И. Янссон

К ВОПРОСУ О ПОЛИЭТНИЧНЫХ ОБЩНОСТЯХ ЭПОХИ ВИКИНГОВ

Полиэтничные общности

В ходе дискуссий об эпохе викингов в Древней Руси и Скандинавии часто высказывается мнение, что в истории этого периода особую роль играли полиэтничные общности. Нередко подчеркивается интернациональный и полиэтничный характер городов, возникавших в Восточной и Северной Европе. Именно их полиэтничность выделяется в качестве основного отличия от позднейших городов, которые, по-видимому, более органично вписывались в однородные местные общества. Сходным образом, как правило, рассматриваются и политические центры эпохи викингов. При исследовании поселений и могильников в России археологи зачастую интерпретируют их как полиэтничные, чья материальная культура обнаруживает смешение "финно-угорских", "балтских", "славянских", "скандинавских" и "степных кочевнических" элементов. По всей видимости, данный вопрос требует критического рассмотрения, и в этой статье я хотел бы представить некоторые предварительные наблюдения.

С моей точки зрения, недоразумения возникают прежде всего потому, что исследователи вкладывают в термин "полиэтничный" разные значения. Некоторые, пользуясь данным термином, просто-напросто подразумевают, что население определенной местности состояло из людей, переселившихся из разных частей Европы, или же из потомков таких переселенцев. Разумеется, в новых городских центрах подобная ситуация вполне могла иметь место. Их первые обитатели, должно быть, перебирались из соседних или более отдаленных земель и поддерживали периодические сношения с торговцами из дальних стран. Такое положение могло складываться и в отдельных политических центрах, чьи правители часто имели дружины, состоявшие как из местных, так и из иноземных воинов-наемников. Наконец, засвидетельствованные источниками славянская и скандинавская миграции, вероятно, создавали определенные условия для активного взаимодействия между людьми разного происхождения.

Тем не менее большинство исследователей используют термин в его истинном значении, т. е. применительно к ситуации, когда разные этнические группы живут в некоем достаточно устойчивом симбиозе. Наиболее ярким примером подобной полиэтничной системы может служить пограничье между двумя или более этническими группами, обитающими на разных территориях. В иных случаях термин может подразумевать под собой сосуществование двух или нескольких этнических групп на одной территории, где они осваивают различные природные ниши, будучи, например, охотниками, земледельцами и кочевниками. Наконец, термин может использоваться при описании ситуации, когда разные этнические группы живут на одной и той же территории, где занимают разное, но взаимозависимое экономическое, культурное и политическое положение, иногда образуя иерархическую структуру, в которой одной из групп принадлежит ведущая политическая роль (1).

Этнические группы

На протяжении XX в. в антропологических и исторических исследованиях понимание этнической группы, называемой часто племенем, претерпело значительное изменение. Такие термины, как "славянский", "балтский", "финно-угорский", "скандинавский" и "степной кочевнический", обозначают не этническую группу, но гораздо более крупные образования. Эти термины, зачастую имеющие давнюю историю, употреблялись при попытке осмысления природы тех сложных образований, которые представляли собой многие племена. Например, термин "славяне", появляющийся уже в раннесредневековых источниках, иногда относится к конкретным восточноевропейским племенам (таким, как новгородские словене), иногда – к более многочисленным образованиям, в которых одним из конституирующих этническую группу элементов являлся славянский язык, и, наконец, – к народам, населяющим обширные территории Восточной Европы. В наши дни термин приобрел точное лингвистическое значение, однако в исторических и археологических исследованиях часто используется при определении народов, которые предположительно изъяснялись на славянском языке, но имели и многие другие общие культурные черты. Разумеется, в раннем средневековье эти общие черты должны были играть определенную роль – например, они облегчали людям общение. Но не они формировали этническую группу.

В соответствии с антропологическими и археологическими исследованиями (2) основным элементом, конституирующим этническую группу, является самосознание – осознание группой людей своей принадлежности к одному и тому же этносу, в результате чего члены этого этноса пытаются выявить или создать присущие им всем элементы. Эти элементы, как правило, включают представление об общем происхождении (часто не соответствующее исторической действительности) и определенные идеологические, религиозные, экономические и культурные черты; например, одежда – это элемент, зачастую отличавший одну этническую группу от другой. Однако на практике почти невозможно установить, какие элементы формируют данную этническую группу на каждом из этапов ее развития; для археологов же крайне затруднительно идентифицировать археологическую культуру с конкретным племенем. Четко опознаваемые археологические культуры – с каменного века и вплоть до средневековья – обычно занимают гораздо более обширные регионы, чем этнические группы.

Являясь, по-видимому, устойчивыми общностями, этнические группы при рассмотрении в широкой исторической перспективе обнаруживают отчетливую тенденцию к изменению. Люди, семьи и целые группы могут, если это им выгодно, менять свою этническую принадлежность. Кроме того, в результате социального и экономического развития размеры этнических групп имеют заметную склонность к разрастанию.

В Центральной Европе I тыс. н. э. во главе племени обычно стояли политические и военные вожди, а их приближенные набирались из племенной верхушки. Лидеров племени объединяли личные узы. Изменения в размерах племени и образование новых племен часто были связаны с успехом вождя на военном поприще и его способностью установить отношения с вождями и влиятельными людьми в других племенах.

Есть все основания усматривать схожие процессы в Северной и Восточной Европе, хотя специфика социально-экономического развития этих регионов должна была породить в них некоторые отличия, в частности, видимо, меньшую роль военных и политических факторов. В сущности, на большей части Восточной Европы ни исторические, ни археологические источники не свидетельствуют о существовании знати вплоть до эпохи викингов.

Скандинавия: Хедебю и Бирка

По письменным источникам и археологическим раскопкам в Скандинавии наиболее известны два ранних города: Хедебю в древней Дании (современная Германия) и Бирка в Швеции. По общераспространенному мнению, их население состояло из различных этнических групп.

Применительно к Хедебю обычно подчеркивают, что город был основан на пограничной территории между датчанами и саксами, близ границы расселения славяноязычных ободритов. Под 808 г. Франкская хроника сообщает, что датский король Годфред разорил город Рерик в землях ободритов и перевез купцов из Рерика в Хедебю, а в 934 г. германский король Генрих, захватив Хедебю, основал там саксонскую колонию. Вот два ярких свидетельства присутствия в Хедебю недатских этнических групп, а не только отдельных иноземцев. Тем не менее, как мне представляется, большинство письменных источников упоминает Хедебю именно в качестве датского города и не содержит каких-либо указаний на обособленные группы ободритов или саксов. Возможно, они были быстро ассимилированы преобладающей массой населения или вернулись в родные края.

Археологи пытались привлечь дополнительные данные, но, по-моему, безуспешно. Раскопки значительного числа могильников продемонстрировали, что в большинстве из них преобладают захоронения без погребального инвентаря, поэтому вряд ли можно использовать этот материал в рамках нашей дискуссии. Однако среди них имеется несколько погребений IX-X вв. с богатым инвентарем и иногда в деревянных камерах. Вероятно, они принадлежат представителям высшего слоя общества, чья культура (несмотря на то что и погребальный обряд, и предметы материальной культуры несут на себе значительные следы западного влияния) определенно скандинавская, или, точнее говоря, – датская. Несколько ранних погребений с трупосожжением имеют ближайшие параллели в населенном фризами районе Юго-Западной Дании. Они могут свидетельствовать о раннем переселении какого-то количества людей из этого района, но, по-видимому, не об особой фризской группе, долгое время проживавшей в городе.

Находки в культурном слое города говорят о необычайно сильном западном воздействии. Например, это относится к ювелирным украшениям, среди которых обнаружилось немало простых брошей франкского и германского типов; следовательно, значительная часть населения носила одежду или по крайней мере какие-то аксессуары западного образца, что отличало ее от тех представителей высшего слоя общества, которые комплектовали погребальный инвентарь своих умерших. Приведенные данные могут быть интерпретированы как свидетельство о наличии двух этнических групп, населявших город, но, с другой стороны, могут указывать и на то, что лишь у высшего слоя общества (или его части) этническая принадлежность отразилась в одежде. Аксессуары одежды и другие предметы западноевропейского происхождения гораздо более распространены в Дании, чем на остальной территории Скандинавии.

Довольно подробное описание Бирки содержится в Житии Анскария (Vita Anskarii), созданном в IX в., но там, как и везде, есть лишь упоминания отдельных лиц иностранного происхождения, посещавших город. По-видимому, город принадлежал свеям. Конунг – очевидно, Свеланда – играл доминирующую роль наряду со знатью, представитель которой являлся городским префектом. Когда Анскарий впервые появился там в 830 г., конунг счел возможным позволить ему проповедовать христианство, но при повторном визите около 850 г. его прошение сначала рассматривалось на местном сходе, а затем – на собрании в другой части королевства.

Несмотря на это недвусмысленное описание населения города как моноэтнического, исследователи пытались рассматривать Бирку в качестве торгового центра, основанного иностранцами. В начале XX в. историки полагали, что город был основан фризами, – точка зрения, не имеющая достаточного подкрепления. Однако вплоть до настоящего времени идеи о значительном иностранном элементе в Бирке основывались на археологическом материале.

Основным типом захоронений на острове являются трупосожжения, подобные известным на могильниках соседних областей, Упланда и Сёдерманланда. Тем не менее вблизи поселения, на его юго-западной и восточной окраинах, существуют два крупных могильника IX-X вв. по крайней мере с 500 погребениями с трупоположением. Во многих присутствует богатый инвентарь, состоящий из предметов восточного и западного производства. Покойники нередко помещались в деревянные камеры. Даже несмотря на наличие столь же богатых погребений с трупосожжением, очевидно, что захоронения с трупоположением принадлежали значительной части высшего слоя местного населения. Поскольку могилы с трупоположением в Швеции редки и детали этого обряда ведут свое происхождение из Франкской империи, погребенные обычно считались иностранными купцами, составлявшими в Бирке отдельную этническую группу.

С моей точки зрения, такое предположение неверно. Начиная с раннеримской эпохи и вплоть до христианизации в XI в. погребения с трупоположением встречаются в Швеции бок о бок с трупосожжениями, хотя их соотношение меняется. Захоронения в камерах также известны от позднеримской эпохи и до XI в., хотя и с перерывами; они часто концентрируются в отдельных могильниках. В Упланде и Вестманланде, к северу от Бирки, представлен вариант подобных могильников с VI-VII и до XI в.: это погребения, где некоторые из членов семьи ингумированы вместе с богатым инвентарем в ладьях вместо камер. Письменные источники и археологические находки показывают, что в эпоху викингов Бирка вместе с королевской усадьбой на близлежащем острове Адельсе являлась не только важным торговым пунктом, но и имевшим большое значение центром королевской власти. Таким образом, вполне естественно, что местные могильники обнаруживают черты, нетипичные для других областей страны. Богатые могилы с трупоположением, следовательно, должны быть приписаны в первую очередь и в основном знати, то есть королевским дружинникам и другим приближенным короля, независимо от того, занимались ли они торговлей. Принадлежность этих захоронений местной этнической группе, свеям, доказывается и тем, что материальная культура, включая женские украшения и предметы культа, типична для данного региона.

Среди находок в культурных слоях города всецело преобладают предметы тех же типов, что и в захоронениях; они не дают даже намека на присутствие иноэтничной группы населения.

Таким образом, исторические и археологические источники никоим образом не подтверждают идею о том, что в эпоху викингов для городов Скандинавии характерно полиэтничное население. Историческая действительность может быть более сложной, однако трудно представить, чтобы полиэтничные поселения могли существовать долгое время, поскольку власть короля и вождей опиралась на личные узы и этнические традиции. Такая ситуация кажется более вероятной для последующего периода, когда сложилось крепкое государство с уже сформировавшимися институтами власти.

Древняя Русь и скандинавское переселение

Обращаясь к материалам Древней Руси, мы сталкиваемся с более сложной ситуацией, поскольку по письменным источникам и лингвистическим данным известно, что в VIII-X вв. носители славянского и скандинавского языков переселялись в районы, которые ранее были населены балто- и финноязычными племенами. В конце IX или в X в. различные народы были объединены в русское государство, названное Русью. Письменные источники не дают достаточно четких указаний на то, какие этнические группы существовали и формировались здесь в эпоху викингов, насколько крупные массы населения были вовлечены в миграционные процессы и какое количество людей сменило свой язык и этническую принадлежность. Еще более смутные ответы на эти вопросы способна представить археология,

Тем не менее русское государство в целом можно охарактеризовать как полиэтничное. Оно включало большое число племен, многие из которых упоминаются в ПВЛ, созданной в начале XII столетия. Во главе государства стояли князь и его дружина, принадлежавшие к группе, известной под названием "русь", которая, по свидетельству летописи, являлась скандинавским племенем, приглашенным править Русью. В ПВЛ и других письменных источниках XI-XII вв. скандинавы обычно именуются варягами, но Бертинские анналы (под 839 г.) и трактат "Об управлении империей" Константина Багрянородного (ок. 950 г.) ясно указывают, что под термином "русь" в IX-X вв. фигурировали носители скандинавского языка; в первом случае "русь" определяется как свей, во втором – имена днепровских порогов даны как на славянском, так и на росском языках, последний из которых отождествляется со скандинавским языком.

К остро дискуссионным проблемам относится вопрос, может ли скандинавское переселение в действительности называться переселением, какие масштабы оно имело и какую роль играло для древнерусского общества. Скандинавам часто приписывалась ограниченная роль либо торговцев, либо воинов, княжеских дружинников, или же и тех и других. Когда где-либо среди археологических находок обнаруживались изделия скандинавского образца, они рассматривались как свидетельство полиэтничности данного места, связанной с полиэтничностью государства.

По-моему, археологические данные говорят о более многочисленной группе скандинавов и об их вовлеченности в значительно более широкую сферу деятельности, чем указывалось выше. Таким образом, есть все основания называть движение скандинавов не только на запад, но и на восток переселением. Скандинавские древности на Руси многочисленны и разнообразны. Большее количество скандинавских украшений эпохи викингов дали только Норвегия и Швеция. Свидетельства производства подобных украшений находят от Старой Ладоги на севере до Гнездова в верховьях Днепра на юге. Обнаружены украшения, принадлежавшие как мужчинам, так и женщинам. Погребения скандинавского, или, точнее (судя по погребальному обряду, деталям одежды и составу инвентаря), восточно-шведского типа, проникают далеко на юг, вплоть до Киева. Найдены также предметы, связанные со скандинавской религией и магией, рунические надписи. Нигде в раннесредневековой Европе такой обильный и разнообразный материал не связывается лишь с деятельностью торговцев или дружинников иностранного происхождения, присутствие которых очень сложно проследить только по материалам археологических раскопок.

Скандинавские древности появляются в Старой Ладоге уже в самых ранних культурных слоях, датируемых 750-ми годами. На Городище близ Новгорода скандинавские элементы также присутствуют с самого начала, примерно с середины девятого столетия, а единичные находки конца VIII и IX в. распространяются на юге до Гнездова в верховьях Днепра, а на востоке до Ярославского Поволжья. Датировка комплексов с ранними изделиями в Гнездове и Ярославле приблизительна. Они с таким же успехом могут относиться и к десятому столетию. Однако свидетельства Бертинских анналов и, видимо, других письменных источников начиная с IX в., а также рунические граффити на монетах из русских кладов IX в. указывают на то, что уже в раннюю эпоху викингов скандинавы присутствовали в большинстве районов Руси.

Тем не менее подавляющее большинство скандинавских находок в Древней Руси относится к X в., когда скандинавские элементы наложили специфический отпечаток на большое количество могильников. В них прослеживаются также финно-угорские, балтские и славянские элементы. На основе общих исторических оценок и детального исследования погребальных обрядов и инвентаря делались попытки установить количественное соотношение этих, так называемых этнических, групп среди общей массы погребенных. Применительно к скандинавам результаты варьировались от нескольких до почти ста процентов – при том, что каждый исследователь получил примерно одинаковое процентное соотношение для каждого отдельного могильника. Результат наглядно демонстрирует неопределенность при этнической интерпретации археологического материала.

Пример: Тимеревский могильник

Тимеревский могильник неподалеку от Ярославля на Верхней Волге практически полностью раскопан, и благодаря подробным публикациям появилась возможность изучить распределение различных элементов в погребальных ритуалах и инвентаре (3). Некоторые ученые попытались показать на плане могильника распределение скандинавских захоронений. В результате было обнаружено, что они распределялись более или менее равномерно по всему могильнику. По-видимому, это относится и к другим упомянутым выше могильникам. А. Стальсберг (4) отмечала, что результат проделанной работы свидетельствует о дружественных отношениях, установившихся между скандинавами и местным населением. С моей точки зрения, равномерное распределение скандинавских погребений на территории могильника ставит под сомнение его интерпретацию как полиэтничного. Как подчеркивал Д. А. Авдусин (5), в погребальных комплексах Гнездова и Тимерева действительно мало элементов, указывающих на присутствие более чем одного этноса.

Тем не менее между отдельными частями могильника можно установить некоторые различия, и они, по-видимому, связаны с хронологией захоронений. Древнейшая часть могильника расположена на юге, вблизи от поселения; оттуда он расширялся на север. Украшения и другие предметы скандинавских типов IX в. в большом количестве встречаются на юге, а X в. – в южной и центральной частях могильника. В поздней, северной части могильника изделия скандинавских типов редки, тогда как финно-угорские вещи (круглодонные глиняные сосуды и копоушки) встречаются гораздо чаще.

Поздние захоронения располагаются также на юго-восточной окраине могильника. Это погребения с трупоположением и скудным инвентарем, характерные для обширной территории Руси периода около и после 1000г., когда христианство внесло радикальные изменения в погребальный обряд; такие погребения и их культура часто называются древнерусскими. В них также редки скандинавские элементы. Возможно, и здесь можно усматривать присутствие дружины. Одно из самых ранних (№ 100, ок. 980 г.) представляет собой парное захоронение в камере, где мужчина имеет богатое воинское снаряжение с некоторыми скандинавскими, но также и многими восточными элементами, а женщина – украшения восточноевропейского типа. Инвентарь ряда других погребений, возможно, несколько более поздних, состоит едва ли не из единственного предмета – боевого топора нескандинавского типа.

Из-за отсутствия датировки северной части могильника трудно установить, являются ли поздние могилы с трупосожжением и присутствием финно-угорских элементов более ранними или одновременными захоронениям с трупоположением на юго-востоке. Если они одновременны, это означает, что население разделилось на две социальные, а может быть, и этнические группы, одна из которых в большей степени придерживалась местных традиций, другая же имела более крепкие связи с иными частями русского государства и с политической верхушкой страны. Вторая группа может указывать на приток славяноязычного населения или о славянизации местных жителей.

Предварительные выводы

В начале эпохи викингов, т. е. в конце VIII – X в., скандинавы проявляли активность практически на всей территории, вошедшей позднее в состав Древнерусского государства. Археологических находок, относящихся к этому периоду, немного, однако вместе с письменными источниками они указывают на то, что скандинавы выступали здесь как воины и торговцы. Находки монет и письменные источники свидетельствуют об интенсивном экономическом и социальном развитии под влиянием торговых контактов и военных конфликтов с великими державами на юге и юго-востоке – Хазарским каганатом, Византийской империей и Халифатом.

Довольно неожиданно в конце IX в. или около 900 г. появляются многочисленные находки, свидетельствующие о стабильных поселениях с могильниками, где значительная часть культурных элементов происходит из Скандинавии, в основном из Южной и Центральной Швеции, или может быть связана со скандинавской традицией. Это было время консолидации Русского государства во главе с князем скандинавского происхождения (судя по его имени и летописной атрибуции). Думаю, это означает, что экономическое и социальное развитие до некоторой степени стабилизировало процесс переселения и что в отдельных районах с сильным скандинавским присутствием, таких, как Гнездово и окрестности Ярославля, люди разного происхождения объединились в одну этническую группу во главе со скандинавским вождем и его приближенными. Возможно, они называли себя русью – именем, под которым фигурировали скандинавские пришельцы в VIII-IX вв. и которое приняли киевский князь и его дружина. Быть может, все эти локальные группы считали, что принадлежат к одному и тому же племени. Если бы мы имели возможность установить происхождение членов этой этнической группы, то скорее всего обнаружили бы, что она была смешанной. Число скандинавов в этих новых этнических образованиях могло быть довольно незначительным, но отчетливо прослеживающийся скандинавский элемент демонстрирует, что эта группа состояла не только из военных лидеров и купцов. Основным языком был, видимо, скандинавский, но люди говорили на двух или иногда даже на трех языках. Многие аспекты общественной жизни могли также иметь восточноевропейский характер.

По мере того как во второй половине X в. киевский князь со своей дружиной и союзниками в других центрах все более славянизировались и наконец под эгидой славянского языка было введено христианство, скандинавская окраска этих этнических групп стремительно стиралась. В среде этих и других этнических групп повсеместно распространилась иная культура – "типично русского" характера.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Barth F. Introduction // Ethnic groups and boundaries. The social organization of cultural differences / F. Barth. Bergen; Oslo, 1969. P. 16 ff.; примеры, приведенные разными авторами, см.: Ethnic groups and boundaries. 1969.

2. См., например: Barth F. Introduction. P. 13 ff.; Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. Das Werden der frühmittelalterlichen gentes. Köln; Graz, 1961.

3. Ярославское Поволжье IX-X вв. / А. П. Смирнов. М., 1963, и позднейшие работы.

4. Stalsberg A. The Scandinavian Viking Age Finds in Rus'. Overview and analysis // Oldenburg – Wolin – Staraja Ladoga – Novgorod – Kiev. Bericht der rŏmisch-germanischen Kommission 69. Mainz am Rhein, 1988.

* * *

Исходные данные: Древнейшие государства Восточной Европы – 1999. – М.: "Восточная литература" РАН, 2001. Перевод с англ. яз. С. Л. Никольского. Обработка статьи: Иван.