

Несмотря на ее древность, в "Хронике Паркера" имеется, по крайней мере, одна крупная ошибка, которую разделяют с ней почти все остальные версии (25), В записи за 885 г. она описывает прибытие армии викингов в Рочестер, "где они осадили город и окружили себя другими укреплениями. И все равно англичане защищали город, пока король Альфред не подошел со своей армией. Тогда неприятели отошли к своим кораблям и оставили свои укрепления, и там они лишились своих коней, и немедленно тем же самым летом они отправились назад через море. В том же году король Альфред отправил флот из Кента в Восточную Англию...". Все прочие версии, кроме одной, согласны с вышесказанным. Исключение составляет латинский перевод, сделанный в конце X века западно-саксонским аристократом по имени Этельвирд. К несчастью, латынь Этельвирда, вообще не отличающаяся ясностью, в этом месте переводу не поддается, но можно понять, что он использовал вариант хроники, в котором было два предложения, оканчивающихся на фразу "отправились назад через море". В той версии, от которой берут начало все копии, кроме Этельвирдовой, писец, должно быть, пропустил второе предложение; после того как он написал первое "отправились назад через море", его взгляд перескочил на то место, где эта фраза встречалась во второй раз, и с нее-то он и продолжил копирование. Это обычная ошибка переписчиков. Перевод Этельвирда наталкивает на мысль о том, что некоторые из участников набега не сразу вернулись на континент, а пришли к некоему соглашению с Альфредом, которое затем нарушили. Прежде чем в свою очередь "отправиться назад через море", они дважды совершили вылазки к югу от Темзы, а также стояли лагерем в Бенфлите на побережье Эссекса, где несколькими годами позже находилась другая база викингов. Утрата этого отрывка объясняет, почему хроника продолжается рассказом о нападении войск Альфреда на Восточную Англию. Пропуск предложения, о котором, не будь версии Этельвирда, узнать было бы невозможно, говорит о том, что само по себе обладание ранней копией текста еще не является гарантией точной передачи оригинала. Когда бы ни создавалась копия, ошибки возможны всегда. Опасность того, что эти ошибки могут остаться незамеченными, становится гораздо большей, когда до наших дней доходит только одна версия и особенно когда она является результатом многократного переписывания. Даже в сохранившихся вариантах "Англосаксонской хроники" могут быть одинаковые пропуски, которые невозможно обнаружить, но само наличие стольких версий дает основание для некоторой уверенности в том, что в общем и целом полный текст хроники, составленной в правление Альфреда, сохранился.

Ее составитель, вероятно, работал в 892 г., и его можно считать современником и очевидцем событий, имевших место в течение предшествующих двадцати пяти лет (26). По-видимому, он обладал чрезвычайно подробными сведениями о событиях после 865 г., так как начиная с этой даты каждому году соответствует своя запись, но, рассказывая о периоде до 865 г., он, очевидно, опирался на хранившиеся в его памяти предания или более ранние компиляции. Нападения датчан на Англию начались в 835 г., и вполне понятно, как важно представлять себе, насколько надежна эта хроника конца IX века в том, что касается середины того же столетия. Если в 892 г. составитель руководствовался лишь воспоминаниями, его рассказ о событиях между 835 и 865 гг. не может заслуживать особого доверия; но если он располагал более ранними анналами, быть может, того же самого времени, то в отношении этих годов его работа делается гораздо более достоверной. Разумеется, у нас нет возможности с точностью установить источники, которыми пользовался составитель, но представляется весьма вероятным, что для периода примерно до 842 г. он обращался к более ранним летописям, а после 842 г. полагался на собственную память (27). Первым признаком того, что после 842-843 гг. составитель стал работать с другими источниками, является то, что почти каждому из двадцати лет до этой даты соответствует своя летописная статья – между 821 и 843 гг. пропущены только 822, 826 и 828 гг.– но между 843 и 865 гг. этих записей всего пять. Другой заключается в том, что в 892 г. составитель считал началом года 25 сентября, а в первой половине века имеются летописные статьи, относящиеся к годам, которые, по-видимому, исчислялись с Рождества. Уже упоминавшийся хронологический сдвиг в два-три года заканчивается в 842 г., и это также позволяет предположить то, что примерно в это время в характере источника, которым пользовался составитель, произошла некая перемена. Основанием для того, чтобы отнести ее к 842-му, а не 843 г., является то, что запись, относящаяся к последнему году, крайне подозрительна. Она гласит: "В этом году король Этельвульф сражался с командами 35 судов в Кархэмптоне [в Сомерсете, на берегу Бристольского залива], и даны овладели полем боя". Это выглядит очень странно и наводит на мысль, что мы имеем дело всего лишь с повторением записи за 836 г.: "В этом году король Эгберт сражался с командами 35 судов [в некоторых версиях 25] в Кархэмптоне, и там было великое кровопролитие, и даны овладели полем боя". Конечно, нет ничего невозможного в том, что в 843 г. Этельвульф тоже потерпел поражение от данов вблизи Кархэмптона, но нехарактерное буквальное совпадение между этими двумя летописными статьями и тот факт, что примерно в это время источники у составителя, видимо, изменились, означают, что рассказ о 843 г. больше зависит от записи за 836 г., чем от воспоминаний о событиях 843 г.

Следовательно, для середины IX века, с 843 по 865 г., "Англосаксонская хроника" является менее ценным источником, чем для периодов до и после этого временного промежутка, и именно в отношении него особенно полезным дополнением к ней являются анналы, составленные на континенте. Это, разумеется, не означает, что записи с 843 по 865 г. бесполезны; зафиксированные в них события, похоже, хорошо сохранились в памяти составителя, но в течение этих лет повествование хроники о нападениях не так исчерпывающе, а приводимые ею подробности заслуживают меньшего доверия. Из вышесказанного не следует, что нужно поставить под вопрос победу англичан при Аклее в 851 г., но размер флота нападавшей стороны, указываемый хроникой, является как раз такой деталью, которая за последующие сорок лет вполне могла оказаться раздутой, а значит, утверждение о том, что кораблей было 350, стоит воспринимать тем менее серьезно, что эта опенка не принадлежала современнику описываемых событии. Первые нападения викингов произошли за столетие до составления хроники, и хотя западно-саксонские источники для того периода, когда доминирующей силой являлось королевство Мерсия, по-видимому, не отличались полнотой, они, очевидно, включали подробный отчет о первой атаке викингов на Уэссскс. Этот рассказ хроники можно сопоставить с версией Этельвирла сохранившей ряд интересных деталей:

Должно быть, первое нападение викингов на Уэссекс было заметным событием, которое надолго осталось в памяти, но едва ли хронист, сообщая эти подробности опирался на одну лишь устную традицию, В основе записи должны были лежать какие-то письменные повествования, но маловероятно, что это были анналы, иначе вместо общего указания на правление короля Бритрика, правившего Уэссексом в 786-802 гг., была бы указана дата нападения. Фактически, этот источник мог быть литературным, а не летописным, например, поэмой.

Составитель "Альфредовой" хроники уделял нападениям викингов особое внимание. С 865 по 887 г. все его записи по большей части посвящены викингам, нередко вплоть до отказа от всех прочих тем, и в этот период все они, за одним-единственным исключением, начинаются с сообщения о передвижениях того, что хронист явно рассматривал как основную ударную силу викингов. Год за годом эти вводные слова почти тождественны: Her for se here, Her rad se here, Her cuot se here, "В этом году here (here – староанглийское слово, которое часто переводится как "армия", "военная сила". Использовалось в основном для обозначения датских захватчиков – прим. автора), ушло, передвигалось верхом, пришло". В отношении некоторых годов хронист об Англии не сообщает ничего, но с тревогой и тщанием прослеживает перемещения here на континенте, откуда ей предстояло переправиться в Англию в 892 г. Его повышенное внимание к этой конкретной here должно означать, что ко времени составления этой части хроники вражеская армия уже добралась до Англии. По-видимому, цель хроники на самом деле состояла в том, чтобы обеспечить это вторжение предысторией, а затем рассказать о борьбе Альфреда против викингов после 892 г. Задача, стоявшая перед составителем, не только сказывалась на выборе событий его собственного времени, но и обусловливала его отношение к более ранним анналам. Между 835 г., когда впервые сообщается о нападении датчан, и 842 г. записей всего семь, и все они, кроме одной, уделяют внимание атакам викингов, а в пяти из них не говорится ни о чем другом. И дело не только в том, что хронист особенно скрупулезно фиксирует все случаи нападений викингов, а в том, что другие темы, обычно находящие отражение в хрониках, здесь, видимо, остались за кадром. Так, за первые тридцать пять лет IX века имеется пять статей, сообщающих о смерти церковных иерархов, а между 835 и 900 гг. таких статей только четыре. Как только составитель, писавший в 892 г., дошел до времени, когда датчане стали регулярно наведываться в Англию, он полностью сосредоточился на них. С его точки зрения одни только датчане были достойны пристального внимания, и, отбирая события из более ранних анналов, он, видимо, опустил многое из того, что, по его мнению, не имело отношения к делу.

Это сужение сферы интереса, эта специализация хрониста делает его работу особенно ценным источником для изучения деятельности викингов, но здесь же проявляется и тенденция к преувеличению значимости последней. Но если для составителя хроники викинги были чуть ли не единственной интересной темой, не следует делать вывод о том, что его взгляды разделяли все его современники. Такое пристальное внимание к нападениям викингов и отсутствие упоминаний о раздорах между англичанами, занимавших важное место в анналах до 835 г., сильно исказило событийную картину IX века. Фактически хроника стремится показать, что после этого года англичане жили в мире друг с другом, – тем более разительным в результате выглядит их контраст с жестокими викингами.

"Англосаксонская хроника" необычна во всех отношениях, особенно в том, что после 835 г. в ней нет никаких упоминаний о разрушении или даже ограблении монастырей. Письменные свидетельства того времени, составленные в Ирландии или в материковой Европе, полны сообщений о нападениях викингов на церкви и монастыри, но в английской хронике за IX век единственная запись такого рода является вставкой XII столетия в копию, сделанную в Питерборо, и утверждает, что датчане "уничтожали все монастыри, в которые приходили", и далее: "В то же самое время [870] они пришли в Питерборо, сожгли и разрушили его, убили аббата и монахов и всех, кого там нашли, и превратили его в ничто, тогда как раньше он был очень влиятельным". Если это сообщение правдиво, то очень странно, что более ранние версии ничего не говорят о подобных разрушениях. Хронист рассказывает о передвижении армий, битвах, а иногда о грабежах вообще, но специальных упоминаний о разрушении или разорении монастырей и церквей нет. На основании вышесказанного представляется, что аудитория, для которой предназначалась хроника, была скорее светской, чем церковной. Разумеется, ее составитель был христианином, и он радуется обращению в христианство некоторых участников нападений, но, по-видимому, Церковь интересовала его в меньшей степени, чем западно-саксонское королевство и его правящая династия. Если хроника является коллективной памятью общины, то, должно быть, совокупность людей, для которой в 892 г. была составлена "Англосаксонская хроника", отличалась большим своеобразием. Фактически кажется, что эта хроника была сочинением пропагандистского толка, имевшим целью напомнить людям о том, что только западные саксы оказывали успешное сопротивление захватчикам (28). Достижения Этельвульфа и его сыновей восхваляются снова и снова, и в то же время всячески подчеркиваются неудачи мерсийцев. Это произведение является не чем иным, как династической пропагандой, созданной во время тяжелого кризиса, когда из Булони в Англию прибыла великая армия (here) викингов.

С текста хроники, написанной 892 г., несколько раз делались копии, и, возможно, они как-то распространялись, хотя и неизвестно где. Иногда считают, что копии рассылались в монастыри или кафедральные церкви, но этому нет подтверждений, и действительно светский характер хроники и ее ранних копий опровергает такое допущение. Если бы сохранившиеся копии были отправлены в религиозные учреждения, то отсутствие записей, представляющих для переписчиков внутренний интерес, было бы просто удивительным. Правда, некоторые списки в течение многих лет оставались без изменений, и в том числе, безусловно, версия, к которой в конечном счете восходит хроника Питерборо, но прочие продолжались и после 892 г. Примечательной чертой этих продолжений является то, что в различных списках они оказываются почти тождественными, и объяснением этому сходству должно быть то, что все они опираются на один общий источник, в котором, по-видимому, получили дальнейшее развитие история и задачи составителя 892 г. Записи за годы, непосредственно следующие за 892 г., посвящены исключительно кампаниям против here, прибывшей в Англию в этом году, той самой here, к которой было приковано столь пристальное внимание составителя и чье появление в Англии, похоже, и было поводом к составлению всего произведения. Только после того, как летом 896 г. армия викингов распалась, хроника обращается к другим темам, и под 897 г. впервые за много лет появляется запись обычного для анналов содержания: "В этом году, за девять дней до середины лета Этельхельм, ольдермен Вилтшира, умер; в этом году умер и Хихстан, который был епископом Лондонским". Затем следует пропуск в три года без всяких записей. Выглядит это так, будто поражение Неге в 896 г. означало, что непосредственная задача хрониста выполнена. Кроме того, это говорит о том, что, кто бы ни был автором оригинального текста 892 г., ему же, возможно, принадлежат и статьи нескольких последующих лет. Правда, существует предположение, что такое продолжение было создано и опубликовано "в официальном порядке", но подтверждений у него не больше, чем у гипотезы об "официальном" источнике основной хроники. Рассказ о военных действиях против захватчиков в 892 г., кто бы ни стоял за ним, делает "Англосаксонскую хронику" одним из самых примечательных источников по эпохе викингов, какие только есть в нашем распоряжении. Хроника составляется именно в эту эпоху и предстает как живой и подробный рассказ о тщательно продуманных военных кампаниях, вышедший из-под пера человека, который сам находился в гуте событий и. когда в 896 г. here распалась, смог написать: "Милостью Божией here в целом не причинила английскому народу больших несчастий".

Облегчение, которое хронист испытывает в 896 г., очевидно, но и после распада here значительная часть Англии оставалась под владычеством скандинавов, которые по-прежнему представляли серьезную угрозу для Уэссекса. Именно против этих датчан дети Альфреда. Эдуард и Этельфледа. провели в начале X века ряд кампании, и три версии хроники за 900-914 гг. описывают их в одинаковых выражениях. Источник у этих трех версий, вероятно, был тот же самый, что и у записей, относящихся к периоду сразу после 892 г. и, без сомнения, их написали с той же целью – возвеличить победоносную западно-саксонскую династию. В 915-920 гг. летопись пополняется только в одной из сохранившихся версии. "Хронике Паркера". После этого времени ни одна из хроник не отличается ни полнотой, ни подробностью, и между ними появляется множество расхождений, которые иногда выдают, где именно пелась та или иная летопись Например, запись за 931 г. в "Хронике Паркера" наводит на мысль о том, что она в то время составлялась в Винчестере: "В этом году 29 мая Бирнстан был рукоположен во епископа Винчеетера, и он правил своим епископством два с половиной года" Во всех остальных хрониках, продолжавших пополняться в этот период, подобные - сведения отсутствуют, что указывает на Винчестер как па родину этой версии. Точно так же еще один вариант хроники, по-видимому, тяготеет к Йорку, а веком позже появляются явные признаки того, что третья версия составлялась в Абингдоне. Точно установить местонахождение центров, где получали продолжение различные версии хроники, трудно из-за скудности, присущей им всем в середине IX века. В течение примерно шестидесяти лет после 920 г. ни одна из них не отличается ни полнотой, ни детальностью, и во всех трех имеются пропуски, во время которых записи не ведутся. Существует несколько мастерски написанных летописных статей, таких, как рассказ о победе Ательстана над союзом скандинавов и другими его противниками при Брунан6урге, который встречается во всех трех версиях почти в одинаковых выражениях. Есть и другие записи, общие для двух или более из сохранившихся хроник X века, иногда по той причине, что они восходят к единому источнику, или же, наоборот, потому, что они послужили объектом заимствования или копирования.

В конце века в хронике вновь появляется подробный рассказ о событиях, и стимулом для такого оживления стало то же, что явилось причиной первоначальной компиляции и самых ранних ее продолжений – а именно нападения викингов. В 980 г. Викинги вновь ринулись штурмовать Англию, и с этого года записи хроники посвящаются почти исключительно этим атакам. С 983 по 1019 г. несколько версий почти слово в слово повторяют друг друга и, очевидно, восходят к одному источнику, идентифицируемому как хроника, написанная в Абингдоне (29). Таким образом, два раздела хроники уделяют викингам особое внимание, и существующие версии каждого из них опираются на общий первоисточник. Однако между основной хроникой, относящейся к правлению Альфреда и Эдуарда, и источником нескольких повествований о царствовании Этельреда заметны важные различия. Настроения первого составителя и тех, кто стал продолжателями его дела, явно были светскими, но во времена Этельреда более важными становятся церковные интересы. Старейший раздел представляет собой рассказ об успешных действиях западно-саксонской династии, а самый поздний повествует о падении этого же королевского рода, хотя автор, очевидно, испытывал к Этельреду некоторую симпатию. Источник первоначальной компиляции неизвестен, но на его характер красноречиво указывают предпринятые попытки квалифицировать эту летопись как "официальную"; хроника периода Этельреда представляет собой гораздо более личное повествование, написанное человеком, который, без всяких сомнений, был глубоко обеспокоен бедствиями своего времени. Ни одна из имеющихся версий этой великолепной хроники правления Этельреда не написана раньше середины XI века, но есть несколько признаков того, что ее автором был современник описываемых событий. Например, запись за 1012 г. рассказывает о том, как тело архиепископа Эльфхи, убитого пьяными разбойниками, было перенесено в Лондон и погребено в соборе св. Павла. Далее следует: "и теперь Бог являет там силу этого святого мученика". Поскольку в 1023 г. тело Эльфхи было перенесено в Кентербери, эта запись, скорее всего, была сделана не позже чем через десять лет после указанного события. Конечно, замечательно, что существует такое подтверждение соответствия времени создания хроники ее содержанию. Но в нем почти нет нужды, настолько очевидна личная вовлеченность автора в описываемые им события. Хроника изобилует откровенными замечаниями, как, например, в рассказе о поражении англичан в 1010 г.: "И пока они (захватчики) двигались к своим судам, английский fyrd (староанглийское слово, обычно используемое для обозначения военных сил англичан в отличие от датской here, прим. автора) должен был снова выйти в том случае, если бы они пожелали направиться в глубь страны. Затем английский fyrd ушел домой. И когда они были на востоке, английский fyrd, находился на западе, а когда они были на юге, наш fyrd, был на севере. Затем к королю были призваны все советники, и тогда надлежало решить, как оборонять эту страну. Но даже если тогда и было принято какое-то решение, оно не продержалось и месяца. В конце концов, не стало военачальника, который собрал бы fyrd, и каждый бежал как только мог, и в конце ни одно графство даже не помогало следующему". Это очень мало похоже на "скудные и бессодержательные фразы" большинства анналов того времени.

Основную часть "Англосаксонской хроники" написали на юге Англии. Оригинальная компиляция IX века была создана в Уэссексе; в ее продолжениях также проявляется интерес к деятельности королей этой области, а рассказ о правлении Этельреда, вероятно, составили в Абингдоне. Однако существовала и северная версия хроники, к сожалению, не сохранившаяся полностью и известная только благодаря тем заимствованиям, которые делали из нее другие хронисты. Ее части включали в себя "общего предка" хроник Питерборо и Йорка, и еще кое-что в XII веке использовал писатель из Дарема, Симеон. Дошедшие до нас отрывки (хоть их и мало) очень ценны не только из-за того, что проливают свет на туманную историю севера, но и потому, что демонстрируют совершенно другое отношение к скандинавским завоевателям, нежели то, что отражено в западно-саксонских хрониках. В северной хронике скандинавы рассматриваются не как исконные враги англичан, а, напротив, как их союзники во внутренних спорах, союзники, которые на деле не были неприемлемыми и для Церкви.

Безусловно, "Англосаксонская хроника" является одним из наиболее подробных и надежных источников для изучения эпохи викингов, но и у нее есть определенные особенности, которые не следует недооценивать. Начиная с 865 г. ее можно считать более или менее современным рассказом о событиях, а повествование в ней, относящееся к началу IX века, вероятно, основано на каком-то письменном источнике. Но в том, что касается середины IX века, когда нападения впервые стали серьезными, она требует осторожного подхода, если, конечно, мы ищем в ней подробной информации. Сосредоточенность хрониста на викингах имеет свои недостатки, а тенденция опускать любые сведения о внутренних разногласиях, при том что главной темой являются скандинавские набеги, легко может создать ложное впечатление. "Англосаксонская хроника" – это труд людей, относившихся к участникам скандинавских нападений с глубоким предубеждением, но нельзя позволять их красноречию заслонить от нас тот факт, что кое-кто приветствовал приход викингов, а отношения между королями Уэссекса и скандинавами не всегда были даже потенциально враждебными. Хронистов, естественно, интересовали темы, которые прямо их затрагивали или отвечали их задачам, и не приходится удивляться тому, как мало внимания они уделяли скандинавским колониям. Действительно, самый полный из рассказов "Англосаксонской хроники" о поселениях говорит о неудавшейся попытке скандинавов обосноваться в Уэссексе около Чиппенхема. Как только скандинавы закрепились на территории, впоследствии известной под названием "Область датского права" (Денло), то с этих пор завоеванные ими земли и колонии интересовали хрониста только как опорные пункты для вражеских набегов на англичан. О поселениях на востоке говорится очень мало, а о колониях на северо-западе и вовсе ничего. Если бы "Англосаксонская хроника" была для нас единственным источником информации, то мы ничего бы не узнали об этом важном процессе иммиграции с запада, который, к счастью, можно проследить, изучая топонимы. В этом случае молчание хроники должно послужить для нас предостережением против излишне доверчивого приятия всего того, что она нам сообщает. И, наконец, стоит подчеркнуть, что тот ее раздел, который охватывает большую часть эпохи викингов, основывается на одном источнике, и установить исходный текст помогает не правдивость писателей, а единодушие различных версий. Таким образом, как источник эта английская хроника во многом своеобразна, но нет ничего необычного в тех сложностях, без преодоления которых ее свидетельством нельзя пользоваться с полным доверием; она может служить яркой иллюстрацией того, нередко чрезвычайно сложного, процесса критического изучения и анализа, без которого письменные источники, как правило, вводят в заблуждение. Замысел хронистов или других писателей может казаться очевидным и понятным для всех, особенно если читать в переводе, но поверхностный взгляд обманчив.

В Ирландии в эпоху викингов велось несколько независимых друг от друга хроник, но ни одна из них не сохранилась в списках своего времени (30). Древнейшая ее рукопись примерно на два века моложе оригинальной части "Хроники Паркера", а некоторые известны только по версиям XVII века. К счастью, можно доказать, что "Анналы Ольстера", полная и подробная компиляция, относящаяся к концу XV века, представляют собой достойную доверия копию летописи, составленной в эпоху викингов. Доказательство это лингвистическое. Начиная с конца XVII века язык "Анналов Ольстера" современен описываемому ими периоду, а формы слов и имен ясно отражают важные перемены, которые имели место в староирландском произношении между VII и X веками (31). Ни один более поздний составитель не смог бы воспроизвести эти формы, если бы их не было в его источнике, и тот факт, что они сохранились, – это одновременно чудо и большая удача – удача, так как доказывает древность анналов, и чудо, ведь большинство версий ирландских летописей подверглось "модернизации". Те же анналы использовались и другими, более ранними писателями, включая составителей Chronicon Scotorum ("Хроники скоттов") и "Войны ирландцев с чужеземцами", относящейся к XII веку, но самой полной является компиляция XV века, которая, несмотря на позднюю дату своего создания, представляет собой наиболее ценный из всех ирландских источников для эпохи викингов.

Некоторые компиляции, по-видимому, отличаются большей полнотой и подробностью, чем "Анналы Ольстера", а именно так называемые "Анналы четырех мастеров". Этот сборник был закончен в 1636 г. Майклом О'Клери с четырьмя помощниками, которые, к сожалелнию, модернизировали язык своих источников и тем самым лишили нас возможности установить их возраст (32). "Четыре мастера" почерпнули свои сведения из огромного множества текстов, включая "Анналы Ольстера", "Анналы Клонмакнойса" – позднюю компиляцию, сохранившуюся только в переводе, сделанном в 1627 г., – Chronicon Sconorum ("Хроника скоттов") и так называемые "Три фрагмента". К несчастью, несмотря на разнообразие их источников, ценность "Анналов четырех мастеров" для эпохи викингов невелика. Когда используемые тексты известны, записи добавляют к ним немногое, или совсем ничего, когда же, напротив, оригиналы утрачены и полагаться приходиться исключительно на "Четырех мастеров", не следует придавать их работе большого значения – разумеется, в том, что касается эпохи викингов.

К числу текстов, к которым "Четыре мастера", по-видимому, не обращались, относятся "Анналы Инисфаллена"(33). Они составлялись в эпоху викингов, возможно в монастыре Эмли, примерно в семи милях от Типперэри, и сохранились в списке, сделанном в конце XI века, вероятно в монастыре Лисмор. До середины X века анналы весьма немногословны, они просто отмечают кончины королей, аббатов и епископов. Важные события упоминаются редко, когда же это случается, записи так же кратки, как в статье за 796 г.: "Первое число января. Язычники в Ирландии. Смерть Меэля Кобы, сына Фланна Феорна, короля Киаррэдж Луахра [народ на севере Керри]. Колла, сын Фергуса, король Коннахты [народ Коннахта], умирает". Начиная с 969 г. "Анналы Инисфаллена" становятся более подробными: возможно, это связано с возросшим влиянием королей Мюнстера – ведь это была мюнстерская летопись, а также, вероятно, с тем, что по мере того, как анналы приближались к его собственному времени, переписчик привлекал большее количество материала из того, что знал сам.

Один крупный ирландский источник полностью посвящен вторжениям викингов и отпору со стороны ирландцев – это Cogadh Gaedhel re Gallaibh, "Война ирландцев с чужеземцами" (34). Это произведение XII века до настоящего времени пользуется гораздо большим доверием, чем того заслуживает, и именно оно породило много ошибочных представлений о скандинавах в Ирландии. Его популярность в качестве источника для эпохи викингов не вызывает удивления; как становится ясно из заглавия, предметом этого текста является война между ирландцами и пришельцами с севера, к тому же написан он в "экстравагантном" стиле, который так и хочется цитировать, как, например, следующее описание несчастий ирландцев: "Одним словом, даже если бы было на одной шее сто железных голов хорошей закалки и по сотне острых, быстрых, дерзких, нержавеющих, бронзовых языков в каждой голове, и по сотне велеречивых, громких, неумолкающих голосов у каждого языка, они бы не смогли ни перечислить, ни рассказать, ни сосчитать, ни поведать о том, какие страдания претерпел весь Гаэдхил, мужчины и женщины, миряне и клирики, старые и молодые, благородные и простолюдины, о бедствиях, о ранах, об угнетении в каждом доме от этого доблестного, яростного, чужеземного языческого народа" (35).

Сочинение состоит из двух частей: первые тридцать пять глав посвящены войнам и вторжениям в целом и строятся на одной из версий "Анналов Ольстера", практически ничего к ней не добавляя; вторая и главная часть уделяет особое внимание всему, что связано с Мюнстером, и событиям, приведшим к битве при Клонтарфе в 1014 г., в которой Бриан Боройме (собиратель скота), король Мюнстера, победил, но сам погиб. Должно быть, "Война ирландцев с чужеземцами" была написана до 1160 г., ибо часть ее сохранилась в "Книге Лейнстера", рукописи, которая относится примерно к тому же времени, но имеются веские основания полагать, что она не могла появиться намного раньше этой даты. Таким образом, ее можно безбоязненно отнести к середине XII века. Источником для первой части рукописи послужила версия "Анналов Ольстера", к которой она ничего не прибавляет. Однако вторая часть опирается кроме летописей на народные предания, причем некоторые из них, очевидно, сформировались через многие годы после битвы при Клонтарфе, и этим разделом надлежит пользоваться с величайшей осторожностью, К тому же он отличается фанатичной односторонностью и создает искаженное впечатление не только о Бриане Боройме, но и о значении самой битвы при Клонтарфе (36).

Пользуясь ирландскими анналами, очень трудно определить дату каждой летописной статьи. Первоначально они представляли собой записи на полях пасхальных таблиц; применявшаяся в последних система обозначения лет использовалась и в анналах. Иными словами, года отличались друг от друга не количеством лет, отделяющих их от Рождества Христова, а своим "будничным номером", то есть тем, на какой день недели выпадало в том или ином году 1 января, или эпактой, то есть возрастом луны на 1 января, или другими изменяемыми параметрами, использовавшимися для определения Пасхи, такими, как конкурент или золотое число. В некоторых хрониках отсутствуют даже такие указания, а начало каждого нового года просто отмечается буквами К или К1, означающими первый день (Kalends) января, и именно так обстоит дело в процитированном выше отрывке из "Анналов Инисфаллена". Когда несколько лет подряд оставались без единой записи, переписчики могли, и часто это делали, пропустить такие пустые годы, разрушая тем самым хронологическую последовательность. В результате могло оказаться так, что в разных хрониках одно и то же событие относилось к разным годам, и объединение этих текстов компилятором легко могло привести к появлению повторов. Эта путаница еще усугублялась из-за ошибок некоторых редакторов, стремившихся точно установить год, к которому должна относиться каждая запись. Например, при публикации "Анналов Инисфаллена" в начале XIX века редактор датировал статьи IX века с погрешностью по крайней мере в тринадцать лет. В настоящее время даты в ирландских анналах уже восстановлены, но, безусловно, если мы не желаем повторить старые ошибки, необходимо действовать с осторожностью (37).

Самый большой выбор разнообразных письменных свидетельств об эпохе викингов предоставляет нам Каролингская империя и сменившие ее королевства (38). Как и в Ирландии, в этот период там шло составление нескольких летописных сводов, а в качестве дополнения к ним выступают хартии, протоколы соборов, жития святых, поэмы, письма и собрания рассказов о чудесах, в которых время от времени сообщается о способности святых мощей отвращать набеги викингов. Писатели по большинству были церковными деятелями, и интересы их были ограничены, но, конечно, не одной своей церковью, а чаще всего регионом, в котором они жили. Естественно, летописцы уделяли событиям, которые напрямую затрагивали их общину, гораздо большее внимание, нежели всему тому, что было вдалеке от нее, и то же самое можно сказать о многих источниках подобного рода. Даже такие плодовитые и разнообразные источники, как переписка в 840-862 гг. Лупа, аббата Феррьерского, к счастью, сохранившаяся в рукописи IX века, могут сказать о викингах относительно немного, разве только то, что они подходили к Феррьеру (39). Лишь около дюжины из 133 писем содержат хоть какое-то упоминание о викингах, и в большинстве из них это не более чем одна из многих тем. Поэтому сведения о деятельности скандинавов на континенте очень отрывочны, и, чтобы проследить передвижения их отрядов, приходится сопоставлять сообщения из разных областей. Церковный характер этих источников показывает, что во франкских источниках тема разрушения и ограбления монастырей и церквей занимает гораздо большее место, чем в английских, как, например, в "Англосаксонской хронике" IX века, в которой нет упоминания ни об одной разгромленной или разоренной церкви. Это различие не означает, что в Англии викинги относились к Церкви более деликатно, чем во Франции, или составитель "Англосаксонской хроники" чувствовал к викингам большее расположение. Просто английского хрониста занимала прежде всего история королевской династии и судьба западных саксов вообще и лишь во вторую очередь судьба церкви, в то время как в континентальной Европе большинство источников создавалось в среде, интересы и симпатии которой были скорее церковными, чем светскими, и скорее территориальными, нежели династическими.

Однако франкские "Анналы Сен-Бертена" были написаны людьми, имевшими в своем распоряжении более широкий круг источников, чем большинство остальных хроник, и озабоченными более глобальными проблемами, нежели участь отдельной церкви или региона (40). Эта замечательная хроника, продолжившая собой "Франкские королевские анналы", доведена до 882 г. Ту ее часть, которая касается эпохи викингов, написали два человека. С 835 по 861 г. ее вел Пруденций, бывший капеллан императрицы Юдифи, в 843 г. ставший епископом Труа. После смерти Пруденция в 861 г. дело его продолжил Гинкмар, один из величайших деятелей IX века, бывший епископом Реймским с 845 г. до самой смерти в 882 г. Оба этих писателя были хорошо информированы, и их повествование о середине IX столетия очень подробно и скрупулезно. Они охватывают события всего франкского мира и вне его, дополняя "Англосаксонскую хронику" по тому периоду, когда ее данные наименее достоверны, и именно они являются основным источником наших познаний о нескольких нападениях на Англию в 844-861 гг. Авторы "Анналов Сен-Бертена" были знакомы и с жизнью франкского двора: так, Пруденций повествует о прибытии летом 839 г. посольства от византийского императора Феофила в Ингельхейм к франкскому императору Людовику, Этот случай особенно интересен, ибо византийские послы привезли с собой нескольких людей, называвшихся росами (Rhos), правитель которых именовался каганом (Chacanus). Эти люди, оказавшиеся шведами, добрались до Константинополя, но не смогли вернуться тем же маршрутом из-за диких и жестоких племен, и потому были отправлены домой кружным путем. По своему масштабу и доскональности "Анналы Сен-Бертена" схожи с "Англосаксонской хроникой" в ее наиболее удачных местах, но есть и одно очень важное отличие. Не в пример этой английской летописи, их внимание вовсе не приковано к одним только викингам. Интересы Пруденция и Гинкмара довольно широки, и хотя почти каждый год они сообщают об атаках викингов, рассматривая их, несомненно, как серьезную опасность, их рукопись все же отводит скандинавам гораздо более скромное место по сравнению с темами, которые с точки зрения авторов, заслуживают не меньшего, а то и большего внимания.

Своей подробностью и компетентностью эти великолепные анналы превосходят все прочие тексты IX века, и с их окончанием в 882 г. источники, повествующие о деятельности викингов в западных частях Франкской империи, внезапно становятся крайне скудными. Это особенно печально ввиду того, что основание герцогства викингов в Нормандии приходится спустя три десятилетия с 882 г. Подробнее всего об этом рассказывает Дудон Сен-Кантенский в своем повествовании о нормандских герцогах, написанном в начале XI века, но его сведения крайне ненадежны и вызывают недоверие ученых (41). Лучшим источником для начала X века является произведение Флодоарда, каноника из Реймса, доведшего историю своей церкви до 948 г. (42) В том же веке труд Флодоарда был использован и переработан Рихером, еще одним жителем Реймса, но ни тому, ни другому автору не удалось достичь уровня Гинкмара (43). Таким образом, к концу IX века франкские тексты, полные и подробные в том, что касается первых шагов викингов на Западе, и служащие ценным дополнением для менее детальной английской хроники, иссякают. Последняя же, снова став в последней четверти века источником всевозможных сведений о викингах, все так же детально описывает события до 920 г. После этого года и до конца века как английские, так и франкские источники не дают подробной информации, а затем, и снова под влиянием викингов, английская хроника оживает. Примерно в это же время ирландские летописи также становятся не такими скудными, а с начала XI века в нашем распоряжении уже появляются памятники нормандской письменности. Это означает, что к началу XI века, когда и скандинавские источники приобретают некоторую значимость, письменные материалы для изучения истории викингов в Западной Европе становятся богаче и разнообразнее, чем когда-либо раньше, что дает возможность более досконального исследования этой темы и более тщательной проверки надежности различных текстов, чем это мыслимо в IX и X веках.

Таким образом, в течение эпохи викингов количество и качество письменных источников из Западной Европы неоднократно меняется, но почти всех их объединяет общая черта – их авторами были церковные деятели. Это окрасило большинство письменных свидетельств заметным с первого же взгляда предубеждением против скандинавов, ведь от их нападений особенно сильно пострадали именно церкви. И дело не в том, что викинги были преисполнены яростной ненависти язычников к христианству, просто богатства Церкви представляли собой обильную и часто плохо защищенную добычу, да и при сборе отступного для уплаты грабителям благосостояние Церкви несло значительный урон. Поэтому неудивительно, что в своих произведениях ее служители взирали на скандинавов, в первую очередь как на воров и разбойников. Естественно, что в качестве поселенцев или торговцев пришельцы не слишком их интересовали; в их глазах скандинавские колонии немногим отличались от опорных пунктов для дальнейшего разбоя. От западных христианских писателей того времени едва ли можно ожидать объективного и непредвзятого рассказа о скандинавах.

Само собой разумеется, что западные источники, способные так мало сказать о скандинавских поселениях, о самой Скандинавии говорят еще меньше. До начала датских атак, когда франки поддерживали связи с Данией через торговцев и миссионеров, их тексты содержали кое-какую информацию о Скандинавии. Однако по мере того, как пираты все сильнее мешали торговле через Северное море, а внутренние раздоры все настойчивее привлекали внимание франков к их собственным проблемам, эти контакты ослабели, а к середине века, очевидно, были окончательно разорваны. Самым примечательным из всех источников, рассказывающих об этих связях франков со странами Балтийского моря, является "Житие св. Ансгария", написанное его учеником Римбертом, который сменил его на архиепископской кафедре Гамбурга-Бремена (44). Ансгарий был монахом из монастыря Корби, отправившимся проповедовать учение Христа сначала в Данию, а затем к шведам. В ходе своей миссионерской работы он дважды посетил Бирку – один раз примерно в 830 г., а второй – около 850 г. Умер он в 865 г., и не позже чем через десять лет после его смерти Римберт составил его житие, представляющее собой ценнейший источник, и не только по той причине, что оно описывает труды первых миссионеров и дает некоторые сведения о торговых отношениях между Балтикой и Западом, но еще и потому, что, рассказывая о взаимоотношениях Ансгария со шведами, Римберт мельком рисует картину их общества глазами франка, хотя у Нас нет оснований полагать, что сам он когда-либо бывал в Бирке. Однако важно помнить, что "Житие св. Ансгария" было написано самое меньшее через тридцать пять лет после первого посещения Ансгарием Бирки, и потому многие подробности могут отражать более поздние реалии. К тому же "Житие Ансгария" служит хорошим примером того, каким искажениям порой подвергались некоторые документы. Существует две версии этой рукописи. Одна длиннее и представляет собой оригинальное произведение Римберта; из другой, более короткой, были удалены все фрагменты, шедшие вразрез с претензиями архиепископства Гамбурга-Бремена на церковное главенство в Скандинавии.

Эти притязания Гамбурга весьма отчетливо проявляются в другом важном письменном источнике по истории Балтики – "Деяния епископов Гамбургской церкви" Адама Бременского (45). Адам составил это крупное произведение об истории церкви Гамбурга-Бремена между 1073-1075 гг., но поскольку сам он прибыл из какой-то другой области Германии только в 1066 или 1067 г., то мог лишь очень короткое время быть очевидцем описываемых им событий. Свою задачу Адам выполнил хорошо. Он опирался не только на церковные архивы и такие более ранние работы, как "Житие Ансгария", но также немало почерпнул – по его словам, основную часть сведений – от "старых людей, знающих факты". Среди этих информаторов был некий датский епископ, "благоразумный человек", от которого Адам узнал о вторжении Генриха Птицелова в Данию, случившемся за полтора века до того, но не исключено, что по крайней мере какие-то сведения, полученные им от таких людей, как, скажем, Адальбард, епископ Ситгуны, и его соратники, были более надежными. Предположительно именно к Адальбарду Сигтунскому восходит сообщение об амазонках, обитающих на берегах Балтийского моря, но более правдоподобным выглядит рассказ о том, что, когда епископ впервые отправился в Сигтуну, "по пути он повернул в сторону Бирки, которую в это время постигло такое запустение, что едва можно было увидеть следы города. По этой причине он не смог найти могильный холм святого архиепископа Унни [о смерти которого в Бирке в 936 г. Адам сообщает]" (46). Описывая миссию Унни, Адам проявил похвальную осторожность. "Теперь шведы и готы, которые сначала были наставлены в вере святым Ансгарием, а затем снова отпали в язычество, были возвращены (в лоно церкви) святым отцом Унни. Этого знать достаточно; если бы мы сказали больше, то были бы обвинены во лжи. 'Ибо', как говорит благословенный Иероним, 'лучше неприкрашенная истина, чем красноречивая ложь'" (47). Наиболее важным информатором Адама был Свен Эстридсен, король Дании, на которого он ссылается в ряде своих утверждений. Пояснение дает сам Адам:

"Когда я прибыл в Бремен и услышал о мудрости этого короля, я немедленно решил отправиться к нему.Он же принял меня милостиво, как это было в его обычае, и из его уст я получил немалую часть материалов для этой небольшой книги. Он был весьма сведущ в литературе и радушен к странникам. Он лично посылал своих священников проповедовать по всей Швеции и Норвегии и на островах, находящихся в этих областях. Из его правдивых и ласкающих слух речей я узнал, что на его памяти многие варварские народы обратились в христианскую веру, а также то, что некоторые люди в Швеции и в Норвегии удостоились мученических венцов... Посему все уже сказанное нами и то, что нам остается поведать об этих варварах, мы узнали из того, что рассказал нам этот человек" (48).

Существуют сложные текстуальные проблемы, ибо первоначальная работа Адама была переработана, отчасти им самим, а отчасти другими, и в тех нескольких рукописях, в которых этот труд дошел до наших дней, встречается множество расхождений. Пока взаимосвязи между текстами не установлены, а этого до сих пор не проделано на подобающем уровне, не всегда можно понять, что было написано в оригинале Адама. Естественно, для всей работы в целом характерен уклон в сторону епископства Гамбурга-Бремена с его амбициями, что очень ясно видно из описания конкурирующих епископов Сконе:

"По смерти Авоко [епископ Зеландии], король Свен разделил епархию Сконе на два епископства, отдав одно из них, Лунд, Генриху, а другое, Далби, – Эгино. Последнего, на самом деле, рукоположил архиепископ [Гамбурга-Бремена]; Генрих ранее был епископом Оркнейских островов и, как говорят, хранителем казны короля Кнута в Англии. Перевезя эту казну в Данию, Генрих проводил жизнь в разврате. О нем даже говорят, что, предаваясь пагубной привычке напиваться до наполнения чрева, он, в конце концов, задохнулся и чрево его расселось. Такова же, как мы узнали, была участь Авоко и точно так же других. Эгино же, будучи человеком ученым и отличавшимся особенным благочестием, в это самое время ревностно устремлял все свои силы к обращению язычников... Вскоре после того, как тучный Генрих умер, Эгино получил власть над обеими епархиями Сконе, Лундом и Далби" (49).

Эту враждебность по отношению к другим церквам и их притязаниям необходимо учитывать, так как, невзирая на мнение Адама и редакторов "Жития Ансгария", в эпоху викингов в Скандинавии действовали и другие христианские миссии, помимо тех, которые направлялись из Гамбурга-Бремена.

Необходимо упомянуть еще об одном западном источнике по Скандинавии эпохи викингов. Это рассказ о путешествиях, совершенных независимо друг от друга двумя людьми, норвежцем и англичанином, включенный в староанглийский перевод "Вселенской истории" Орозия, который иногда приписывается королю Альфреду и дошел до наших дней в рукописи конца IX века (50). Норвежец по имени Оттар, или, по-английски, Отер, рассказывает, что жил в Хельгеланде на крайнем севере Норвегии и что севернее него не жил никто, кроме лопарей. Он описывает проделанный им путь вокруг мыса Нордкап в Белое море и подробно сообщает о своем имуществе, состоявшем преимущественно из оленьих стад. Оттар принимал участие в китобойных экспедициях, но основным источником его доходов была дань в виде пушнины, кож и китовых шкур, которую платили ему лопари. Его рассказ, включенный в перевод Орозия, заканчивается описанием его путешествия из своего дома в торговый город Скирингисаль, находившийся на юге Норвегии за Хедебю. Далее следует повествование о путешествии из Хедебю в Трузо, вблизи дельты Вислы, продолжительностью в семь дней и семь ночей, которое совершил Вульфстан, по всей видимости, англичанин. Кроме того, Вульфстан с некоторыми подробностями описал обычаи встреченных им эстонцев. Повествуя о достопримечательностях, увиденных ими на своем пути, оба путешественника сообщают множество драгоценных сведений, например, о том, что у жителей Борнхольма имеется собственный король, острова Блекинге, Эланд и Готланд принадлежат Швеции, а Хедебю, по словам Оттара, владеют датчане. Очевидно, что эти мимолетные картины Скандинавии и Балтики конца IX века обладают огромной ценностью, и то, что они сохранились в староанглийской версии Орозия, которая, к счастью, известна нам в списке того же времени, делает ее одним из ключевых текстов для изучения эпохи викингов. Тот факт, что Вульфстан смог совершить путешествие по Балтийскому морю в то самое время, когда нападения на Западную Европу достигли своего апогея, сам по себе весьма показателен, а запись короля Альфреда о хевдинге Оттаре говорит о том, что отношения между ними были дружественными. Даже если Оттар и был викингом (а в тексте нет указаний на то, что дело обстояло именно так), ясно, что отношения между англичанами и скандинавами в то время были не столь однозначными и отнюдь не такими враждебными, как нас пытается убедить Англосаксонская хроника. Эта вставка в перевод Орозия находится в ярком контрасте с большинством английских и европейских письменных источников того времени, касающихся скандинавов.

В X веке произведения письменности сообщают о Скандинавии на удивление мало, и, конечно, у нас не оказывается ориентиров, достойных сравнения с "Житием Ансгария" или со староанглийским переводом Орозия. Отдельные намеки встречаются в германских текстах (51), поскольку у германцев были кое-какие владения в Дании, но большая часть сведений о Скандинавии в X веке исходит от позднейших писателей. Это, конечно, печально, ведь для того, чтобы могли возникнуть и получить всеобщее признание всяческие искажения, не требуется много времени. Даже сам Адам Бременский, при всех достоинствах его источников, является "автором" целиком вымышленного завоевания Дании шведами в конце X века, завоевания, которое занимает немаловажное место в скандинавской историографической традиции (52). Большинство произведений, к которым приходится обращаться при изучении истории Скандинавии, относится к еще более позднему времени, чем работа Адама Бременского. Первая история норвежских королей была написана Теодриком примерно в И80 г., а Саксон Грамматик, составивший Gesta Danorum ("Деяния датчан"), обширное и подробное повествование об истории Дании, умер в начале XIII века (53). Из всех этих памятников наибольшей известностью пользуются исландские саги, впервые записанные в конце XII века (54) Все эти тексты XII-XIII веков основывались на самых разнообразных источниках, как письменных, так и устных. Это были и предания о прошлом, сохранявшиеся в форме сказаний, передававшихся из уст в уста, и более ранние исторические произведения, многие из которых впоследствии были утеряны. Писатели вроде Адама Бременского или Семунда Сигфюссона, составившего в XI веке свою, ныне утраченную, историю норвежских королей, также в значительной мере опирались на устную традицию, и, хотя память автора, писавшего в конце XI века, вполне могла хранить много ценных сведений о предыдущем столетии, нам бывает нелегко отличить важное от бесполезного в его произведении, особенно если оно известно лишь по цитатам, сделанным в более поздний период. Ари Торгильссон, известный как отец исландской истории, написал несколько работ. Из них уцелела лишь одна, "Книга об исландцах", но авторы позднейших трудов по истории Исландии и Норвегии, по-видимому, немало почерпнули из его утраченных произведений. Однако он родился только в 1067 г. или годом позже, и в достоверности его информации о X веке можно усомниться. Правда, с семилетнего возраста Ари находился на воспитании у Халла Тораринсона, который славился замечательной памятью. Халл утверждал, что помнит свое крещение, состоявшееся в 998 г., когда ему было всего три года, а молодость его прошла на службе у Олафа Святого Норвежского. Должно быть, он много рассказывал Ари о своей юности, и о нем говорили, что он был "одним из главных русел, по которым предания перетекали от древней Исландии к средневековой" (55). Он вполне мог помнить многие подробности своей жизни с большой точностью, но проверить их достоверность очень сложно. Старики иногда забывают или помнят неверно. Когда Ари в возрасте семи лет впервые повстречался с Халлом, тому было восемьдесят, и его память, скорее всего, освещала прошлое весьма неровным светом. Не стоит ставить под вопрос его значение для передачи исландской устной традиции, но и путать предания с историей нельзя.

Исландские саги XII-XIII веков полны живописных деталей, и неудивительно, что они привлекают к себе столь большое внимание. Нередко саги повествуют об исторических персонажах, и обрамлением для их сюжетов служат реальные исторические события. Например, сага о сожженном Ньяле, написанная в XIII веке, соотносится со временем крещения Скандинавии (56). В этой истории упоминаются многие реальные события, а центральный эпизод, сожжение Ньяла, имеет историческую основу, но эта сага вовсе не является попыткой написания истории. Перед автором саги о сожженном Ньяле действительно стояла серьезная цель, но она была связана с тем временем, в котором он жил, а не с тем, о котором писал. Подробности жизни Исландии и других стран, которыми расцвечены эти истории, иногда воспринимаются как надежные сведения о ситуации, существовавшей в эпоху викингов, но все это показалось бы более знакомым человеку XIII века, нежели X. В сагах нам нетрудно ощутить близость к первым поселенцам IX века и их ближайшим потомкам, но важно не забыть, что на самом деле от них отделяют по меньшей мере двести лет.

Некоторые саги о королях Норвегии действительно были написаны как исторические труды. Самая знаменитая и лучшая из них – это великолепная "История норвежских королей", известная как "Круг Земной" Heimskringla (по ее вводным словам), написанная в начале XIII века Снорри Стурлусоном (57). Однако историческая ценность этих королевских саг легко может оказаться преувеличенной, и ниже мы упомянем о некоторых неувязках в рассказе Снорри о жизни Олафа Святого в Англии. Эти саги повествуют не столько о действительных событиях, сколько о том, как случившееся воспринимали люди, – в них увековечены предания, а не история. Правда, в исторических сагах содержатся традиционные повествования об истории Исландии и Норвегии, но полученные из других источников сведения о минувших днях оказываются более полезными для уяснения смысла этих саг, чем они сами – для постижения прошлого.

Однако саги не полностью бесполезны для историков, ибо их авторы использовали и иногда цитировали поэтические произведения эпохи викингов. Поэзия скальдов, как ее принято называть, создавалась в Скандинавии начиная со второй половины IX века, а несколько позже – и в Исландии, и большая ее часть была зафиксирована в ХII-ХIII веках, когда шел процесс записи саг (58). Непоэтическая устная традиция, к которой обращались авторы саг, легко могла видоизменяться, а стихи – нет, поскольку были написаны в соответствии с жесткими правилами, и если они вообще сохранялись в памяти, то ей приходилось быть безошибочной. Одной из особенностей этой поэзии было использование кеннингов или метафор, таких, как "лебедь морского бога" для обозначения корабля или "песня древесных стволов" – для ветра. Некоторые из этих поэтов любили употреблять чрезвычайно изощренные кеннинги, распутывание которых никак нельзя называть легким делом. Так, например, кеннинг для моря – "равнина корабля", а для корабля – "лось фьорда"; если их объединить, получается – "равнина лося фьорда". Поскольку считалось, что золото происходит из моря, золото метафорически именовалось "огнем моря", в сочетании с предыдущим, уже двойным, кеннингом получаем: "огонь равнины лося фьорда", или fjardar elgs vangs furr (59).

В переводе полностью отразить эффект от сочетания ритма, аллитерации и кеннингов невозможно, но отзвук этого ощущения удалось уловить профессору Холландеру, который перевел две строфы одной из великих поэм начала XI века, Austrafararvisur, "Сказание о путешествии на Восток" Сигвата Тордарсона (60). В ней для корабля употребляется несколько разных кеннингов – "морской конь", "птица с килем", "морские валухи" и "лошадь Рэфила", а Рэфилом именовали морского царя.

Легко было у меня на сердце, о господин, и

Радостно, когда в путешествии по узким морским заливам

Со славным королем штормовые

Волны сотрясали наши ладьи:

Весело, стремительно наши морские кони

Перелетали через шум Листера

Без усилий, а ветер надувал

Крылья накреняющихся птиц с килем.

Накрытые тканью в летнее время,

На привязи, наши морские валухи

Качались на якоре, дремля

У берега доброй земли:

Теперь, осенью, когда на катках

Скачут лошади Рэфила,

Я, несчастный, должен плыть в Швецию,

Без отдыха, как приказал король.

[Light my mind was, lord, and

mirthful, when on firth ways

with glorious king the stormy

gales did shake our saitships:

o'er sounds of lister bounded

the wind bellying keel-birds.

Tented, in time of summer,

tethered, our sea-wethers

rode at anchor, floating

before the good land's shore-line:

now, in fall, when on rollers

Riefil's-horses are coursing,

I, wretch, must ride to Sweden

Sans rest, as the king requested].

Историчность большинства стихотворений скальдов невелика, а смысл нередко туманен, но даже чисто поэтические описания могут обладать величайшей ценностью благодаря тем случайным подробностям, которые в них встречаются, как, например, в вышеприведенном отрывке, упоминающем о том, что летом корабли накрывались тканью, а зимой хранились на катках. Очевидно, что для нас детали такого рода в поэзии, которая действительно восходит к эпохе викингов, поистине драгоценны.

Не все стихотворные произведения скальдов были созданы в эпоху викингов. Искусство их сочинения продолжало жить до XIV века, и сам Снорри Стурлусон написал книгу для начинающих поэтов. Следовательно, кое-какие стихотворения относятся к более позднему времени, а авторы некоторых саг сами сочиняли поэмы, подходящие к их сюжетам, но представляется, что те ранние образцы, которые оказались включенными в королевские саги, цитировались добросовестно, и их можно считать подлинными. Одно из лучших доказательств – это ситуация, когда автор саги недопонимает стихотворение или воспроизводит его по какому-то случаю, в действительности не имеющему к нему отношения. Даже самому Снорри Стурлусону случалось неверно использовать стихотворение, например нижеследующее, принадлежащее Сигвату Тордарсону, которое он цитирует в саге об Олафе Святом, Автором этого прозаического перевода является мисс Эшдаун (61).

"Истинно то, что шестая битва произошла тогда, когда Олаф штурмовал Лондонский мост. Этот доблестный князь вызвал англичан на спор Игга. Вражеские мечи ударили, но там викинги защищали ров. У части отряда были палатки в равнинном Саутворке".

Совершенно ясно, что в этой битве Олаф сражался против англичан, но Снорри полагал, что Олаф всегда стоял на стороне Этельреда, и его понимание этого стихотворения является классической ошибкой, прекрасно иллюстрирующей то, как опасно доверять прозаическому переложению саг. Согласно Снорри, Олаф и Этельред объединили свои войска и направились в Лондон:

"Датчане засели в крепости. На другом берегу реки стоит большой торговый город Судвирки. Там у датчан было большое укрепление: они вырыли глубокий ров, а с внутренней стороны укрепили стены бревнами, камнями и дерном, и внутри этого укрепления стояло большое войско. Адальрад конунг приказал взять крепость штурмом, но датчане отразили натиск, и Адальрад конунг ничего не мог поделать"(Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., Ладомир, Наука, 1995. С.171 – прим. автора).

Снорри продолжает текст, описывая, как Олаф привел свои корабли под Лондонский мост:

"Его люди привязали толстые канаты к сваям, на которых стоял мост, пустили свои корабли вниз по течению и гребли при этом изо всех сил. Сваи вырвало из-под моста и потащило по дну... мост подломился, и многие попадали в реку... И когда горожане увидели, что враги захватили Темзу и могут теперь беспрепятственно плыть дальше в глубь страны, они испугались, сдали город и подчинились Адальраду конунгу" (Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., Ладомир, Наука, 1995. С.172 – прим. автора)".

Помимо уже приведенного стихотворения Снорри использовал два произведения Оттара Черного, еще одного скальда; одно из них начинается так: "И потом, о укротитель змеи штормов Игга, доблестный в битве, ты сокрушил Лондонский мост", а второе, должно быть, относится к какому-то случаю, когда Олаф сражался от имени Этельреда:

"Ты прибыл к этой земле, хранитель королевства, и, могучий в своей силе, закрепил за Этельредом его королевство. Этот истинный друг воинов, таким образом, стал твоим должником. Жестокой была стычка, посредством которой ты снова привлек родичей Эдмунда к защите его страны. Раньше сей оплот его рода правил этой страной".

Есть и другие саги об Олафе Святом, но подобные неувязки встречаются во всех, и как заметил автор одной из них: "Ты можешь поверить из этой саги тому, что считаешь наиболее правдоподобным, ибо в древних сагах многие вещи перепутаны". По-настоящему ценны как исторические источники именно поэтические произведения скальдов, вставленные в саги.

Строфа Сигвата Тордарсона, использованная Снорри в этом эпизоде, взята из " Vikingavisur ", поэмы, которую называют "одним из лучших исторических документов, переданных нам со скандинавского севера" (62). Она описывает ряд сражений, в которых участвовал Олаф Святой, и, поскольку первые тринадцать строф пронумерованы, порядок этих битв не вызывает сомнений, а заодно исключается возможность позднейших вставок. Все четырнадцать строф хорошо известны, но, по-видимому, имелось еще три, о которых существуют упоминания, но цитаты отсутствуют. Поэма описывает жизненный путь этого предводителя викингов и начинается с трех битв, произошедших на Балтике; четвертая имела место в Survik'e, который был опытным путем отождествлен с Зондервигом в Ютландии, пятая состоялась у берегов Фрисландии, шестой стал уже упоминавшийся штурм Лондонского моста, следующие три также разыгрались на территории Англии. Десятая произошла во Франции, еще четыре – видимо, в Испании, пятнадцатая – снова во Франции, а две последние – в Англии. Недостатки подобных стихотворений как исторических источников понятны, но не менее очевидна и ценность такой поэмы, пусть она даже и преувеличивает роль Олафа в его первых битвах.

Поэтические произведения скальдов не являются единственным скандинавским памятником эпохи викингов. Существует немалое количество рунических надписей, и, особенно на о. Готланд, встречаются отдельные камни, покрытые резными барельефными изображениями (63). Представленный на илл. V образец готландского камня также имеет руническую надпись. Рунический алфавит был издавна известен в Скандинавии к IX веку состоял из шестнадцати букв (64). Надписи, составленные из рун, украшали собой памятники, а эту роль обычно исполняли камни. Наибольшей известностью пользуется огромный камень в Йеллинге на полуострове Ютландия, воздвигнутый Харальдом, сыном Горма, в память о своем отце и матери. Надпись на памятнике уточняет – это тот самый Харальд, который завоевал всю Данию и Норвегию и сделал датчан христианами.

Менее известен, но более показателен камень из Фалебро вблизи Упсалы, представленный на илл. I, который, как и многие другие, служит указателем к переправе через реку. Камни наподобие этого, а их в Швеции около 2500, в большинстве своем относящиеся к XI веку, кое в чем возмещают несоответствия более удобных письменных источников. Однако идентифицировать встречающиеся в надписях персонажи удается редко, и, несмотря на обилие упоминаний о важных событиях, как в Скандинавии, так и в остальном мире, датировать мы можем лишь немногие из них (65). Из 1200 надписей в Упланде только 12 относятся к событиям, по поводу которых хотя бы приблизительно известно, когда они произошли. Пять из них говорят о сборе гельда (налог в Англии на содержание скандинавских воинов – прим. автора) в Англии – например, камень из Визби: "Але установил этот камень в память о себе самом. Он собирал гельд Кнута в Англии. Господи, спаси его душу". Надписи вроде этой, а есть и другие, говорящие в более общем смысле о путешествиях в Англию, подтверждают, что в нападениях на королевство Этельреда участвовали выходцы из многих областей Скандинавии. Отдельные надписи представляют еще большую ценность как исторические источники. В частности, это камни, стоявшие вблизи Хедебю и служившие памятниками королю Сигтрюгу, сыну Гнупы, которые были воздвигнуты его матерью Асфрид, дочерью Одинкара (66). Из других источников нам известно о Гнупе, понесшем поражение от Генриха I Германского в 934 г., и почти нет сомнения, что эти люди были членами шведского королевского рода, воцарившегося в Хедебю в конце IX века (67).

Однако "исторических" камней такого рода очень немного. Один из них, на который часто ссылаются, был поставлен в Хедебю и относится ко времени, когда "дренги осадили Хедебю". Известно, что сражения под Хедебю имели место при Горме, Харальде, Свене Вилобородом, Магнусе Добром и Свене Эстридсене, а осаждали этот город шведы и норвежцы, германцы и славяне (68). Нет никакой возможности сказать наверняка, на какой из этих конфликтов указывает надпись на камне. Есть эпизод, хорошо засвидетельствованный руническими камнями. Это поход Ингвара на Восток, состоявшийся, вероятно, около 1041 г. (69) В Швеции имеется двадцать пять надписей, увековечивающих имена людей, сопровождавших Ингвара в страну сарацинов Серкланд, – это слово употреблялось для мусульманских стран Востока. По-видимому, этот поход закончился катастрофой, и память о нем еще долго жила в северных преданиях. Тот факт, что камни с соответствующими надписями сосредоточены вокруг озера Ме-ларен, предполагает, что викинги именно из этой области отправились в поход, движущей силой которого была надежда добыть сколько-нибудь из тех богатств, которые раньше так свободно перетекали с Востока в Бирку, а оттуда в окрестные страны.

Источники по древнейшему периоду деятельности скандинавов на территории современной России куда меньше подходят нам, чем те, что относятся к Западу и даже самой Скандинавии. В скандинавской и русской литературе сохранились более поздние предания, но литературная традиция может быть очень ненадежным провожатым в прошлое. Главная русская летопись дошла до нас в версии начала XII века, но основана она на компиляциях, относящихся к периоду определенно не ранее XI века (70). Следовательно, ее записи можно принимать в качестве общего ориентира для середины X века, но для предшествующего периода их ценность невелика. По всей видимости, они были написаны в Киеве, а их предметом является правящая династия Киева, основанная в конце IX века Олегом. Последний, безусловно, был родом из Скандинавии, и, судя по договору 912 г. с Византией, многие его сподвижники также носили скандинавские имена (71). Имя преемника Олега – Игорь (Ingvar) – также было скандинавским по этимологии, но уже его сын получил славянское имя Святослав; на Руси, как и везде, скандинавы быстро ассимилировались. Движимый естественным интересом к киевским правителям, летописец всячески подчеркивал значение скандинавского: элемента не только в истории города, но и в своем рассказе о предшествовавшем ей периоде.

Изложение истории Руси на начальном этапе, должно быть, опиралось на предания, которые вполне могли видоизмениться при передаче и которые, несомненно, были помещены в рамки календарной хронологии, заимствованной из Византии (72). Первая дата, упоминаемая в летописи, – это 852 г., под которым стоит запись о воцарении византийского императора Михаила, в чье правление русы впервые напали на Константинополь. На самом деле Михаил взошел на престол в 842 г, а о нападении на Константинополь из византийских источников известно, что оно произошло в 860 г. (73) Очевидно, что летописец принял первое упоминание своих византийских источников о русах за отправную точку для деятельности последних на Руси. Первое появление скандинавов, или варягов, из-за моря помещено им под 859 г., когда, по сообщению летописи, они обложили данью славян и финнов. Затем эти данники изгнали пришельцев, но последовавшие беспорядки побудили их просить варягов вернуться, что те и сделали под предводительством Рюрика и двух его братьев, которые обосновались в Новгороде, Белоозере и Изборске. По словам летописи, все это произошло в 860 г. Хронология явно неверна; "Анналы Сен-Бертена" показывают, что шведы, именовавшиеся росами, пересекли Русь уже в 839 г., а нумизматические свидетельства наводят на мысль о том, что первые шаги скандинавов на Руси относятся к самому началу IX века. Однако если пренебречь хронологией, рассказ, предлагаемый русской летописью, очень хорошо согласуется с тем, что мы знаем из других источников. Особенно убедительно звучит упоминание о брате Рюрика Белоозере, ибо этот город лежит на пути от Финского залива к Булгарии. И как выясняется, именно " этой области скандинавы и действовали в начале IX века. В этом же столетии, причем не исключено, что довольно рано, скандинавы установили власти над Киевом и собирали дань с окрестных славян, которая затем становилась предметом торговли с более богатыми соседями в Византии, Хазарии и даже Булгарии. Некоторые подробности их отношений с Византией обрисованы Константином Багрянородным, который, сам будучи императором, написал в 948–952 гг. книгу об управлении империей (74). Константин подтверждает наличие в истории Руси скандинавского элемента тем, что приводит и славянские, и "русские" – отчетливо скандинавские по своему происхождению – названия Днепровских порогов.

К счастью, информацию византийских и русских источников можно дополнить за счет произведений мусульманской письменности (75). Великая экспансия ислама в VII-VIII веках способствовала возникновению интереса к миру и его народам, и потому IX-X века стали временем появления многих географических трудов на арабском и персидском языках. Многое мусульманская география почерпнула из Птолемея, но географам ислама удалось дополнить и исправить его труды, исходя из личных наблюдений и с помощью таких людей, как купцы и чиновники, путешествовавших по всему исламскому миру и за его пределами. Понятно, что предметом особого интереса для них были области, завоеванные исламом, но некоторые писатели уделяли внимание и народам, обитавшим за границами распространения мусульманской веры; и те произведения, в которых содержатся какие-либо сведения о землях между Черным, Каспийским и Балтийским морями, безусловно, имеют первостепенное значение для любого изучения деятельности скандинавов на Востоке.

К сожалению, эти работы зачастую представляют собой результат объединения двух вариантов текста в один, а многие из них написали люди, не имевшие собственных представлений об этой территории. Эти сложности усугубляются ошибками переписчиков, и в итоге некоторые вопросы весьма туманны. Например, о русах первым упоминает Ибн Хордадбех, писавший в середине IX века (76). Он рассказывает о том, что русы путешествуют по Танаису, реке славян (Saqaliba). Прочтение слова Tanais неточно, и, хотя его принято считать относящимся к Дону, имеются веские основания полагать, что здесь имеется в виду верхнее течение Волги (77). Свидетельства такого рода, если только не относиться к ним с осторожностью, принимая во внимание возможность иных прочтений, приводят к большой путанице. Но это не единственная проблема, которую ставит перед нами рассказ Ибн Хордадбех. Он называет русов разновидностью славян – Saqaliba. Так обычно обозначаются славяне, но поскольку получающийся в результате смысл противоречит всему, что принято думать о русах, в данном контексте термин Saqatiba иногда переводятся как "северяне", или "европейцы" (78).

Происхождение и значение самого слова Rus является предметом самых оживленных дискуссий (79). Как славяне, так и мусульмане использовали его для обозначения одного из народов, живших на территории сегодняшней России, а в византийских источниках, как и в "Анналах Сен-Бертена" это слово встречается также в форме Rhos. Первоначально это слово означало шведов, и, хотя у него, возможно, имелась и скандинавская форма, в славянский и арабский языки оно перешло из финского. В современном финском языке шведы называются Ruotsi, и это слово вполне могло превратиться в славянское русы, точно так же как финское название самой Финляндии, Suomi, в русском языке обернулось в саамы. Использование финского слова ни в коей мере не вызывает удивления, поскольку финны в то время занимали значительную часть русского Севера и скандинавы должны были в течение долгого времени иметь дело с ними, прежде чём повстречались со славянами или мусульманами. Сначала это слово применялось к скандинавам из средней Швеции, но вскоре русы, закрепившиеся в Киеве, подверглись славянизации, и тогда его стали употреблять для более обширной группы, включавшей как славян, так и людей скандинавского происхождения. Значит, абсолютно неправильно трактовать слово Rus в мусульманских источниках X века так, как будто оно всегда обозначает скандинавов, или даже людей скандинавского происхождения. Бесспорно, иногда имеются в виду именно скандинавы, как, например, в рассказе Ибн Фадлана о путешествии в Булгарию в 922 г., который, к счастью, дошел до наших дней в оригинале, ибо в нем описывается захоронение вождя русое в корабле (80). К сожалению, немногие из мусульманских текстов так хорошо сохранились и отличаются такой ясностью, как произведение Ибн Фадлана, поэтому, как и в случае с письменными источниками, рассмотренными выше, при использовании этих свидетельств не следует забывать о проблемах интерпретации. Если пренебречь этими правилами, выводы едва ли окажутся здравыми.

ОГЛАВЛЕНИЕ