В. Б. Вилинбахов

НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ О ТЕОРИИ А. СТЕНДЕР-ПЕТЕРСЕНА

За последнее время датский исследователь проф. А. Стендер-Петерсен, известный своей неонорманистской теорией земледельческой колонизации скандинавами северо-западных земель Руси, вновь выступил с дополнительными обоснованиями и разъяснениями своих положений (1).

Мы разрешим себе остановиться только на отдельных положениях датского ученого, требующих ответа в первую очередь.

Основными положениями теории А. Стендер-Петерсена являются утверждения, что движение викингов VIII-X вв. в своей этнической основе было однородным, поскольку в нем якобы принимали участие только скандинавские элементы, а также то, что движение викингов на Западе и Востоке имело различный характер, будучи в первом случае военно-завоевательными походами, а во втором – торговоземледельческой колонизацией.

Таким образом, А. Стендер-Петерсен, по сути дела, полностью игнорирует балтийских славян, как одну из составных частей, игравшую важную роль в тех сложнейших процессах, которые имели место в бассейне Балтийского моря в так называемую "эпоху викингов" (2). С нашей точки зрения в этом заключается одна из коренных ошибок в общей системе исторических построений датского ученого.

По крайней мере, уже в VIII в. на славянском Поморье появляются отчетливо выраженные центры внутренней и внешней торговли, со сложившимся рынком, с постоянным ремесленным населением (3). Это неоспоримо свидетельствует о том, что в этот период процесс разложения родоплеменного строя у балтийских славян зашел достаточно далеко и здесь уже начался переход к раннефеодальному государству (4). Обращает на себя внимание и тот факт, что славянское Поморье в то время развивалось как союз городских общин, сложившихся на основе обширной международной торговли, ремесла и ростовщичества (5).

Если в VIII в. здесь уже имелись раннефеодальные государственные образования, обладавшие развитыми центрами городского типа и хорошо организованными общественно-правовыми аппаратами, то, видимо, можно смело предполагать, что племенные союзы, имевшие некоторые зачатки государственности, существовали на балтийском Поморье, по крайней мере в VI – начале VII вв., т. е. в то время, когда началось разложение родоплеменного строя и образование первых государственных формаций в Скандинавии (6).

Следовательно, разложение родоплеменного строя на северном и южном берегах Балтийского моря происходило, примерно, в одно и то же время.

С незапамятных времен балтийские славяне были отважными и опытными мореплавателями (7). Согласно известному сообщению Корнелия Непота, еще в 58 г. до н. э. в руки римского проконсула в Галлии Квинта Метелла Целера подало несколько плывших из "Индского" моря "индов", корабль которых разбился у берегов Батавии (8). Плиний прибавляет к этому рассказу, что эти таинственные "инды" были купцами и плыли для торговли (9). Эти сообщения, видимо, могут быть отнесены только к балтийским славянам, известным римлянам под именем "винды" – "венеды" (10). Исчезновение согласного "V" в передаче этого этнического имени легко объяснимо. Римские источники обычно называли Балтийское море – "Sinus Venedicus", или просто "Venedicus". Можно также отметить, что на римской карте Потрея Мели (43 г. до н. э.) Индийский океан показан восточнее Северного моря (11).

В более позднее время балтийские славяне были также хорошо известны своими морскими походами. Об этом, в частности, сообщают: "Житие св. Войциха" (X в.) (12), Адам Бременский (13), Гелмольд (14) и ряд скандинавских источников (15).

Балтийские славяне часто совершали нападения на побережье Скандинавии. По свидетельству шведских исследователей, корабли славян были не чуть не хуже кораблей "викингов" (16). Известный немецкий археолог О. Кункель полагает, что в строительстве, судов славяне были конкурентами для скандинавов (17). От балтийских славян скандинавы заимствовали ряд морских терминов (18).

Приведенные в нашем первом замечании по поводу теории А. Стендер-Петерсена сведения об участии балтийских славян в морских предприятиях норманнов на Западе (19) полностью соответствуют характеру и образу жизни этого парода. Мы не можем признать большинство возражений нашего уважаемого оппонента по этому поводу, тем более, что он считает возможным утверждать, в тех случаях когда сведения источников противоречат его выводам, что "Анналист, очевидно, хотел блеснуть своими поверхностными познаниями и прибавил отсебятину самого плохого качества" (20).

О совместных славяно-скандинавских морских походах имеются свидетельства и во многих источниках XI-XII вв. (21). С глубокой древности балтийские славяне принимали участие и в обширной морской торговле, которая велась на Балтийском: море (22). Об этом свидетельствуют многие источники и археологические находки.

Большая роль Балтийского моря в средневековой торговле достаточно хорошо известна. Правда, сейчас еще очень трудно категорически утверждать, как это делает проф. А. Стендер-Петерсен, что торговля в этом районе "с самого начала была основана на принципе обмена товаров и была по существу транзитной международной торговлей, соединявшей Восток и Запад" (23). Этот вопрос пока еще не может считаться решенным окончательно. Недаром против точки зрения, защищаемой нашим уважаемым оппонентом, выступают многие исследователи (24).

Несколько подробнее остановимся на теории проф. А. Стендер-Петерсена о мирной колонизации свеев в районе Ладожского озера. Как известно, подобная концепция была выдвинута еще задолго до него (25). В послевоенные годы английский историк Н. Чэдвик пытался придать этой теории более основательную научную базу (26). Эта попытка английского ученого была подвергнута критике со стороны, акад. M. H. Тихомирова (27).

Норманистская концепция А. Стендер-Петерсена все время находится в процессе развития и изменений (28). Некоторые аспекты этой концепции уже были подвергнуты критике рядом советских исследователей (29).

Создавая свои теоретические построения, А. Стендер-Петерсен прежде всего исходит из социологической посылки, "что внешнее влияние или импульсы того или иного рода необходимы для того, чтобы примитивный, живущий племенными порядками народ организовался в государство" (30). Но ведь хорошо известно, что основой возникновения государства являются социально-экономические изменения, связанные с дифференциацией общества и возникновением антагонистических классов. Государства развиваются, "частью преобразуя органы родового строя, частью вытесняя их путем внедрения новых органов на их место и, наконец, полностью заменяя их настоящими органами государственной власти" (31). Внешние влияния или импульсы того или иного рода могут, конечно, в известной степени содействовать ускорению классового расслоения, но все же основой является процесс экономического развития данного общественного организма.

А. Стендер-Петерсен, видимо, сознавая шаткость своих позиций, в дальнейшем несколько иным образом излагает основные положения своей теории. Он рисует картину того", как в X в. в "растительной жизни восточного славянства" произошел глубокий переворот, "своеобразная революция, пробудившая, славянское население" к быстрому культурному развитию. Эта "революция" была вызвана мощными внешними импульсами, носителями которых были скандинавские купцы-воины, проникшие в Восточную Европу и закрепившиеся в ее основных центрах. Они-то и образовали здесь скандинавское государство "Русь". Это государство, по его словам, было оружием господ – скандинавских высших классов – над массами восточнославянского населения (32).

Еще более резко отличается от первоначальной трактовка этого вопроса, сделанная А. Стендер-Петерсеном в его последней статье: "Вот эти три этнические группы – скандинавы, финны и славяне и столкнулись в Приладожье. Культурный уровень их был, по всей вероятности, один и тот же, и симбиоз их был мирный. Но государственная традиция, с которой пришли в Приладожье скандинавы-свеи, была активирована здесь тем обстоятельством, что как им самим, так и финнам и славянам, не имевшим еще государственной традиции, угрожала опасность со стороны двух волжских каганатов, и поэтому в противовес волжским булгарам и хазарам, требовавшим от них дани, возникло вокруг Ладоги, а затем при Ильмене под руководством свеев первое русское государство, в создании которого принимали участие и славяне и финны" (33).

Однако непонятно, почему у скандинавов, стоящих, по словам самого А. Стендер-Петерсена, на одном культурном уровне со славянами, государственные традиции имелись, в то время как у последних их не было (34). Почему среди трех равноценных этнических групп, мирно консолидировавшихся друг с другом, в деле образования государства руководство оказалось в руках: скандинавов? Объяснить это, видимо, можно только тем, что проф. А. Стендер-Петерсен, вынужденный перед лицом неопровержимых фактов все более и более отказываться от своей первоначальной точки зрения, продолжает упрямо отстаивать основное положение норманистов, всегда утверждавших, что славяне сами по себе были неспособны создать национальное государство. Получается так, что все якобы совершенно новые доказательства и рассуждения нашего оппонента нужны только для того, чтобы подкрепить и несколько подновить основной тезис норманистов, выдвинутый Байером еще двести лет тому назад.

Чем же аргументирует проф. А. Стендер-Петересен свое утверждение, что организаторами государства на северо-западе Восточной Европы были скандинавы?

Основным положением его теории является тезис, что движение норманнов на Востоке имело принципиально совершенно иной характер, чем подобное же движение на Западе. К сожалению, для подтверждения этого положения он не приводит ни одного фактического доказательства, ограничиваясь утверждением, что на Востоке скандинавы, в силу наличия здесь бесхозяйственных земель, осуществляли Landnam (мирное движение колонистов). Но археологические и антропологические исследования показывают, что на северо-западе. Руси нет никаких следов скандинавских поселений (35). Находки вещей скандинавского происхождения говорят лишь о проживании здесь отдельных скандинавских воинов и купцов. Число собственно скандинавских погребений на территории СССР исчисляется единицами (36). Данные топонимики также не дают оснований говорить о колонизационном движении скандинавских элементов на Русь (37).

Вопреки утверждению А. Стендер-Петерсена о мирном характере движения скандинавов на восток, письменные источники (русские, скандинавские, латинские, византийские и арабские) сохранили много известий о крупных военно-морских походах, предпринимавшихся в VIII-X вв. какими-то "северными народами" против черноморского и каспийского побережья. Советская историческая наука никогда не отрицала того, что среди участников этих предприятий были и викинги (38). Эти походы являются наглядным подтверждением того, что движение "норманнов" на Западе и. Востоке по своему характеру было однопорядковым. Хронологически походы "норманнов" на Западе и Востоке происходили примерно в одно и то же время. Так, предприятия викингов на Западе отмечаются в конце VIII – начале IX вв., в это же время источники фиксируют первые морские походы против византийских владений в Черном море (39).

В своих построениях А. Стендер-Петерсен исходит из положения, что славянское население в районе Ладожского и Чудского озер появилось в результате постеленного продвижения на север вдоль Днепра (40). При этом им совершенно игнорируется возможность того, что славянское население на северо-западе Руси могло появиться не только с юга, но также и с запада, продвигаясь вдоль южного побережья Балтийского – моря: или прямо по самому морю, оседая в устьях рек и на берегах. Ладожского озера.

Вопрос о путях славянской колонизации на северо-западе Руси пока нельзя считать решенным. Только дальнейшие археологические исследования позволят представить более или менее ясную картину появления кривичей и словен в этом районе.

Однако уже сейчас можно высказать, в качестве обоснованного предположения, некоторые соображения о характере процессов, происходивших в Приладожье и на Псковщине. Появление первых групп славян-кривичей на Псковщине, видимо, можно датировать VI в. н. э. (41), т. е. приблизительно тем же временем, когда в верхнем Приднепровье начинают появляться несомненно славянские курганы с сожжением и сопутствующие им селища (42). Следовательно, хронологически одновременно происходит распространение славян из среднего Приднепровья в северном и северо-восточном направлениях и появление изолированных славянских групп на Псковщине.

Славянская колонизация северной части Восточной Европы происходила весьма быстро, можно сказать даже бурно, отдельные группы славян появляются почти одновременно во многих пунктах этой территории, уподобляясь островкам среди моря коренного населения (43).

Кривичская культура для Восточной Европы была без сомнения пришлой. Об этом совершенно определенно свидетельствует не только своеобразный тип их погребальных насыпей, но также керамика, тип жилищ и целый ряд других признаков. Эта культура, к моменту своего появления на Псковщине, стояла сравнительно на высоком уровне развития по сравнению с предшествующей ей дьяковской культурой (44).

Судя по всему, можно полностью согласиться с выдвинутой В. В. Седовым гипотезой о том, что первые группы славян-кривичей появились на северо-западе Руси не в результате продвижения их из областей среднего Приднепровья, а непосредственно из западнославянских земель (45).

Еще более любопытную картину представляют древнейшие памятники словен. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться в том, что их погребальные памятники-сопки волховского типа группируются вдоль водных систем, непосредственно связанных с Балтийским морем. Наиболее густо сопки располагаются в районе верхнего течения р. Луги (46), вдоль Волхова и южного побережья Ладожского озера (47). Между этими группами сопок нет (48).

Данное обстоятельство наводит на мысль, что словены появились в Приладожье со стороны Балтийского моря, непосредственно из западнославянских земель. В пользу этого предположения свидетельствуют многие данные (49). Так, в новгородском языке имеется ряд признаков, родственных языку западных славян (50). Следы языкового, влияния западных славян сохранились и во многих русских говорах, связанных с новгородской областью, в том числе и в Сибири, на громадном пространстве от р. Оби до р. Колымы (51). Топонимика Новгородской земли также сохраняет в себе много следов западнославянского происхождения. Достаточно указать на то, что само название центрального географического пункта Новгородской земли – озера Ильмень полностью соответствует р. Ильменау в земле венедов. Следует также вспомнить, что память о венедах сохранилась в языке финских народов, соседних с новгородцами, которые этим словом до настоящего времени называют русских и Россию (52). Память о венедах также сохранилась и в названии одного из древнерусских племен-вятичей (53). При этом надо отметить, что "Повесть временных лет" прямо свидетельствует о том, что вятичи вели свое происхождение от западных славян (54).

В северорусских народных вышивках отмечаются мотивы, тесно связанные с культом, существовавшим у балтийских славян (55). Пережитки церемонии со священными конями, характерные для балтийских славян, сохранились в гаданиях ярославских и костромских крестьян (56).

Керамика, встречаемая в северо-западных русских землях, аналогична керамике, характерной для раннеславянских памятников в землях западных славян и, в частности, для районов, некогда заселенных балтийскими славянами (57). Ножи, находимые в могильниках северо-западной Руси, по своим формам, подобны ножам балтийских славян (58). Полностью подобны изделиям поморских городов большие гребни, орнаментированные кружками с точкой в центре и глубоко врезанными, так называемыми "плоскодонными" линиями, в большом числе встречаемые при раскопках городищ и могильников в северных и западных районах Восточной Европы (59).

Большое количество различных вещей, имеющих полную аналогию с археологическим материалом из земель балтийских славян, было обнаружено при раскопках Гнёздовских курганов. Это дало право В. И. Сизову предполагать, что среди жителей этого поселения имелись выходцы с балтийского Поморья (60).

Весьма похожими на сопки волховского типа являются погребальные сооружения балтийских славян. Еще в прошлом веке фон Гагеном на о-ве Рюгене было обследовано более 1500 захоронений. Среди них более половины являлись высокими курганами (до 7- 7,5 м ), представлявшими собой групповые захоронения. Почти в каждом таком кургане имелись каменные кладки, а в ряде случаев встречались и каменные ящики (61). В курганах Михайловского пепел уложен в яму, вырытую в материке под курганом, такого типа погребальный обряд встречается только у западных славян (62). Грунтовые погребения VII-VIII вв. с трупосожжением обнаружены и в районе Старой Ладоги (63).

Число подобных примеров можно было бы значительно увеличить, однако это нам не позволяют сделать рамки настоящей статьи (64), но нам кажется, что и приведенных примеров вполне достаточно, чтобы говорить о том, что балтийские славяне без сомнения оказали громадное влияние на формирование новгородских словен и, возможно, на другие северные племена восточных славян.

Таким образом, мы полагаем, что можно говорить о том, что колонизация северо-запада Восточноевропейской равнины славянами в VI-VII вв. имела двоякий характер. С одной стороны, в районы Псковщины с юго-запада продвигались кривичи, постепенно распространяясь в восточном и юго-восточном направлениях. Одновременно с ними в Приладожье появляются балтийские славяне, расселяясь по Волхову и прилегающим районам. Эти две родственные славянские группы, смешиваясь между собой, распространяются в Приильменье и вскоре достигают верховьев Днепра, где они встречаются с славянскими колонистами, продвигавшимися с юга. Данная схема значительно усложнялась неупорядоченным движением отдельных групп славян, наличием местного угро-финского населения и постоянным притоком новых поселенцев из-за моря, в числе которых были и отдельные скандинавские элементы.

Отдельные факты из истории Ладоги, которые привлекаются проф. А. Стендер-Петерсеном для аргументирования своей теории, никак нельзя считать бесспорными. Так, например, его ссылка на то, что "история названия Ладоги убедительно показывает, что поселение ее по происхождению первоначально было финским, а не славянским" (65), основана на старых представлениях о происхождении названия этого городища. Нет никаких неоспоримых доказательств в пользу того, что финское Alode-joki [Aaldokas] лежало в основе древнерусского названия Ладога.

Нет также никаких оснований утверждать и то, что финское название Alode-joki возникло раньше нежели славянская – Ладога. Ссылки на то, что скандинавские саги знали Aldejgju-borg, а не славянскую Ладогу, ни в коей мере не свидетельствуют в пользу этого, поскольку установлено, что сведения саг относятся к более поздней эпохе, так как они лучше знакомы с Новгородом, возникшим только в X в., чем с Ладогой, существовавшей с VII в. (66). Из этого можно сделать предположение, что скандинавский Aldejgju-borg есть позднейшее наименование славянской Ладоги, относящееся к тому времени, когда этот город уже не имел в северо-западной Руси того исключительного значения, которое принадлежало ему в более ранний период.

Что касается древнейшего слоя ладожского городища, определенного В. И. Равдоникасом как славянское поселение, в чем сомневается проф. А. Стендер-Петерсен, то здесь можно об этом сказать следующее.

Во время раскопок 1958 г. в горизонте "Е" были вскрыты два комплекса: жилая постройка в западной половине раскопа и сооружение в юго-восточной четверти. Жилая постройка состоит из двух частей (13,4 кв. м и 18,6 кв. м). В каждой из частей имеется печь. В меньшей части печь сложена в центре помещения, т. е. занимала положение, характерное для построек южной толщи культурного слоя городища; в большей половине она помещалась в углу, т. е. как обычно в домах верхних горизонтов. Эта постройка, соединяющая древние и более поздние черты, может рассматриваться как переходный тип между большими жилыми домами нижнего горизонта Ладоги и маленькими избами верхних культурных напластований, что является еще одним фактом, свидетельствующим о том, что никакой этнической смены основного населения Ладоги не было (67).

Не имеют под собой никакой почвы и утверждения ряда ученых, что большие дома Ладоги принадлежали скандинавам или, быть может, финнам, а не славянам (68). Весь инвентарь, найденный в сохранившихся срубах этих родовых домов, убедительно свидетельствует о том, что эти постройки принадлежали славянам (69).

В пользу славянского происхождения нижних слоев ладожского городища свидетельствует и многочисленная лепная керамика, являющаяся также важным датирующим элементом для определения хронологии горизонтов (70). Отметим, между прочим, что проф. А. Стендер-Петерсен, ставя под сомнение выводы В. И. Равдоникаса об этнической принадлежности слоев и их хронологии, ни словом ни обмолвился в отношении керамики, впрочем так же, как и о другом вещевом материале, на основании которого сделаны эти выводы.

Палочка с рунической надписью, обнаруженная во время раскопок 1950 г., которую наш оппонент склонен расценивать как последний и наиболее убедительный аргумент, свидетельствующий о скандинавском происхождении ладожского городища, по нашему глубокому убеждению, ни в коей мере не может подтверждать эту гипотезу. Находка одиночного предмета, совершенно не связанного с окружающим его инвентарем (71), дает лишь право предположить наличие каких-то связей между славянским населением Ладоги и Скандинавией, то есть только то, что никто и никогда не ставил под сомнение. Все же рассуждения о том, каким образом "палочка" оказалась в Ладоге, и сейчас и в дальнейшем будут являться чистой фантазией, поскольку число возможных вариантов настолько велико, что на каждое предположение может быть выдвинуто сотни контрпредположений, одинаково "убедительных" по своей достоверности. Поэтому нам кажется, что по этому поводу нет никакого смысла "ломать копья".

Нельзя обойти молчанием и высказывание проф. А. Стендер-Петерсена относительно термина "Русь", являющегося "исходным пунктом" его теории. В своих работах он полностью придерживается этимологии этого термина, обоснованной ранее Р. Экбломом (72). При этом наш уважаемый оппонент склонен "считать вопрос о происхождении термина "Русь" окончательно решенным" (73). Следует отметить, что та или иная историческая концепция может, конечно, опираться на какую-либо этимологию, но только в качестве дополнительного аргумента. Если же теория построена исключительно на этимологии, то она, естественно, теряет право на историческую достоверность. Это особенно касается термина "Русь", в отношении которого до сего времени исследователи, несмотря на громадное количество посвященных этому вопросу работ, не смогли прийти к единому мнению. Чтобы более или менее твердо опираться в своих построениях на этимологию термина "Русь", необходимо обосновать его происхождение новыми и более вескими доказательствами, чего, к сожалению, наш оппонент не делает. Здесь следует отметить, что А. Стендер-Петерсен давно уже пытается доказать, что равнозначность понятий "Русь" и "Варяги" содержалась в "Начальной летописи" со времени ее возникновения (74), несмотря на то, что А. А. Шахматовым уже был установлен поздний и недостоверный характер летописного рассказа о призвании варяжских князей (75).

В заключение надо отметить, что гипотеза проф. А. Стендер-Петерсена, не подкрепленная ни одним новым фактом, говорящим в пользу выдвинутых им положений, ни в коей мере не является более достоверной, нежели все остальные построения исследователей, пытавшихся доказать, что скандинавы были организаторами первых восточнославянских государственных формаций.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. A. Stender-Petersen, Der älteste russische Staat, Historische Zeitschrift, Bd. 71, H. I, 1960, стр. 1-17; его же, Svår på V. V. Pokhljobkins og V. B. Vilinbakhovs bemœrkninger, "Kuml", 1960, стр. 137-144, 144-352.

2. Надо отметить, что подобное пренебрежительное отношение к балтийским славянам характерно для многих скандинавских и немецких ученых. См., например, В. Nerman, Swedish-Viking colonies on the Baltic, "Eurasia Sept. Antigua", t. IX, 1935; H. Arbman, Birka-Die Gräber I, Uppsala, 1943; T. Arne, La Suede et l'Orient, Uppsala, 1914; A. Schuck, C. Hallendorf, History of Sweden, Stockholm, 1938; W. Neugebauer, Die Bedeutung des Wikingischen Gräberfeldes in Elbing, "Elbinges Jahrbuch", t. XIV, 1937; K. Langenheim, Spuren der Wikinger um Truso, "Ebbinges Jahrbuch", t. XI, 1934; K. Wilde, Die Bedeutung der Grabung Wollin, Stettin, 1939; H. Janichen, Die Wikinger im Weichsel und Odergebiet, Leipzig, 1938.

3. K. Slaski, Udfial slowian w zyciu gospodarczym Baltyku pocjatku epoki feudalnes, Pamietnik Slavianski, т. IV, 1955, стр. 241-245.

4. H. Lowmianski, Podstawy gospodarczy formowania sil panstw slowianskich, W. 1953, стр. 101, 202; Z. Wojciechowski, Uwagi nad powstaniem panstwa polskicgo i czeskiego, Przeglad Zachodni, № 1/2, 1954, стр. 141; H. Вulin, Pocatky statu obodrickiego, "Pravnahistoricke Stude", t. IV, Praha, 1958, стр. 11.

5. З. M. Черниловский, Возникновение раннефеодального государства у прибалтийских славян, М., 1959, стр. 78.

6. О. Моbеrg, Svenska rikets uppkomst, "Fornvännen", 1944, стр. 159; M. Ma1оwist, Historia gospodarsza Szwesji w swietle nowyczych badan, Roczniki Dziejow Spolecznych; Gospodarczych, t. IX, 1947, стр. 109 и др.

7. U. Kowalenko, Najdawniejste zwiazki Praslovian i slowian z Baltykiem, Przeglad Zachodni, 1951, № 1/2, стр. 8 и сл.; Националистически настроенные немецкие ученые отрицают это (см. W. Vogel, Geschichte der deutschen Seeschiffahrt, Bd. I, Berlin, 1915, стр. 150)

8. P. Mella, III. 5.

9. Plinii, H. N. II, 170.

10. См. Л. Нидсрле, Славянские древности, М., 1956, стр. 38-39; О. Labuda, Vidivarii lordanesa, Slavia Occidentalis, t. XIX, 1948, стр. 79.

11. К. Müller, Orbis habitabilis ad mentem Popm, Melae, Stuttgart, 1898, Mappaernundi, VI, taf. 7.

12. Mon. Pol. Hist, t. I, стр. 180, 212.

13. Magistri Adam Brem., Gesta Hammaburgensi ecclesiae pontificum ed. Schmiedler, Script. rer. Genn, in us schularum, Hannower-Leipzig, 1917, Bd. I, стр. 60.

14. Helmoldi presbyteri Botoviensis, Cronica Slavorum ed. B. Schmedler, Script. rer. German, in us schularum, Hannower, 1937, t. I, стр. 84.

15. Materialy zrodlowe do historii Polski epoki feudalnej, t. I, Warszawa, 1954, стр. 304-305.

16. E. Hоrubоrg, Kampen om Ostersjon, Stockholm, 1945, стр. 41.

17. P. Smolarek, Czy slowianie byli zeglartami? "Kurier Szszecinski", XI, N 21, 25. I. 1955.

18. H. Falk, Altnordische Secwesen, Worter und Sachen, t. IV. Heidelberg, 1912. стр. 88-89, 94, 104.

19. В. В. Похлебкин, В. Б. Вилинбахов, Несколько слов по поводу гипотезы проф. А. Стендер-Петерсена, "Kuml", 1960, стр. 132-133.

20. A. Stender-Petersen, Svår på V. V. Pokhljobkins ..., стр. 138. Столь же мало убедительными представляются нам и возражения проф. А. Стендер-Петерсена о сарматах, когда он пишет, что "наперед склонен думать, что здесь только может быть речь о переносном употреблении классического наименования варваров (вроде гуннов)" (там же, стр. 139), но не о славянах. Нельзя не соглашаться с ним, когда он писал, что "Латинисты не любили варварских имен и по мере возможности подгоняли их под известные классические имена" (A. Stender-Petersen, Varangira, Aarhus, 1953, стр. 258). Точно так же средневековые авторы поступали и в отношении славян. Специалисты неоднократно отмечали, что в средние века под именем "Сарматии" была известна в западноевропейских источниках Польша, а под именем "сарматов" – поляки и вообще западные славяне. (Т. Ulеwiсz, Sarmacja, Studium i problematyki slowianskiej XV; XVI ww, Krakow, 1950, стр. 17 и сл.; J. Kostrzewski, Pradzieje Polski, Poznan, 1949, стр. 184-185; В. Вilinski, Drogi swiata starozytnego ku Zachodnim ziemiom Polskit problem Odry, "Eos", t.XLI, z. I. стр. 176; J. Legowski, Ukatanie sie Slowian nad Baltykiem, Slavia Occidentals, t. V, 1926, стр. 203). Поэтому мы никак не можем признать правильным возражение нашего оппонента и отказаться от нашего мнения о "сарматах, под которыми в то время всегда подразумевали славян" (В. В. Похлебкин, В. В. Вилинбахов, ук. соч. стр. 133).

21. См. например, Orderici Vitalis, Historia ecclesiasta, MGH SS, t. XX, стр. 54-55.

22. K. Туmieniесki, Spolecznstwo Slowian lechickich, Lwow, 1923, стр. 153.

23. A. Stender-Petersen, Svår på Pokhljobkins …, стр. 139.

24. H. Arbmann, Schweden und karolingische Reich, Stockholm, 1937, s. 11; M. Malowist, Zproblematyki dziejow gospodarczych streffo baltyckiej we wizecnym – srcduiowiectu, Rocznik Dziew Spolecznii Gospod, t. X, 1948, стр. 82 и сл.; H. Jankuhn, Haithabu, eine germanische Stadt der Frühzeit, Hamburg, 1938, стр. 169-170; Heyd, Geschichte der Levantehandels im Mittelalter, t. I, стр. 73-75. Мы не считаем нужным подробно останавливаться на данном вопросе, так как он не имеет прямого отношения к проблеме, которая вызвала полемику между нами и проф. А. Стендер-Петерсеном, и остановились вкратце на этом только потому, что наш оппонент почему-то счел нужным сделать замечание по этому поводу, видимо, полагая, что данная проблема имеет какое-то значение в решении спора о роли балтийских славян в экономической жизни Балтийского бассейна.

25. См. К. Тиандер, Датско-русские исследования, т. III, Птгр. 1915, стр. 172; F. Braun, Das historische Russland im nordlichem Schifttum, Festschrift fur Eugen Mogk, Halle, 1924.

26. N. K. Сhadwick, The Beginnings of Russian History. An Enquiry into Sources. Cambridge, 1946, стр. 13. В дальнейшем к этой точке зрения присоединился С. Кросс (S. H. Cross, The Scandinavian Infeltration into Early Russia, "Speculum", vol. 21, N 4, Cambridge. Mass. 1946, стр. 505-514).

27. M. H. Тихомиров, Откровения Чэдвик о начале русской истории, "Вопросы истории", 1948, № 4, стр. 113-115. Положения Чэдвик были также подвергнуты критике и со стороны буржуазных ученых (Е. Amburgеr, Bericht über die Veröffentlichungen zur Geschichte Russlands und der Sowjetunion ausserhalb der Sowjetunion 1939-1952, "Historische Zeitschrift, Bd. 183, H. 1. Munchen, 1957, стр. 147.

28. Надо вспомнить, что в одной из своих работ А. Стендер-Петерсен даже утверждал, что норманны были прежде всего воинами и торговцами. A. Stender-Petersen, Russian Studies, Köbenhavn, 1956, стр. 37, 78.

29. Г. Г. Литаврин, Вопросы образования древнерусского государства, "Средние века", вып. VIII, В., 1956, стр. 386-395; И. П. Шаскольский, Норманская теория в современной буржуазной историографии, История СССР, № 1, 1960, стр. 229-230; его же, Современные норманисты о русской летописи, в сб. "Критика новейшей буржуазной историографии", М., 1961, стр. 73-335, В. П. Шушарин, О сущности и формах современного норманизма, "Вопросы истории", 1960, № 8, стр. 92-93.

30. A. Stender-Petersen, Das Problem des altesten byzantinisch-russisch-nordischen Bezeihungen, X Congress Internationale di Sciente Storiche Relazioni, vol. III, стр. 168.

31. Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства, М. 1953, стр. 111.

32. A. Stender-Petersen, Geschichte der russische Literatur, München, 1957, Bd. I, стр. 7-14.

33. A. Stender-Petersen, Svår på V. V. Pokhljobikins..., стр. 144.

34. Интересно отметить, что в другой своей статье А. Стендер-Петерсен иронически пишет: "Исходя из таких, фактически романтических представлений о преимуществах норманской цивилизации, сообщение летописи Нестора истолковывалось то как свидетельство того, что древняя Русь, не имевшая государственности, была завоевана инициативными и предприимчивыми норманнами". См. A. Stender-Petersen, Der älteste russische Staat, стр. 4.

35. В. В. Седов, Этнический состав населения северо-западных земель Великого Новгорода, Сов. Археология, т. XVIII, 1957, стр. 190-228.

36. А. В. Арциховский, Русская дружина по археологическим данным, "Историк-марксист". 1939, № 1, стр. 193-194.

37. Е. А. Рыдзевская, К варяжскому вопросу, Изв. АН СССР, 7-я серия, Отделение общественных наук, № 8, 1934, стр. 616.

38. См. Б. Д. Греков, Киевская Русь. М., 1953, стр. 561.

39. В. Г. Васильевский, Житие св. Стефана Сурожского, ЖМНПр, 1889, № 6, тер. 439 и сл.

40. A. Stender-Petersen, Svår på V. V. Pokhljobkins..., стр. 144.

41. П. Н. Третьяков, Сев. восточнославянские племена, МИА, № 6, 1941, стр. 43.

42. П. Н. Третьяков, Локальные группы верхнеднепровских городищ и зарубинецкая культура, Сов. Археология, 1960, № 1, стр. 45.

43. X. А. Моора, О древней территории расселения балтийских племен, Сов. Археология, 1958, № 2, стр. 28.

44. С. А. Тараканова, Раскопки древнего Пскова, КС ИИМК, вып. XXVII, 1949, с. 108.

45. В. В. Седов, Кривичи, Сов. Археология, 1960, № 1, стр. 58-59.

48. Н. Н. Чернягин, Длинные курганы и сопки, МИА, № 6, стр. 96.

47. Н. Е. Бранденбург, Курганы южного Приладожья MAP № 18, 1895, стр. 139-140.

48. В. В. Седов, Этнический состав населения сев.-зап. земель... стр. 207.

49. Начиная с С. Герберштейна многие исследователи высказывались за то, что в формировании сев. группы восточного славянства приняли участие балтийские славяне. В XVIII в. об этом писали М. В. Ломоносов и В. К. Тредъяковский. Начиная с XIX в. в пользу этого предположения высказывались очень многие ученые (укажем только некоторых из них: М. Т. Каченовский, А. А. Котляревский, И. Первольф, И. И. Срезневский, С. Гедеонов, И. Забелин, М. Любавский, Н. С. Державин, Д. К. Зеленин, В. В. Мавродин).

50. Д. К. Зеленин, О происхождении северновеликорусов Великого Новгорода, Доклады и сообщения ин-та языкознания, № 6, 1954, стр. 76; П. Я. Черных, К вопросу о происхождении имени "Варяг", Уч. зап. Ярославского пед. ин-та, вып. IV, русское языкознание, 1944, стр. 76; К. О. Малоковский, Критическое исследование о происхождении Великого Новгорода, Временник Имп. моск. общ. истории и древностей российских, т. XII, стр. 21; П. Лавровский, О языке северных русских летописей, СПб., 1852, стр. 131; А. Селищев, Соканье и шоканье в славянских языках, Slavia, 1931 Roc. X № 4, стр 719; Н М. Петровский, О новгородских "словенах", Изв. ОРЯС, т. XXV, 1922, стр. 383 и др.

51. См. Л. Л. Васильев, О случаях сохранения общеславянской группы de в одном из старых наречий русского языка, Русский филологический вестник, 1907, № 4, стр. 263-264; Н. Каринский, Язык Пскова и его области в XV в., СПб., 1909, стр. 184-187; П. Я. Черных, Историческая грамматика русского языка, М., 1954, стр. 91.

52. X. А. Моора, Вопросы сложения эстонского народа и некоторых соседних в свете данных археологии, Вопросы этнич. истории эстонского народа, Таллин, 1956, стр. 104.

53. Ф. Браун, Разыскания в области гото-славннских отношений, Сб. ОРЯС, т. 44, № 12, 1899, стр. 334.

54. Повесть временных лет, т. I, M. 1950, стр. 14.

55. Л. А. Динцес, Дохристианские храмы Руси, Сов. Этнография, 1947, № 2, стр. 85 и др.

56. И. И. Срезневский, Исследования о языческом богослужении древних славян, СПб., 1848, стр. 82-83.

57. Я. В. Станкевич, Керамика нижнего горизонта Ст. Ладоги, Сов. Археология, т. XIV, 1950, стр. 195; ее же, Классификация керамики древнего культурного слоя Ст. Ладоги, Сов. Археология, т. XV, 1951, стр. 235; Г. П. Смирнов, Опыт классификации керамики древнего Новгорода, МИД, № 55, 1956, стр. 236; А. А. Спицын, Гнёздовские курганы в раскопках С. Сергеева, Изв. Археологической комиссии, 1905, вып. 15, рис. 124, 126 (1-9), 133, 137, 139, 140; А. В. Арциховский, Курганы вятичей, М., 1930, стр. 92.

58. А. В. Арциховский, ук. соч., стр. 95.

59. В. И. Сизов, Курганы Смоленской губернии, MAP, № 28, 1902, табл. VI, рис. 4, 5, 7; Д. Эдинг, Сарское городище, Ростов, 1928, табл. IV, рис. 9; С. А. Тараканова, Раскопки древнего Пскова, КС ИИМК, вып. 27, рис. 39; ее же, Псковское городище, КС ИИМК, вып. 62, рис. 21. Многочисленны находки подобных гребней и в Ст. Ладоге. Параллели см. W. Lоsinski, E. Tabaczynska, Z badan nad rzmioslem wl wczesnosredniowiecznym Kolobrzegu, Poznan, 1959, tabl. II, стр. 85; К. Wilde, Die Bedeutung der Grabung Wollin 1934, Hamburg, 1953, стр. 72, 78, tabl. Vb; H. Jankuhn, Die Ausgrabungen im Haithabu (1937-39), Berlin-Dahlew, 1943, стр. 156, fig. 79, g, h, n.

60. В. И. Сизов, ук. соч., стр. 123.

61. v. Нagеn, Zweiter Jahresbericht der Gesellschaft für Pommersche Geschichte und Alterhumskunde, Neue Pommersche Provinzialblätter, Bd, II, стр. 232; Bd. III, стр. 315.

62. Д. С. Авдусин, Варяжский вопрос по археологическим данным, КС ИИМК, вып. 30, 1949, стр. 6.

63. С. Н. Орлов, О раннеславянском грунтовом" могильнике с трупосожжением, в Ст. Ладоге, Сов. Археология, 1960, № 2, стр. 253.

64. Подробнее см. нашу статью в "Slavia Occidenteilis", t XXII, 1962.

65. A. Stender-Petersen, Svår på V. V. Pokhljobkins ..., стр. 141.

66. Е. А. Рыдзевская, Сведения о Старой Ладоге в древнесеверной литературе, КС ИИМК, № II, 1945, стр. 52.

67. К. Д. Лаушкин, Раскопки в Старой Ладоге, ИИМК, № 81, 1960, стр. 74.

68. Н. Arbman, Ivear iösterviking, Stockholm, 1955 [Рецензия на эту книгу – Т. Arne, " Fornvannen", 1956, стр. 294].

69. A. Petterova, Staroslovanske velkorodinné domy, "Vznik a pocatky Slovanu, c. II, Praha, 1958, стр. 305-314.

70. См. Я. В. Станкевич, Керамика нижнего горизонта Ст. Ладоги, стр. 187-216.

71. См. В. И. Равдоникас, К. Д. Лаушкин, Об открытии в Ст. Ладоге рунической надписи на дереве в 1950 г. Скандинавский сборник, т. IV, Таллин, 1959, стр. 36-42.

72. К. Еkbl m, Vus – et Rareg – dans lesnoms de lien la région de Novgorod, Archives d'Etudes Orientalis, t. VII, Stockholm, 1915.

73. A. Stender-Petersen, Varangica, Aarhus, 1953, стр. 242.

74. A. Stender-Petersen, Rus' Frage, Varangica, стр. 65-87.

75. А. А. Шахматов, Сказание о призвании варягов, СПб., 1904, стр. 36-40, 51-52, 74-79, 81-82. См. также: Д. С. Лихачев, Повесть временных лет, т. 2, М., 1950, стр. 212, 243; А. Н. Насонов, Начальные этапы киевского летописания, проблемы источниковедения, т. VII, 1959, стр. 450-452.

* * *

Исходные данные: Скандинавский сборник VI. – Таллин: Эстонское государственное издательство, 1963.